– Иван Николаевич уехал, – ответила секретарь. – Ещё до занятий ему позвонили из полиции, попросили подъехать по какому-то делу. Он отпустил студентов и уехал…

Наталья поблагодарила и нажала отбой. Сердце понемногу находило прежний ритм. Иван уехал давать свидетельские показания по вчерашнему ДТП. Его, возможно, попросили отключить телефон – бог знает, какие в этой конторе порядки…

Она смотрит на часы: начало второго. Секретарь сказала, что Иван уехал в полицию до начала занятий, значит, с тех пор прошло уже четыре часа! В Натальиной голове загораются новые вопросы. Что можно делать в полиции целых четыре часа? С какой стати следователь попросит свидетеля выключить телефон? Особенно если телефон и без того на беззвучном сигнале? Организация, расследующая обстоятельства ДТП, – это не церковь, не театр, не филармония, где зрителей просят отключить мобильную связь!..

Не филармония.

Наталья была натурой музыкальной. Несмотря на то что она была практична, мало интересовалась вопросами, не имеющими отношения к её жизни, не употребляла выражения «шестое чувство» и, наконец, уже больше десяти лет назад поставила крест на вокальной карьере, – несмотря на всё это она сохранила интуитивную чувствительность, так часто свойственную одарённым натурам. В эти минуты она не находила себе места от тревоги. Беспокойство возрастало, но она могла только ждать. Иван включит телефон, увидит пропущенный вызов и перезвонит. Обязательно перезвонит. Он жив, он здоров, он в сознании, он в порядке, не в реанимации – ведь если б такое случилось, ей бы уже сообщили…

Не зная, что происходит, и понимая, что её беспокойство, возможно, плод воображения, Наталья сидела и тихонько плакала от необъяснимого страха.

3

Иван действительно был в полиции. Его вызвали с утра, в начале десятого, по телефону, через секретаря, и – срочно. Негодуя и недоумевая (почему вызывают в разгар рабочего дня? по телефону? что за бардак!), Иван отпустил студентов и поехал в отделение. Следователь в звании майора, крепкий мужчина лет сорока, сообщил, что вчерашние зеваки, которыми были полны обочины на месте происшествия, выложили в Интернет фотографии трагедии с провокационными комментариями. Поднялся шум, поползли слухи и домыслы о том, что якобы из-за того, что сбитый был человеком без роду-племени, следователи работали спустя рукава… Бывает такое, развёл руками следователь, когда на пустом месте возникает бочка арестантов. Руководство полиции потребовало, чтобы начальник отделения выступил в вечерних новостях с опровержением, рассказал, как всё было на самом деле. До трёх часов нужно опросить как можно больше свидетелей.

Следователь извинялся. Иван вздохнул и взял ручку.

Через полчаса он вышел из кабинета. Как и почти всякому гражданскому, попавшему в военную организацию, в этом казённом, насквозь прокуренном здании ему было не по себе. Он спешил в учебный Центр, где у него ещё оставались дела.

Когда он уже открыл дверцу машины, сзади раздался крик:

– Ванька-а-а!

Это был даже не крик – призывный вопль. Он никак не мог быть адресован Ивану, поскольку Ванькой его называли, наверно, только в детском саду. Тем не менее Иван обернулся.

От здания полиции к нему летела женщина в длинном красном платье, босоножках на высоких каблуках и в ореоле развевающихся волос… Не дойдя до Ивана несколько метров, она натолкнулась на его недоумевающий взгляд и остановилась:

– Ты… не узнаёшь меня?

На него смотрели большие, темные, выразительные глаза. Смуглые пальцы смахнули с лица чёрные пряди. Полные, ярко накрашенные губы сложились в улыбку.

– Крис…тина?..

– Ванька! – Крис в один рывок повисла у него на шее. В его грудь толкнулась её тугая грудь, крепкое тело прижалось, обдав запахом пыли, травы, леса, каких-то цветов, – а может, это была иллюзия. Неожиданно для себя он почувствовал, как внутри что-то ёкнуло: он помнил её ребёнком, а сейчас?..

Но копна волос была та же, та самая копна – жёсткая, непослушная, густая.

– Крис! – Он растерялся. – Это ты? Крис! Откуда ты взялась?

И, отодвинув её от себя:

– Какая красавица стала!

– Да я же была там! – Крис говорила быстро, и её глаза постоянно двигались, сверкая белками. Они перебегали с лица Ивана на его плечи, руки, заглядывали в ворот его рубашки, гладили его открытые руки, обметали пыль с его туфель, возвращались к лицу. Её глаза ликовали. – Я была в той машине, я сидела рядом с Илюшкой и всё видела! И тебя видела! Она – твоя жена?

