Кэрол Финч

В объятиях страсти

Мятежник и роза

В неистовстве сраженья воин бравый

Увидел вдруг цветок на поле брани.

На выжженной земле, копытами изрытой,

Лежала роза, влагою умыта. 

Забыв на миг огонь и ярость боя,

Под вражеской стрельбой свирепой

Застыл мятежник над изысканной красою

Колючей розы, занесенной ветром. 

Пред хрупкой прелестью он преклонил колено,

Как в забытьи к ней руку протянул,

Прижал к губам цветок нетленный

И нежный аромат его вдохнул. 

Но острые шипы вонзились в сердце,

Оставив горький след в душе бунтарской.

Отбросил он цветок прелестный

И проклял розу за нежданное коварство. 

Хоть ветры дуют грозные войны

И полыхают адские костры сражений,

Тоской о розе дни его полны,

И ночи преисполнены видений. 

Когда ж отхлынул шквал жестокий

И мирный разлился поток,

Мятежник устремился в путь далекий

За ветром, что унес цветок. 

На том холме, где проливалась кровь,

С улыбкой на устах смирился он с судьбою.

Пока он розы не коснется вновь,

Душе его не знать покоя. 

Он стебель сжал, унизанный шипами,

Со сладкой болью розу поднеся к груди.

Устало сердце от невзгод и испытаний

И потянулось трепетно к любви.

ЧАСТЬ 1

Глава 1

30 августа 1776 года

Сирена Уоррен распахнула окно и вдохнула свежий воздух. Глядя на живописные окрестности, девушка на­хмурилась при мысли о беспорядках, изменивших ее жизнь.

Колонии восстали, со всех сторон раздавались призывы к независимости, вызывавшие раздражение у сторонников британского правления, к числу которых относился и ее отец. Сирена не раз слышала откровения британских чи­новников, которые в доверительных беседах с отцом сето­вали, что колонисты слишком далеко заходят в своих требованиях. Отец ее, Митчел Уоррен, остался верен род­ной Англии, своим корням. А потому Корона доверила ему пост судьи в процветающих колониях, обязав следить за исполнением законов на подчиненных ей территориях. Но мятежники подрывали заведенный порядок, настаивая на представительстве в органах власти.

Раздиравшие страну противоречия вызывали у Сирены смешанные чувства. Единственное, чего ей хотелось, так это вернуться к беззаботному существованию, которое она вела, пока в начале лета мятежники не объявили о незави­симости. Генерал Хау тут же выдворил Джорджа Вашингтона из Нью-Йорка, заставив патриотов отступить. Хотя Митчел верил в то, что недалек тот час, когда мятежники опомнятся и осознают, что не им тягаться с вооруженной мощью Британии, Сирена не разделяла оптимизма отца. Патриотов было не так-то просто запугать.

– Сирена? – Негромкий голос отца прервал ее неве­селые размышления. – Полагаю, Брендон Скотт навестит тебя сегодня вечером? – поинтересовался Митчел, подхо­дя к дочери.

– Да, – без энтузиазма ответила девушка.

– Значит, ты еще не приняла решения, – предполо­жил он с легкой улыбкой на губах и, поправив очки, испы­тующе посмотрел на дочь. – И долго, дорогая, ты собираешься держать влюбленного Скотта на поводке?

Сирена беззаботно пожала плечами, устремив взгляд в окно.

– Еще успею подписать себе приговор.

Подавив невольный смешок, отец пригладил выбив­шийся из прически золотистый локон.

– Брендону не откажешь в терпении, но нельзя же бесконечно водить его за нос. Тебе исполнилось двадцать, – напомнил он. – И ты уже считаешься старой девой. По-моему, дорогая, нужно дать ответ лейтенанту, не откладывая дело в долгий ящик.

Сирена изогнула изящно очерченные брови и усмехнулась.

– Ты стыдишься сплетен по поводу того, что я заси­делась в девицах, и потому торопишься выдать меня за Брендона, – заявила она, раздраженная тем, что отец вновь поднимал этот вопрос.

– Я бы не настаивал, Сирена, если бы не знал тебя так хорошо. – Светло-зеленые глаза Митчела лукаво блес­нули. – Ты просто обожаешь мне противоречить. Все пошло бы как по маслу, откажи я лейтенанту Скотту от дома. Ты сама бы с ним сбежала, лишь бы насолить мне.

