Взрослый, серьёзный человек, Иван Николаевич Ильин вдруг снова стал семнадцатилетним. Забыв о приличиях, он выпалил:

– Но… фотографии?.. Помнишь? Ты говорил, что у неё… – Он запнулся. Закончил после паузы: – Мм, личная жизнь… богатая…

Стас достал из стенки бутылку водки и, не слушая протесты Ивана, открыл. Разлил по стопкам. Иван напряжённо ждал ответа, а Стас не торопился. Заговорил задумчиво:

– И фотки, и жизнь… Всё было. И знаешь… мне как-то сначала не особо хотелось… с ней. Ну, девчонка и девчонка, у меня их знаешь сколько было… А потом полгода прошло. Ещё полгода… И я понял, что не хочу её отпускать.

Иван молча смотрел ему в лицо.

– Так как-то получилось. – Стас пожал плечами.

– А она?

– И она.

Иван молчал. Странно было видеть своё давно забытое прошлое, которое всё это время жило, как оказалось, в этой квартире, ходило, дышало, обустраивало свою жизнь.

Стас по-своему истолковал его молчание:

– Потому что, Ваня, если ты чувствуешь, что встретил свою женщину, то её держать надо двумя руками… Даже если она ошибается, оступается… Вот уж сколько лет живём-поживаем, счастья наживаем.

– За вас! – Иван первый поднял стопку.

– Ну и ты ведь не точишь всю жизнь слёзы без Марины, – поднял стопку и Стас. – Ты тоже смог встретить свою женщину…

– Это точно! – подтвердил Иван.

– Но фотографии эти, конечно, мне долго покоя не давали, – похрустев огурчиком, задумчиво сказал Стас. – Не сразу, а потом уж… Марина сказала, что снимала её подруга, фотограф. Баловались, сказала, интересничали… Предложила с подругой той познакомить, я отказался… Помаялся-помаялся, да и решил выбросить из головы… Он вопросительно посмотрел на Ивана.

– Значит, и ты примерно в то же время перестал заниматься благотворительным сексом? – поторопился перевести разговор Иван. – Никогда не мог понять, как у тебя так выходило – со всеми…

– А у меня, понимаешь, была такая тема в юности, – тоже поспешно заговорил Стас, – что я проживу короткую жизнь… Что не доживу до старости, да что там – даже до сорока лет…

Иван вскинул изумлённые глаза.

– Глупо, конечно, но у меня так было, – Стас пожал плечами.

– А сейчас?..

– Чёрт знает… Куда-то ушло. Вот сорок переживу – и совсем успокоюсь…

Стас выбрался из-за стола, чуть не свалив ноутбук, взял из кресла гитару, затренькал, настраивая. Приладил на колене и, негромко наигрывая, запел:

– Ой, ты не вейся, чёрный во-о-орон, ой, над моею галааавой, чё-оорный ворон, чёрный вооорон, чёрный ворон, я не твой…

«Вот за этим я сюда приехал, – подумал Иван. – За тем, чтобы Стас сказал мне главные слова. Узнать, что Марина счастлива со Стасом. Услышать, как Стас поёт». Внутри него всё перемешалось: благодарность, пронзительная нежность; качалась дымка лёгкой, светлой грусти, и в горле стоял ком.

Они проговорили до позднего вечера. Допили бутылку. Стас пел, и, когда пел, в его голосе звучала серьёзная, почти торжественная сосредоточенность, и совсем не чувствовалось опьянения.

– Нравится тебе, как я пою? – неожиданно спросил он, когда Иван засобирался домой. Стас не останавливал его, не просил задержаться, но видно было, что ему жаль расставаться.

Иван надевал ботинки. Застыл с ботинком на одной ноге. Ответил растроганно:

– Очень. Очень! Ты – настоящий…

– Эх, а ведь думал жизнь связать с гитарой, с песней… – ероша волосы, признался Стас. – А не с той ерундой, которой занимаюсь…

– Почему же не стал?

– Побоялся. Подумал: пороху не хватит… Всю жизнь жалею.

– Ничего, ещё не поздно, – попытался утешить Иван.

– Да нет, я так-то не горюю, – спохватился Стас. Видимо, ему стало неудобно перед Иваном за вырвавшееся признание. – Просто вижу, что ты занят тем, что с детства любил, нравится тебе… Счастливый ты человек, Ильин!

Иван удивился: Стас завидовал ему! Беззлобно, по-хорошему; он считал Ивана счастливым…

«У него талант, – мелькнуло у Ивана. – Он работает массажистом и физкультурником. А он артист. Он должен был стать артистом. Он страдает, что у него что-то не то с работой, а всё «не то» – это то, что он родился артистом…» Иван посмотрел на друга юности с сочувствием. Похлопал, как тот его когда-то, по плечу:

– Стас… Ты не кисни. Сейчас клубов полно, авторская песня, ещё что-то… Ты поищи единомышленников…

– Да ладно, – уже немного с досадой отмахнулся Стас. И попросил: – Не теряйся. Не у меня, так в кафешке где-нибудь давай ещё встретимся… Звони, ок?

