Мягкой кучкой упали перед ним ползунки и распашонки. Крошечные чепчики с кружевными краями, затейливо связанные башмачки кукольного размера, – всё это ударило по глазам простодушной расцветкой, заглянуло в душу наивной бесхитростностью Натальиных страстей и определённостью её мук. Укором легли маленький серебряный крестик на шнурке, в магазинной упаковке, и чёрная щепка, в которой Иван по внезапному озарению узнал лучину от иконы святой Матроны, из обители, куда они ездили полтора года назад.

Потрясённый, он разглядывал вещи и не мог собраться с мыслями. «Почему это производит на меня такое впечатление? – спрашивал он себя. – Я знаю, что дети у нас не получаются, для меня это не открытие; так почему же?» Потому, отвечал ему внутренний голос, что Наталья покупает детские вещи и прячет их от тебя – из суеверия? Из-за того, что разуверилась в тебе? Из-за того, что для неё это очень личные страдания?

Одной из любимых тем Натальи были фантазии на тему, каким замечательным отцом был бы Иван. Она считала, что дочка вила бы из него верёвки, а с сыном Иван держался бы строго и заботливо, словно мутировавшая курица. «Почему курица?» – спрашивал немного задетый сравнением Иван. «Курица-мутант, – убеждённо повторяла Наталья, – курица укрывает своих детей крыльями от холода и непогоды и бросается защищать их от коршуна и кошки; а мутант потому, что какая же ты курица?» Ивану это объяснение казалось нелепым. Он смеялся, а Наталья сжимала губы; для неё за этим сравнением стоял только ей понятный образ, возможно, образ уюта и самоотверженности.

Ивану никогда не приходилось долго общаться с детьми – студенты не в счёт, – и он не знал, какие черты он олицетворяет в своём отношении с ними. Коллеги время от времени приводили на работу, а иногда даже и к ним домой своих детей. Иван с удовольствием с ними занимался, но ведь это были чужие дети. Он старался наводящими вопросами узнать, что любит ребёнок, как живёт, чем интересуется, после этого разговорить маленького собеседника не составляло труда. Все вокруг, включая Наталью, восхищались, как легко получается у Ивана установить контакт с детьми. Они считали, что у него талант воспитателя.

На самом же деле с детьми он чувствовал себя неловко; так, будто он их обманул, и они вот-вот должны были догадаться об этом. Он пытался представить, каким его видит ребёнок, и невольно вспоминал своё детское восприятие взрослых в том возрасте, когда «двадцать пять лет» слышится как «без пяти минут старость». Взрослые казались ему тогда потрёпанными людьми, крепко впаянными в рамку скучных забот. Став взрослым, он понял, что взрослая жизнь имеет и другую, важную и интересную, сторону, у него произошла коррекция представлений. Но в возрасте восьми лет Иван, оказавшись втянутым в диалог со взрослым, прятал глаза, чтобы собеседник не заметил в них притворства. Фальшивое внимание, искусственное выражение доверия, распахнутые глаза, которые умиляли незамутнённой чистотой, в то время как его взгляд регистрировал морщинки разочарования в углах губ, усталые веки, смирившиеся с тяготами жизни кисти рук, изъяны тела; и он, наверное, так же выглядит сейчас, когда ему невыносимо тяжело.

Конечно, он хотел, чтобы у них с Натальей был ребёнок. Сын. Или дочь. Но в нём не было того надрыва, который он чувствовал в Наталье. Возможно, потому, что она – женщина, а он – мужчина, но может быть, и оттого, что он давно допустил в свою голову мысль, что они бездетны, а Наталья такую мысль гонит. Она не хочет рассматривать вопрос усыновления чужого ребёнка. Не хочет даже добиваться ЭКО – экстракорпорального оплодотворения, в котором медики отказали им под предлогом, что с репродуктивной функцией у обоих полный порядок! Ждите, сказали врачи, беременность обязательно наступит… И Наталья решила ждать.

Иван тяжело вздохнул и поднялся с кровати.

7

Тот день запомнился Ивану как ещё одна точка в графике развала. Вечером Наталья вернулась домой в хорошем настроении и даже пыталась шутить, передавая истории, случившиеся у неё на работе, но Иван был совершенно выбит из колеи, он только и мог, что отвечать жене односложными репликами, пока наконец она не посоветовала принять противовирусное и лечь спать. Слушая в темноте её ровное дыхание, он думал о том, что, узнай Наталья о Кристине, она наверняка заподозрит его в измене – и как не права будет! А он из-за ноутбука и шкафа, из-за найденной им детской одежды и впрямь чувствует себя преступником. Он пересёк черту невиновности, от его хвалёной выдержки не осталось и следа.

