Наклонившись к Наталье, она произнесла:

– Вам нужны чулки.

У Натальи блеснули глаза. Ну конечно! Никто не увидит, что она в чулках, но она будет чувствовать полоску голой кожи между резинкой и бельём! Холодок вверху бёдер впрыснет в её кровь маленькую порцию адреналина, от которой что-то особенное, неуловимое появляется в глазах и в улыбке, в выражении лица… Что-то такое, нужное женщине во все времена. Особенно когда у неё тревоги по поводу мужчины. Кошачий зрачок. Мерцающий свет…

– Спасибо, – сердечно произнесла Наталья.

Приглушённо переговариваясь и склонившись к прилавку, как заговорщицы, Наталья и продавщица выбрали две пары атласных чулок. Эти чулки – то, что надо. Они были великолепны. Они – само совершенство. Однотонные, тёмно-серые, прозрачные. Пусть мужчины пожимают плечами, они ничего не понимают в том, что именно заставляет их выделить из толпы одну-единственную. А ведь, возможно, это именно искорка в глазах, виной которой – чулки, заставляющие женщину чувствовать себя таинственной незнакомкой.

– Спасибо! – повторила Наталья, пряча покупки в сумку.

– Приходите ещё, – радушно пригласила чулочная Фея. Она протянула Наталье визитку: розовый квадратик, на котором был изображён контур женской фигуры в грации и чулках на поясе с длинными лентами.

Две женщины обменялись понимающими улыбками.

Всю дорогу домой Наталья чувствовала, что у неё в сумке лежат две пары чулок. Одну она наденет в ресторан, а другая будет лежать в сумочке на всякий случай. И у неё будет отличное настроение!

За годы брака Наталья надевала чулки один только раз, в самом начале семейной жизни, и это был драматический эпизод их с Иваном отношений. До того она чулки не носила, в повседневной жизни они казались ей неудобными. Но тут был особый случай: она надела чулки в постель, для Ивана, потому что прочитала, что всем мужчинам, ВСЕМ без исключения, нравится, когда женщина надевает чулки. Сейчас она вспомнила это – и то, чем закончился её эксперимент. Почти десять лет назад, тоже летом, когда она уже достаточно загорела, Наталья купила чулки на широкой кружевной резинке. Покрутилась в красном белье и чулках перед зеркалом. На загорелой коже чёрное и красное смотрелось дразняще.

Она еле дождалась Ивана. Когда он пришёл, вымылся, поел и, наконец, по Натальиному ощущению, был вполне готов для секса, она быстро оделась в спальне и вышла к нему в кабинет во всей, как она думала, красе. Реакция Ивана привела её в замешательство. С минуту он смотрел на неё в упор с выражением неприятного удивления. Потом сказал:

– Зачем?.. – И по тону она поняла, что ему… не нравится. Совсем, бесповоротно.

– Тебе не нравится? – пролепетала она. – А по…

– Нет, – жёстко оборвал её обычно деликатный муж.

– Но… почему?!

– Ты похожа в этом, – с нажимом сказал он, – на проститутку.

– Но… разве это плохо? Это игра. – Обескураженная Наталья не знала, какие слова подобрать. Она даже предположить не могла, что ей придётся объяснять выбор надетых вещей.

– Нет, – покачал головой Иван, – тебе не идёт быть похожей на… прости господи… Ты от этого теряешь. Сними и больше не надевай. Особенно эту красную… конструкцию…

Вот тебе и «всем мужчинам нравится»! У Натальи слёзы брызнули из глаз.

Потом они, конечно, помирились, но больше она не рисковала, раз и навсегда уяснив, что идеи с чулками Иван не одобряет. Постаралась забыть этот нелепый случай. Не нравится – и не нравится: у каждого свои предпочтения…

Так что теперь чулки были для Натальи ещё и символом неповиновения, доказательством собственной состоятельности.

* * *

В то время как Наталья занималась нарядами, Иван готовил научно-практическую конференцию. На этой конференции он выступал как организатор и как докладчик. Ему удалось-таки отстоять проект реформирования в областном департаменте, и теперь работы хватало. Он был рад: случись затишье, он, наверное, сошёл бы с ума. И он усиленно занимал себя кипучей деятельностью, в то время как внутри его шла непрерывная напряжённая работа.