Иван, изумлённый нечаянно открывшейся тайной, только молча кивнул.

И уже позднее, гораздо позднее, когда он ехал домой на заднем сиденье такси, в его голову вдруг пришла спокойная ясная мысль: он отпустит Наталью. Фотограф или кто-то другой – неважно, если этот «кто-то» поможет ей вернуться на сцену… Потому что если этого не случится, она будет несчастна, как Стас Котов… Да! Он не будет пытаться реанимировать отношения, оправдывать и оправдываться… Он не станет больше вмешиваться в течение событий Натальиной жизни. Уйдёт в свою жизнь…

За окном мелькали огни фонарей, фары встречных машин высвечивали фигуры прохожих, деревья и кусты, за которыми шли лужайки, детские площадки; собаководы выгуливали в темноте четвероногих подопечных. Очертания домов с освещёнными окошками, встающие за придомовыми территориями, вызвали в нём щемящую тоску. В окнах за спущенными гардинами шла жизнь. Там готовились ужины, на стол ставились тарелки, и какая-нибудь Наталья садилась напротив своего мужа и с улыбкой наблюдала, как он ест… задавала вопросы, и муж отвечал ей с набитым ртом, а она улыбалась и ахала…

Иван расплатился и поднялся в квартиру. Он думал, когда раздевался, когда умывался и чистил зубы, думал, засыпая на узком диванчике в кабинете. О Стасе, о Наталье. О себе…

Он скучен, зануден и пресен. Он совершил отвратительные поступки… Но он не негодяй и не подлец. Все эти годы он любил Наталью так сильно, как только мог, и не его вина, что в их жизнь вошли непредвиденные обстоятельства и каким-то нелепым образом перевернули её… Как не его вина, что он не может помочь.

Десять лет Наталья была его женой. Что случилось с ними и с их чувствами, покажет время – как оно показало Стасу с Мариной… А он сейчас, когда в жизнь любимой им женщины вместе с тягой к сцене вошла любовь к другому мужчине, может только отойти в сторону… Он будет жить своей жизнью, без Натальи, – как жил без Марины… Он не будет больше фонтанировать эмоциями и упираться… каждому своё!

Утомлённый встречей и мыслями, Иван заснул глубоко и крепко. Уже проваливаясь в сон, пробормотал слипающимися губами:

– Я… принимаю…

13

Со Дня сотрудничества прошло две недели. Всё это время Ильины виделись мало и почти не разговаривали друг с другом. Иван, приняв решение, придерживался его твёрдо и с головой ушёл в работу.

Шалимов не обманул: через несколько дней после того, как он уехал, из Министерства экономики пришла бумага, извещавшая о создании рабочей группы по рассмотрению проекта Ивана. В группу вошли представители обоих министерств, депутаты областной Думы и Иван с ректором. Так что теперь раз в неделю Иван с ректором ездили в Москву, а остальные дни выполняли рабочие расчёты по детализации сумм, необходимых на переоснащение Центра. Суммы получались немалые.

– Ох и дело мы с тобой затеяли, – вздыхал ректор. – Если, не дай бог, замнётся, попадём в опалу, как пить дать!

– Да почему? – удивлялся Иван. – Благое ж дело! Уже тот факт, что они его так детально рассматривают, доказывает, что там, наверху, это дело считают нужным.

– Молод ты да зелен, – усмехался ректор. – Найдут финансирование – посчитают нужным. Не найдут – посчитают блажью. Любое ж дело денег требует, понимаешь? А чьи интересы победят при делёжке денег – нашей или другой какой области, – это, друг мой, зависит от многих факторов.

– Плохо, если проект ляжет на полку, – соглашался Иван. – Но при чём же здесь опала?

– При том, что, если денег не дадут, постараются побыстрее об этом факте забыть, – втолковывал ректор. – А как обычно забывают? Отодвигают в сторонку, с глаз долой – из сердца вон: денег – поменьше, поставки оборудования – в последнюю очередь, научная помощь – тоже задней левой… На моей памяти сколько таких случаев…

– То есть и нового делать не помогают, и старое губят? – переспросил Иван.

– Ну, может, сейчас уже не так, – развёл руками ректор. – А раньше именно так и было…

Во всём остальном работа шла своим чередом. Иван по-прежнему преподавал на кафедре в университете и в Центре, писал статьи в научные журналы и занимался конструированием. Он старался не замечать жену, а когда им приходилось сталкиваться, смотрел на неё, как на чужую.

Он позвонил Кристине.

– Я так и думала, что ты захочешь увидеться, – сказала Крис, в её голосе проскочила улыбка. – Я уехала, но у меня остались дела в городе. Так что на выходные смогу вернуться…

К своему удивлению, он еле дождался выходных. Кристина, оживлённая, таинственно поблескивающая глазами, встретила его в том же номере. И на этот раз Иван ночевал на кровати.

* * *

Наталья чувствовала перемены, происходившие в муже, но её это мало волновало. Она больше не думала об их отношениях, о том, куда всё идёт и что с ними будет, она даже почти забыла о так возмутившем её вероломстве Ивана. Десять лет замужества, нелепые конфликты последних полутора месяцев – всё это отодвинулось от неё, словно бы заволоклось туманной дымкой. Сталкиваясь с Иваном на кухне или в коридоре, она опускала глаза, но не потому, что ей было неудобно или стыдно. Совсем наоборот: это Иван был чужим для жизни, которой она с некоторых пор жила, и, опуская глаза, Наталья лишала мужа даже самой малой возможности присутствовать в её мире.

Они виделись с Владом каждый день, и каждый день он фотографировал её. Чаще всего это происходило в студии – так он называл квартиру, находившуюся недалеко от двора, где они познакомились. Одна, маленькая, комната этой квартиры была жилая, в другой, большой и светлой, размещалась фотостудия. Наталья испытывала настоящее, давно забытое ею блаженство, растянувшись после утомительных съёмок на диване в маленькой комнате, вдыхая запах кофе, который варил на кухне Влад (он был кофеман). Если что и омрачало её счастье, то это то, что Влад так и не предпринял попытки сблизиться с ней.

Но не только в студии проходили съёмки. Влад доставал где-то костюмы, возил Наталью в интерьерные мастерские; в воде, в лесу, на лугу – где она только не позировала! И все люди, с которыми Влад её знакомил, были рады ей, и всем он говорил:

– Это Наталья. Она певица, – и его знакомые поднимали брови.

– Зачем ты говоришь, что я певица? – упрекнула Наталья. – Хорошо ещё, никто не спрашивает, где я пою!

– Ты звезда, это главное. А где петь – это дело времени, – пожал плечами Влад. – Ты только посмотри, каким ты пользуешься успехом!

…Он открывал сайт, и она видела сотни восторженных комментариев.

– Это не одно и то же, – не соглашалась Наталья. – Ты нарочно так говоришь!

– Да зачем мне это? – удивлялся Влад.

Она смотрела на него задумчивыми блестящими глазами. Ему казалось, она хочет заплакать, а она думала: «Почему он не тянет меня в постель?»

Она снова начала распеваться. И как только вошла в систему, ей позвонила Воронова. Гуру вокалисток сообщила, что у неё есть свободное время, и предложила встретиться с Натальей вечером.

– Какая тебе разница? – спокойно сказала она онемевшей от волнения Наталье. – Что ты сейчас придёшь ко мне, что через месяц… Это не имеет значения, ты же знаешь.

Они встретились в кабинете Вороновой. У Натальи сорвалось и полетело в ноги сердце, когда она увидела Ирину Николаевну – немного постаревшую, но по-прежнему подтянутую и собранную, её знаменитый инструмент – старинное фортепиано, которое Вороновой привезли много лет назад из Германии. Только сейчас Наталье стало отчётливо ясно, с какой нелепой просьбой она обратилась: с тех пор, когда она могла петь, прошло тринадцать лет…

– Вы знаете, я… – начала Наталья после приветствия. Но Воронова не дала ей договорить, пригласила жестом к фортепиано.

– Распеваемся, – скомандовала она.

Наталья прошла и встала рядом. Закашлялась. Ужас сжал горло, как будто она всё ещё была студенткой, да к тому же не выучившей урок.

– Распеваемся как следует! – повторила Воронова. Её пальцы привычно побежали по клавишам, и, не дожидаясь Наталью, Ирина Николаевна, не открывая рта, запела-загудела хрестоматийную распевку. Наталья спохватилась, подстроилась, чувствуя, как першит в горле, как срывается дыхание. Воронова повела подбородком, но не остановилась…

Наталья послушно следовала за наставницей: с закрытым ртом, потом бельканто, глиссандо, вьени-вьини-вьяни, стаккато… Она сознавала, что сейчас всё решится… Все, кто учился – или хотел учиться – у Вороновой, знали её методику: разогреть связки вокалиста, чтобы потом задать ему свой знаменитый тест, который как на ладони покажет настоящие и будущие возможности испытуемого. Ирина Николаевна была не просто одарённым педагогом – она была педагогом с безупречным ухом и чутьём. За двадцать лет работы в институте она ещё ни разу не ошиблась в определении вокального потенциала. Именно она много лет назад сказала Наталье, что будущее академической певицы для неё закрыто, и даже не попыталась отговорить лучшую студентку курса бросать институт.