Сирена промолчала, неохотно признавая, что отец прав. Может быть, оттого что она выросла в колониях и проник­лась их мятежным духом, девушка очень рано стала прояв­лять независимость, отказываясь подчиняться чьим-либо требованиям. Мистер Скотт был хорош собой и не лишен обаяния, но Сирена не выносила, когда на нее давили. А с началом мятежа Брендон стал слишком настойчив, пола­гая, что ему не избежать призыва в британские войска.

– Мне было бы чрезвычайно приятно, если бы вы объявили о помолвке на нашем приеме в следующем меся­це, – с надеждой сказал отец. – Оливия с огромной радостью займется подготовкой к свадьбе.

Дочь состроила недовольную гримасу. Сбыть падчери­цу с рук было единственной заботой Оливии. Сирена не переставала поражаться тому, как отец умудрился выбрать женщину на двадцать лет моложе себя, да еще с таким скверным характером. Девушка делала все возможное, чтобы держаться с ней ровно и вежливо, но задача была не из легких. Мачеха оказалась хитрой бестией. Влюбленный по уши, Митчел не замечал многочисленных недостатков Оли­вии, но не Сирена.

– Не сомневаюсь, – ответила Сирена после продол­жительной паузы, стараясь не выдать свою неприязнь. – Кстати, а где Оливия?

– Отправилась на прогулку верхом.

– И ты не предложил составить ей компанию? – Дочь снова перевела взгляд на окно, удивляясь, почему отец не желает видеть, что творится у него за спиной.

Предполагалось, что мачеха любит одиночество. Когда Сирена осмелилась высказать вслух свои подозрения насчет того, как и с кем Оливия проводит время, Митчел пришел в неописуемую ярость. Сирена не могла припомнить случая, чтобы он был так разгневан. Ей понадобилась целая неделя, чтобы вернуть отцу хорошее настроение. Он велел дочери не распускать язык, пригрозив суровым наказанием. И Сирена наконец поняла, что отец безнадежно влюблен, а потому не станет слушать ничьих разумных доводов.

Митчел вздохнул и подошел к портрету жены, висев­шему над камином.

– Я предлагал Оливии покататься вместе, но она пред­почла поехать одна.

«И неудивительно, – с горечью подумала Сирена. – Где это видано, чтобы женщина приглашала в попутчики мужа, отправляясь на любовное свидание?»

– По-моему, прогулка верхом – отличная идея, папа. Жара этим летом стоит невыносимая. Не хочешь присое­диниться ко мне?

Митчел отрицательно покачал седеющей головой.

– Возможно, поразмыслив в одиночестве, ты примешь решение относительно Брендона. Я распоряжусь, чтобы один из конюхов сопровождал тебя.

Мистер Уоррен повернулся, намереваясь позвать слу­гу, но Сирена ласково взяла его за руку.

– Я обойдусь без надзирателя.

Глубокая складка прорезала его лоб.

– Не думаю, что это благоразумно, дорогая. В наше беспокойное время не угадаешь, кто может шляться вокруг.

Снисходительная улыбка мелькнула на губах Сирены, когда она, покачивая юбками, грациозно пересекла комнату.

– Я не хуже Оливии способна позаботиться о себе, если не лучше, – беспечно возразила она, стараясь не вызвать гнев отца, который был терпеливым и снисходи­тельным человеком, если не доводить его до крайности. – Нет никакой нужды трястись надо мной.

Губы Митчела дрогнули в едва заметной улыбке. Такти­ка дочери была ему хороша знакома.

– Никто не подвергает сомнению твои способности, Си­рена. Я всего лишь беспокоюсь о твоем благополучии. – И вдруг вспомнил, о чем собирался поговорить, прежде чем они отвлеклись. – Подумай вот еще о чем на досуге. Мы лиши­лись учителя. Судя по всему, бессовестный решил присоеди­ниться к мятежником. – Губы Митчела вытянулись в жесткую линию. – Не сомневаюсь, что этот негодяй забивал детям головы пропагандой против Короны. Ты очень меня обя­жешь, если заменишь его, пока я не найду кого-нибудь на эту должность.

«Пожалуй, мне стоит чем-нибудь заняться, – подума­ла Сирена. – В последнее время я только и думаю о проблемах отца и о предложении Брендона».

– Я с радостью возьмусь за это дело, – горячо заве­рила Сирена, чем очень порадовала отца.

– Весьма вероятно, что у тебя получится даже лучше, чем у Джеймса Кортни. Он никогда мне не нравился. Бу­дем считать, этот недотепа оказал услугу Короне, примк­нув к ее врагам.