На следующий день, когда он, замотав спину широким шарфом, просматривал электронную почту, позвонил ректор Русско-немецкого центра. Он сообщил, что вопрос о модернизации Центра, который Иван готовил больше полугода, могут исключить из повестки празднования Дня сотрудничества.

– Вам надо срочно ехать в департамент, – сказал ректор. – И боюсь, что департаментом дело не закончится. Не пришлось бы ехать в министерство.

«Только не сейчас, – подумал Иван, – будущее Центра!..» Но умом он понимал, что положение надо спасать, и спасти его можно, только если собрать силы, и именно сейчас. «Какие силы? Где их взять?» Он чувствовал себя обесточенным, пустым, как сдутый воздушный шарик. На поддержку Натальи в нынешней ситуации рассчитывать не приходилось. Иван лихорадочно искал внутри себя резервы энергии. Собрав волю, позвонил в департамент. Ему назначили встречу: завтра, в пять вечера.

Весь день и утро следующего дня он готовился к разговору с директором департамента. Выписал на отдельные листы доводы в пользу реформирования Центра. Оформил небольшую презентацию, показывающую перспективы развития Центра, в случае если реформа будет одобрена. Ещё раз проверил расчёты затрат и показатели экономического эффекта. И, наконец, предпринял массу усилий для того, чтобы выглядеть здоровым, – и всё это для того, чтобы, приехав на следующий день, узнать, что директор департамента уехал на совещание в далёкую область!

– Срочный вызов – приёмная губернатора, мы не успели предупредить, – смущённо извинялась молоденькая секретарша.

– Ничего страшного, – чувствуя, как его разрывает разочарование и боль в спине, утешил девушку Иван.

Домой он поехал другим маршрутом. Вместе с досадой появилось непривычное, даже странное ощущение – он никуда не торопится. Ему не надо спешить ни домой, ни на работу: его нигде не ждут. «Вот с такого вселенского одиночества, наверное, начинается кризис среднего возраста», – невесело пошутил Иван. Почему-то от этой мысли стало спокойнее.

Дорога шла мимо улицы, куда сворачивает пригородный автобус, прежде чем выехать на конечную остановку: тот самый маршрут, по которому они с Натальей ехали три недели тому назад на злополучный пикник. Ивану захотелось взглянуть на место, где они стали свидетелями трагедии; он проехал пару кварталов и припарковался за остановкой. Вышел на обочину и стал разглядывать противоположную сторону улицы, откуда Наталья увидела несчастного на дороге. Ему казалось, что внутренние часы повернули назад. Иван живо вспомнил утро того дня, их поездку в автобусе. Как счастливы они были, как радовались возможности провести вместе день, вечер, ночь – в палатке, на природе! Как близки были, переживая случившееся!..

Иван прошёлся по обочине. Вон там они вышли из автобуса. Там – остановились, пропуская его, и оттуда Наталья бросилась к лежащему. «И Крис, – вдруг пришло ему в голову, – ведь Крис тоже была тут!» Вот здесь остановилась машина, водитель вышел из неё, а Крис не вышла и смотрела на них через стекло…

Мысли Ивана свернули на Крис. Из разговоров с ней он уже знал, как она удивилась тогда, – узнав его в муже женщины, выбежавшей на дорогу, как обрадовалась, когда увидела, что полицейский записывает его адрес. Тогда уже, на дороге, она поняла, что постарается устроить «случайную» встречу. «Если бы мы не встретились в полиции, – сказала Крис, – я выведала бы, где ты работаешь, и бродила рядом с Центром».

– Зачем?

– Ну, не знаю… В случайных встречах есть элемент судьбы.

– Что это за словосочетание – «элемент судьбы»? Да и к тому же ты сама подстраивала этот «элемент»!

– Всё равно. В этом что-то есть – когда встреча не оговаривается, а случается сама по себе… В этом есть что-то мистическое.

Он уже примирился с её настойчивостью и верой в предопределённость их встречи, в неизбежность соединения – хотя бы на периметре постели. Рациональный человек, Иван не верил в любовь Крис, относя её желание близости с ним к разряду «блажь балованной женщины». Он помнил силу характера маленькой Крис и не сомневался, что с годами её характер стал ещё упорнее. «Ты даже не представляешь, как все эти годы я хотела тебя, – сказала она. – Как стремилась к совершенству ради того, чтобы ты увидел меня и восхитился… Неужели ты думаешь, что я позволю твоему упрямству испортить то, чего я ждала столько лет?»