Перебирая в голове возможные варианты примирения с женой, Иван всё больше понимал, что спасти их может только что-то совершенно необычное, что-то, что позволит взглянуть на ситуацию под новым углом, заставит их услышать друг друга. Может ли помочь консультация семейного психолога? В их ночном разговоре он предложил её неожиданно для себя, с единственной надеждой – вывести Наталью на диалог…

С подобными специалистам Иван не был знаком. Более того – он им не верил. Считал, что в психологи идут люди, которые сами по уши увязли в комплексах, и всё, чем они могут помочь другим, – это накидать пару-тройку тестов типа «Интроверт вы или экстраверт?», «Способны ли вы контролировать свои эмоции?», «Оптимист, пессимист, реалист?» и прочую чушь для легковерных домохозяек. Подумать об этом серьёзно его заставил разговор с бывшим научным руководителем, у которого Иван защищал диссертацию. Виктор Афанасьевич Мальков много лет возглавлял факультет технологии металлообработки университета. За годы совместной работы он стал Ивану наставником и другом, именно он после защиты диссертации рекомендовал Ильина на кафедру технологии обработки металлов.

Две недели назад декан вызвал Ивана к себе и без предисловий предложил:

– Давай выкладывай, что случилось.

Растерявшись от неожиданности, Иван попытался уйти от ответа:

– А в чём, собственно, дело?

– А в том, собственно, дело, – передразнил его декан, – что на тебе лица нет. Ко мне даже студенты подходят, спрашивают, не умер ли у тебя кто.

«Умер, – обречённо подумал Иван, – я сам умер».

– Но, конечно, если у тебя, скажем, любовница беременна, и ты хочешь это скрыть, – продолжал Мальков, – или, скажем, ещё что, сугубо личное, тогда – извини, что лезу в душу. Но, например, если чем-то помочь можно – деньгами ли, звонком нужному человеку или ещё чем, – скажи, не молчи. Не чужие всё ж.

Виктор Афанасьевич смотрел на Ивана из-под морщинистых век глазами мудрой старой черепахи. Ему было под шестьдесят, и по виду, по складу характера он напоминал Ивану старых советских руководителей – или старых же командиров, какими их рисовала советская пропаганда.

Иван вздохнул:

– Запутался я. Сам в себе запутался. И в отношениях… семейных.

Они помолчали. Иван видел, что Мальков обдумывает его слова. Он вытянул из стакана карандаш и задумчиво постукивал им по столу.

– А к психологу не хочешь сходить? – неожиданно предложил декан. – Я сам не особо серьёзно к этому относился, но видишь, какое дело… У меня племянник год назад проходил курс в психологическом Центре на улице Жукова. Такая, видишь, история… Жена у него загуляла. Он на дыбы, конечно, развод, все дела. Но и без жены не смог: любит он её. Да и загуляла она неспроста, а что-то между ними… не так пошло. И вот метался-метался, ни к одному берегу прибиться не мог, весь изодрался… Так и пошёл к психологу. И там, скажу я тебе, его к жизни вернули.

– Как? – вырвалось у Ивана.

– Понятия не имею. – Декан пожал плечами. – Только с женой они воссоединились. Были у меня месяц назад. Нормализовалось как-то. Не без труда, но нормализовалось. Так что, дать координаты?

Иван пожал плечами.

– На тебе нагрузка какая, – рассудительно продолжал декан, – у нас, да центр Русско-немецкий. Как, кстати, немцы: снова к нам едут толпой? Нравится у нас врагам… Я не знаю, попаду ли нынче, готовлюсь вот, тоже командировка намечается… по аттестации… Ох и времена настали, Ваня! Так что надо беречь себя. Следить за собой в оба…

Он открыл записную книжку и что-то переписал на маленький листочек. Протянул Ивану:

– Вот. Это тот самый специалист. Сходи.

«Каретников Борис Михайлович», – машинально прочитал Иван. Ниже стоял номер мобильного телефона.

– Знаешь, – неожиданно сказал ректор, когда Иван уже уходил, – мы с тобой технари, и, конечно, нам такие душеведы-оракулы кажутся подозрительными… Но пойти к психологу – это действие лучшее, нежели бултыхаться в болоте собственных переживаний. Так что удачи.

Крепко тряхнул ему руку. Заглянул в глаза и похлопал по плечу.

Совершенно сбитый с толку, Иван вышел из кабинета. На улице он поймал себя на том, что чего-то ждёт. Остановился и огляделся. Крыльцо университета было высоким, с него открывался вид далеко вокруг, просматривалась даже местность за деревьями, которыми был засажен университетский парк. Иван внимательно огляделся и понял, что ожидает увидеть Кристину. «Её не может здесь быть, – спохватился он, – она знает только Центр…» Но беспокойство не проходило. Должно быть, сказывалось напряжение, в котором он пребывал во время беседы с деканом. «Или, быть может, нервозность – это теперь моё обычное состояние…» – невесело пошутил Иван. Он достал из кармана листочек и повертел его в руке. Он, Иван Ильин, собирается записаться на приём к психологу, как какой-нибудь слюнтяй, погрязший в эмоциях, как экзальтированная барышня, как… Как он докатился до такой жизни?!