Сирена отвернулась, подавив усмешку. Отец не желал вникать в проблемы колонистов, именуя всех либералов бездарными хлыщами. Сирена же испытывала двойствен­ное чувство. Конечно, она была предана отцу, но и не могла не сочувствовать мятежникам. Собственным трудом эти люди добились процветания своей земли и не могли уразуметь, почему нужно следовать законам, которые ус­танавливаются где-то за безбрежным океаном. Да и кто бы смирился с тем, что все способное двигаться или приносить прибыль облагается баснословными налогами?

Из уважения к отцу Сирена оставляла свое мнение при себе, не осмеливаясь спорить с Митчелом, который являл­ся верным сторонником Короны. Тем не менее по рожде­нию она была американкой, унаследовавшей присущие колонистам гордость и упрямство. После шести лет, прове­денных по настоянию отца в Англии, она твердо знала, какой образ жизни ей по душе. Британцы казались Сирене лицемерными и чересчур напыщенными. Одноклассницы, проведав, что она прибыла из колонии, задирали носы и с высокомерием терпели ее, так и не приняв в свой круг.

Вздохнув, Сирена отбросила невеселые воспоминания и поспешила наверх в свою спальню. У нее было неотлож­ное дело, которое требовало незамедлительных действий: Оливия. Девушке не терпелось узнать, куда отправилась мачеха.

Пока Сирена находилась у бабушки в Англии, Митчел влачил унылое существование. Несмотря на все мольбы дочери не отсылать ее, отец был твердо убежден, что она должна получить приличное образование под надзором женщины, которая займется ее воспитанием. Бабушка ок­ружила девочку любовью, но Сирена чувствовала, что отец, тяжело переживавший смерть жены, нуждается в ней. Очевидно, оставшись один, Митчел обратился к Оливии в поисках тепла и понимания, не разглядев в ней честолюби­вую особу, привлеченную общественным положением и богатством, которые мог предложить Митчел Уоррен.

Вернувшись домой, Сирена пришла в смятение при виде драматических перемен, происшедших после того, как Оли­вия взяла бразды правления в свои руки. Мачеха обновила интерьер всего дома, за исключением комнаты своей пад­черицы. По крайней мере хоть в этом отец проявил твер­дость, подумала Сирена. Оливия искоренила всякое напоминание о Диане Уоррен, не оставив ни единой вещи­цы, которой та дорожила. Даже ее портрет был выдворен на чердак пылиться, между тем как Оливия наняла худож­ника, написавшего ее собственный портрет размером чуть ли не во всю стену. Каждый раз, входя в гостиную, Сире­на испытывала гнев при виде красовавшегося над камином изображения мачехи.

Она осматривала гардероб в поисках костюма для вер­ховой езды, как вдруг ей пришла озорная мысль: вряд ли распутная интриганка узнает Сирену в одежде уличного мальчишки. Ах, как было бы славно застать Оливию с любовником!

Девушка заправила рубашку в бриджи, закрутила во­лосы в узел на макушке и нахлобучила на самые уши ко­ричневую шляпу. Сирена посмотрела в зеркало и рассмеялась от удовольствия при виде своего отражения. Да, ни одна уважающая себя дама не позволила бы себе подобный на­ряд.

Зная, что отец едва ли одобрит такую затею, Сирена выглянула за дверь удостовериться, что поблизости никого нет, а затем заперла комнату изнутри. Нажав кнопку на панели у камина, она открыла секретный ход, через кото­рый по каменным ступеням можно было незаметно вы­браться из дома. Сирена обнаружила этот подземный туннель еще ребенком, но держала свое открытие в тайне. Она редко им пользовалась, но в данных обстоятельствах туннель идеально подходил для ее цели: выследить и выве­сти Оливию на чистую воду.

Сирена взяла свечу, задвинула за собой панель и осто­рожно стала спускаться по ступенькам. Затхлый воздух ударил ей в нос, напомнив, как давным-давно она вообра­жала себе здесь всевозможных чудищ. Но детские страхи рассеялись, и девушка уверенно шла вперед, освещая себе путь в кромешной темноте. Только звук ее шагов нарушал царившую в подземелье холодную тишину.

Сирена часто размышляла о тех, кто ранее владел этим домом. Зачем им понадобился подземный ход? На случай пожара или члены семьи занимались чем-то запретным? Возможно, они были пиратами, которые тайком пробира­лись на берег, чтобы припрятать награбленное добро, а затем отправиться в ночной набег. По слухам, женщина, которая продала дом ее родителям, была ведьмой. Ребен­ком Сирена представляла себе сморщенную старую вдову, которая, выбравшись тайком из дома, поджидает во мраке возвращения своих сыновей.