В то же время (и Иван вынужден был признаться себе в этом) ему льстило обожание яркой женщины с гибким тренированным телом, её откровенное «хочу» задевало в нём какой-то глубокий пульсирующий нерв. «Это потому, что у меня давно не было секса, – расстроенно думал Иван. – Было бы всё нормально с Натальей, я бы не чувствовал себя так…» Но факт оставался фактом: маленькая протеже из его детства всего за несколько дней растаяла в памяти, уступив место взрослой, уверенной женщине. Эта женщина смело заявляла о своём желании любить его, Ивана, и принимать таким, какой он есть, в то время как любимая жена даже не давала возможности обсудить их отношения.

Погружённый в мысли, Иван шёл по обочине. Время от времени он встряхивал головой, словно рассчитывая выгнать беспокойные, противоречивые мысли.

Мимо пронеслась машина. Приехал и остановился автобус, из него вышли люди и побрели к микрорайону. Какая-то женщина в толпе на миг показалась ему похожей на Наталью, и всё в нём немедленно отринуло другие мысли, отозвалось и потянулось за видением, но он тут же понял, что это, конечно, не она. Иван огляделся. На одной стороне дороги лежал утопающий в зелени микрорайон. На другой – кустарник и небольшой береговой лесок, в просветы между деревьями проглядывала речка и песчаная отмель на другой её стороне. Теперь, в спокойной обстановке, все это выглядело так мирно, так убаюкивающе-безмятежно, что в нём вдруг затеплилась надежда на семейное счастье.

«Решено! Я расскажу Наталье о Крис… И предложу рассмотреть вариант с ЭКО».

Заправочная станция, куда он заехал, чтобы залить бензин, оказалась заполненной машинами. Ему пришлось полчаса простоять, ожидая заправки, так что, когда он открыл входную дверь своей квартиры, на часах было уже почти семь вечера.

«Сейчас я расскажу Наталье о Кристине». – С этой мыслью Иван включил в прихожей свет и разделся.

– Наташа! – Он хотел, чтобы всё выглядело как раньше, будто между ними не было недопонимания и холода, но голос прозвучал неуверенно, будто он сомневался, правильное ли имя называет.

Тишина.

Иван заглянул в проём кухонной двери. Он пытался понять, не произошло ли чего в его отсутствие, потому что сейчас Наталья должна была находиться дома. На кухне всё было по-прежнему. Он вернулся в прихожую. Увидел её плащ на вешалке и туфли в обувной стойке.

– Наташа? – И опять никто не отозвался.

У него оставалось стойкое ощущение, что Наталья дома. Спит? Спит так крепко, что не слышит? Он открыл дверь спальни – никого. Иван зашёл в большую комнату и оттуда посмотрел через стекло на лоджию – никого. Снова вернулся в кухню и хотел проверить балкон, но ещё раньше, чем он двинулся к двери, шпингалет в положении «закрыто» известил о том, что Натальи на балконе нет. Иван достал из сумки телефон. В последнее время они не звонили друг другу, но сейчас ему ничего не оставалось, как набрать Натальин номер. Гудки шли долго, шли в пустоту. Иван встревожился. Он обманулся, Натальи дома нет. Где, в таком случае, она может быть в семь часов вечера?

Он включил кофеварку и вернулся в прихожую. Набрал номер салона красоты. Ему ответили, что, действительно, Наталья работает в другой день, сегодня она отдыхает. В раздумье Иван прошёл в ванную и тщательно вымыл руки. Он с утра не ел, но есть не хотелось.

С чашкой кофе в руке Иван направился в кабинет – и с порога увидел Наталью. Её вид настолько ошеломил, что он застыл на пороге, держа чашку перед собой. Это была Наталья, и в то же время – не она. И в этот раз дело было не в одежде – она сидела в том же домашнем платье, в каком он видел её вчера; дело было в выражении её лица, на котором возмущение мешалось с брезгливостью. Она сидела в кресле и молча смотрела на него тёмными от гнева глазами. Её губы презрительно кривились.

Он обмер внутренне, хотя на границе сознания маячило недоумение. Пытаясь понять, что происходит, сказал:

– Я звал тебя.

– Я слышала, – безразлично отозвалась она.

Чашка жгла пальцы. Иван прошёл к столу и тут увидел ноутбук. На ноутбуке стояли пинетки. Его пронзило: она узнала! Узнала, что он обыскал её ноутбук и шкаф…