Додумав до этого места, Иван вдруг отчётливо вспомнил – как: выходной, несчастный случай, Крис, Наталья… всё как-то зацепилось одно за другое, нелепость за нелепостью, несовпадения, недоговорённости… непонимание. В его жизнь, где стройно и логично было определено место каждому направлению активности, каждой деятельности, вошло что-то сумбурное и не только неуправляемое, но и непредсказуемое. Что ж, в этом ключе визит к психологу не кажется такой уж нелепостью… как там сказал Мальков?.. «Лучше пойти к психологу, чем бултыхаться в болоте собственных переживаний…»

Иван сунул листочек в бумажник. Решено: после праздника он позвонит психологу.

Он знал, что Наталья готовится к празднованию Дня сотрудничества. Иван улыбнулся, вспоминая, как она вдумчиво подбирает одежду, причёску, украшения – весь этот антураж, которому женщины придают такое большое, преувеличенное значение. Сразу после праздника, где Наталья наверняка будет окружена вниманием, он поговорит с ней о встрече с психологом. Он постарается уговорить её встретиться с Каретниковым. Иван прикидывал, какие аргументы он приведёт, чтобы убедить жену. «Пойти стоит даже для того, чтобы приобрести уверенность в процессе работы над голосом» – вот что он ей скажет, и это наверняка станет самым убедительным для неё доводом. А там, возможно, они смогут поговорить и о восстановлении отношений…

Подумав об этом, Иван тяжело вздохнул.

Наталья предложила развестись. Нет, он не мог воспринимать её слова серьёзно. Ему казалось, их любовь должна длиться всегда, во всяком случае, пока они живы. Иван никогда не слышал о колесе сансары, но если бы слышал, то подумал о том, что хотел бы и в следующей жизни быть с Натальей, неважно, в каком обличье они будут.

Оттолкнувшись от мысли о разводе, его память перенеслась на десять лет назад, в тот период, когда он предвкушал, а затем ощущал глубокое внутреннее удовлетворение, вернувшись домой. С появлением Натальи квартира, вызывающая у него тоску своей тишиной и необитаемостью, снова ожила. Он отдавал себе отчёт, что не считает себя хозяином своего дома. В его представлении, дому нужна была женщина, только с ней его собственная квартира приобретала в сознании Ивана статус места, где можно было полноценно жить. Также и себя Иван ощущал только тогда, когда чувствовал свою нужность женщине – сначала матери, теперь – жене. Независимый внешне, внутренне он нуждался в ощущении принадлежности. И так, как маленьким отвечал на вопрос: «Ваня, ты чей?» – «Мамин», – так и во взрослой жизни ему жизненно необходимо было быть чьим-то. И Наталья в его сознании была родная, тёплая, домашняя, полностью повёрнутая к нему, как подсолнух к солнцу, своим вниманием подпитывающая его внешнюю энергию. Предсказуемая Наталья, в которой ему необходимо было быть безоговорочно уверенным.

Иван вспомнил, как в самом начале их семейной жизни она как-то вошла в его кабинет в чёрных чулках на поясе и в красном белье. Сочетание красного и чёрного на по-летнему смуглой Наталье, алый рот и жирные чёрные стрелки глаз. Он опешил от неожиданности. В памяти пронеслось видение далёких лет: снимки любимой девушки в наряде, похожем на тот, в котором была сейчас жена. Тогда это было потрясение, смешанное с презрением, с болью от того, что он всё ещё любил ту, которая бросила его… Глядя на походку, которой Наталья приближалась к нему, он почувствовал брезгливость. Это была чужая, скользкая женщина. Агрессивные цвета, вызывающий прищур глаз. Не возбуждение – Иван почувствовал желание отодвинуться. Отодвинуться не только физически: ему хотелось отгородить свой внутренний мир. Если бы Наталья заранее предупредила его об игре, он бы принял её, ему бы понравилось. Но тогда он увидел опасность. И хотя Наталья, обиженная его реакцией, рыдала, Иван не мог заставить себя объяснить ей этот сплав переживаний. Больше таких сюрпризов она не преподносила, за что он был ей очень благодарен.