– Кто? – глупо спросил Иван, не успевающий за потоком её слов.

Крис досадливо топнула ногой под платьем. Верх его был облегающим, с глубоким вырезом, открывающим гораздо больше, чем нужно, а низ – длинная прямая юбка с захлёстом, при резком движении распахивающаяся до середины бедра. Всё это Иван ухватил одним растерянным взглядом и опять глубоко внутри себя удивился: неужели эта женщина – Крис?..

– Та женщина. Которая выбежала на дорогу. Она – жена тебе?

– Кристина… – Иван улыбнулся. Воспоминания проявлялись в его памяти постепенно, как далёкий пейзаж при сильном приближении. – Кристина, неужели это ты?.. Какая красавица выросла! А худющая какая! Да, жена. Как ты там оказалась? Что ты здесь делаешь?.. Я ни за что тебя не узнал бы!

Крис вдруг отодвинулась, быстро опустила глаза, слегка ссутулила плечи. И он, глядя на неё, наконец вспомнил ту маленькую Кристину – молчунью, от которой за весь год, что её маленькая ручка держалась за его широкую ладонь, услышал разве что несколько десятков слов.

Он рассмеялся:

– Кристина, ты научилась говорить!

Она всё стояла, глядя в землю и не двигаясь, а с крыльца отделения за ними наблюдали вышедшие покурить полицейские.

– Пошли, пошли скорее в машину!

Мгновенно – он не ожидал такой прыти – Крис перебежала на другую сторону машины и юркнула на сиденье. Иван усмехнулся. Сколько лет они не виделись? Лет десять… тринадцать?.. А Крис и изменилась, и не изменилась; по-прежнему похожа на диковинное животное. Ей сейчас… – он прикинул в уме – да, точно, между ними разница в девять лет, значит, ей двадцать пять.

В машине, глядя ему в глаза, Крис сказала:

– Я, как только приехала, сразу узнала, там ли ты ещё живёшь. И номер телефона. Я звонила, да только на тебя всё не попадала, и вдруг – ты, и прямо передо мной, на дороге. У вас только первые цифры поменялись, да?

– Подстанцию новую подключили, – сказал Иван. – Криска, давай рассказывай: где ты, как, чем занимаешься? Откуда ты взялась? Какая ты стала красивая!

Про себя он порадовался, что не чувствует стеснения. Словно эта молодая женщина по-прежнему была двенадцатилетней девчушкой, которой он вытирал слёзы, перед тем как она уехала в чужой далёкий город.

* * *

С Кристиной Агаповой Иван познакомился, когда ему было семнадцать, а Кристине – восемь. Занятый учёбой, спортом и конструированием, он, конечно, не заметил бы женщину и девочку, которые появились в их большом дворе, если бы не мать. Однажды за ужином мать сказала:

– Ты помнишь, я говорила, что мы ищем сотрудника в отдел главного конструктора? – Мать Ивана работала в большой проектной организации. – Так вот, три месяца назад мы такого сотрудника, вернее – сотрудницу, нашли. Испытательный срок она прошла, будет работать у нас.

– Угу, – кивнул Иван. Он совершенно не помнил разговора, на который ссылалась мать.

– Она купила квартиру в соседнем доме. У неё дочка… маленькая такая, чернявенькая… Восемь лет.

Мать посмотрела на Ивана. Иван помотал головой. Восемь лет? Да он с высоты своих семнадцати и пятнадцатилетних-то едва замечал!

– Ну так вот… – Мать вздохнула. – Светлана Владимировна дочку растит одна… Хорошая женщина. А девочка, Кристина, милая, но очень стеснительная. Аж до диковатости… Молчунья. Мать говорит, у неё не всё благополучно со здоровьем было, может, поэтому… Можешь ты в школу её отводить?

– Что-о-о? – Иван с изумлением посмотрел на мать. Ему – ему! – сделаться нянькой какой-то мелкопузой?!

– Ты ведь знаешь, как рано нам на работу, – просительным тоном сказала мать. – А матери надо в коллективе обживаться, ей опаздывать нельзя… Ну, что тебе стоит дойти с девочкой до школы? Только до раздевалки малышей её довести, и всё! Знаешь, как трудно одной растить ребёнка!

«С чего это ты взялась ей помогать?» – хотел спросить Иван. Как вдруг понял: мать жалеет эту незнакомую женщину, потому что сама когда-то была в её ситуации. Но что скажут ребята, когда он будет плестись с сопливой девчонкой! Он-то долетает до школы в десять минут, а с этой пигалицей надо будет выходить за полчаса!

– Ма, я пас, – решительно сказал Иван. – С какой стати я буду с ней нянчиться?

Мать вздохнула. Посмотрела на сына и стала собирать со стола посуду. Зная характер Ивана, на эту тему она больше не заговаривала.

Прошёл месяц или два от начала учебного года. Как-то завхоз попросил старшеклассников, среди которых был и Иван, помочь перенести в корпус начальных классов учительский стол. И вот, когда Иван втаскивал стол в дверь учительской, его внимание привлекла толпа детей, которые стояли полукругом, спиной к Ивану, в углу коридора и хором скандировали:

– Ста-ту-я! Ста-ту-я!

Водворив стол на место, Иван подошёл и заглянул через головы шумевших.

В углу стояла девочка. Небольшого роста, худенькая, чуть не до пояса завешенная чёрными волосами. Она не возмущалась, не плакала – стояла, закрыв под волосами лицо ладонями; неподвижная и немая, как изваяние.

Контраст между поведением детей и их жертвы был таким разительным, что неожиданно для себя Иван возмутился:

– Эт-то ещё что здесь такое?!

Голоса смолкли. Дети развернулись к Ивану. Секунда – и со всех сторон посыпалось:

– А она не играет с нами!

– Да, никогда!

– Молчит всё время!

– Слова не добьёшься!

– Чего молчит? Смотрит и молчит!

– И что с того? – навис над малышнёй Иван. – Кто молчит, у того мысли умнее, ясно вам? Он их понапрасну не разбазаривает! А если ей нельзя с вами разговаривать?

Дети притихли.

– Почему нельзя? – спросил кто-то.

– Директор не разрешает ей с вами разговаривать, – придумывал на ходу Иван. – И играть тоже. Потому что она скоро будет сниматься в фильме про немых детей. Вот ей и приказано молчать всё время и не дружить с теми, которые болтают. Чтобы лучше понимать, как играть немую девочку.

Десяток пар глаз испытующе впились в его лицо.

– А где снимать будут? Фильм? – спросил кто-то.

– Да, и когда?

Ивану стало смешно. Надо же, влез в разборки второклашек!

– Когда и где будут фильм снимать – пока секрет, – стараясь, чтобы голос звучал как можно естественней, сказал Иван. – Но будут, это точно.

– А вы откуда знаете? – пискнула какая-то девчушка.

– От верблюда. Я сам играю в этом фильме, ясно?

Ребята переводили взгляд с него на чернявую пигалицу. Иван открыл было рот, чтобы продолжить вдохновенное враньё, как вдруг зазвенел звонок. Дети вокруг него зашевелились.

– В общем, так, – строго сказал Иван. – Если узнаю, что кто-то нашу актрису обижает, – отведу к директору. Ясно вам?

– Ясно, – ответил ему нестройный хор.

– Вы почему не в классе? – в дверях учительской появилась женщина с журналом под мышкой. Ребятня и вместе с ними чернявая девчонка ринулись в класс.

Дня через два мать, придя с работы, сказала:

– Ну так что, теперь ты, может быть, возьмёшься водить Кристину до школы? Для закрепления, так сказать, имиджа?

– Какого имиджа?

– Как какого? – удивилась мать. – Светлана говорит, ты пришёл, наговорил ребятам, что Кристина – будущая актриса и что ты, если её будут обижать, надаёшь всем по шее. Ты это был или нет?

– Не по шее, – поправил Иван, – а к директору отведу… А что, это была её дочка?..

– Представь себе. И она тебя вычислила. – Мать улыбнулась. – Увидела, что ты с ней в одном дворе живёшь…

Иван озадаченно смотрел на мать.

– Сделал шаг – делай второй, – назидательно сказал мать. – Доброе дело наполовину не делается.

Иван вспомнил девчонку: длинные спутанные волосы, узкие полоски ладошек, по-детски, внутрь носками, поставленные ноги и царапнувшая его поза покорного ожидания. Вздохнул:

– Ладно уж… Звони.

Следующим утром он вышел из дома пораньше, с бумажкой, на которой был написан адрес его подопечной. К удивлению, девчонка уже ждала на лавке перед подъездом. Голова опущена, сама ссутулена рюкзаком, который возвышался за плечами, как разноцветный горб; яркая курточка, из-под которой топорщился подол коричневой юбки, тёмные колготки и туфли с тупыми носами; по спине текли чёрные косы. Иван подумал, что из-за своей малости девочка выглядит как кукла-брелок, пристёгнутый к ранцу. Сравнение развеселило, и он сказал: