Дочитав до конца, Наталья некоторое время сидела без движения. Она ждала, как отреагирует на информацию её скелет. Но он молчал. Только голова кружилась, сине-сиреневый туман, который встретил её на рассвете, казалось, поселился внутри её: всё вокруг было какое-то фантастическое, размытое, стёрлись грани между «реально» и «нереально», «можно» и «нельзя»… Тринадцать лет назад она потеряла голос. За прошедшее с той поры время к ней дважды возвращалась надежда. Последний раз это случилось полтора года назад, когда они с Иваном побывали в святых местах. Она просила у святынь ребёнка – но и возрождения мечты тоже просила… Не дали… но ведь, как говорится в пословице, каждой птице даётся червяк, но его не приносят в гнездо… вот эта, быть может, информация и есть ответ на её просьбы?.. Всё – можно. Всё – льзя!..
Наталья готова была поверить в любые идеи, лишь бы они обещали ей надежду.
Она встала. Двигаясь безотчётно, как сомнамбула, достала из тайных глубин шкафа пакет. В нём – синее платье в пол. Это был её концертный наряд, сшитый незадолго до болезни. Она не успела надеть его, а после и тем более носить не захотела. Платье невесты, брошенной на пороге ЗАГСа, – вот как она думала, вспоминая о нём. Тринадцать лет оно хранилось в целлофане, и Наталья сомневалась, что будет выглядеть в нём, как раньше.
С замирающим сердцем Наталья надела наряд, расправила широкую бретель, усыпанную крупными переливающимися стразами. Второй бретели не было, вырез плавной линией уходил под мышку. Нарочно не поворачиваясь к зеркалу и мелко перебирая ногами в узком подоле, Наталья вынула из бюро шкатулку с украшениями и вдела в уши длинные, искрящиеся серьги. Растягивая время, тщательно расписала перед карманным зеркальцем лицо, как шутили у них на курсе, «под софиты». Причесалась и, наконец, подошла к большому зеркалу. Машинально выпрямила спину, втянула живот и расправила плечи. И лишь тогда подняла глаза.
В зеркале отражалась дива. Уверенная, привыкшая к вниманию и восхищению женщина. Тёмно-синее облегающее платье сидело на ней даже лучше, чем на двадцатилетней студентке вокального отделения Института культуры, а глаза женщины смотрели из-под выразительно накрашенных ресниц вопросительно и капризно. Кажется, что она остановилась на пути к… гримёрке? Репетиционной? А может, на сцену?..
Наталья разглядывала отражение. Она была поражена.
«Как изменилась, – думала Наталья. – Совсем другая. Женственнее… Эффектнее…» И одновременно чувствовала, как скелет отвечал ей определённым «Да!».
У Натальи появилось ощущение, что она держит в руках ниточку от клубка. «Как это я раньше не догадалась, – подумала она, глядя в зеркало, – как не связала одно с другим? Я должна восстановить голос. Тогда – наверняка! – я смогу забеременеть… Да, именно такая логика моей жизни; я смогу даже больше, чем могла бы, если бы со мной не случилось несчастья, именно для этого всё и было нужно… Я должна пройти путь назад».
У Натальи перехватило дыхание. Она ещё постояла перед зеркалом, потом тихо опустилась на пуфик. Она смотрела себе в глаза и напряжённо слушала, как идёт работа внутри её. Ей казалось – всё случилось само собой, логично вытекло одно из другого. И она даже не догадывалась, что сейчас, вот только что (и благодаря размывающей контуры мира бессоннице), она подхватила петельку от узелка, что завязала неизвестная ей, чужая – и чем-то так похожая на Наталью! – Кристина Агапова.
И небесный стрелочник, пожав плечами, перевёл рельсы её жизни на другую линию…
Для того чтобы понять, как могло произойти то, что произошло вечером того дня между Ильиными, лучше воспользоваться версией Ивана.
…Утренний разговор с Натальей оставил у него неприятное чувство. Он не любил врать, но, как любому человеку, ему приходилось это делать. Но не жене. В представлении Ивана Наталья была той священной пристанью, которая бережёт и вдохновляет, где в нём проявлялось лучшее и жила его совесть. В отличие от многих людей он рано почувствовал взвешенную зрелость – гораздо раньше, чем большинство его сверстников, – рано осознал ценность человека, которого можно назвать своим. В юности Иван был влюбчив, но амурные увлечения не проникали в него настолько, чтобы вытеснить главное увлечение – конструирование. Единственным исключением стала для него первая любовь – Марина (казавшаяся девушкой весёлого нрава, и это открытие потрясло его до глубины души). После этого случая он избегал глубоких отношений. Про себя он шутил, что берёг пыл, интуитивно веря в то, что, когда наступит время, он почувствует свою женщину в любой обстановке. Так и случилось: приглашая Наталью в филармонию, Иван уже хотел, чтобы она стала его женой. Последующие десять лет подтвердили, что он не ошибся…
И вот сегодня ему пришлось разыграть спектакль, чтобы обмануть её!..
Иван чувствовал досаду.
Он снова и снова прокручивал в голове встречу с Кристиной, пытаясь понять, почему ни вчера вечером, ни сегодня утром ему не захотелось рассказать о Крис жене. Перед тем как уйти из кафе, он спросил, почему она приехала в город только сейчас? Почему не нашла его раньше, когда он был не женат? Почему вышла замуж, родила, между прочим, ребёнка!
И Крис с улыбкой, в которой он прочитал недоумение и ярость, ответила, что не готова была к встрече:
– Мне, чтобы сказать тебе об этом, надо было вырасти и снаружи, и внутри, а это оказался долгий процесс. Ну а муж, дети… они у всех.
Иван молчал, и она добавила:
– С тобой мне, например, общих детей иметь никогда не хотелось.
– Ты что, не любишь своего мужа?
Крис пожала плечами:
– Почему? Любила и люблю. А ты был моей мечтой. Я, когда рожала, думала: если б ты видел, какое трудное дело я делаю…
…Усомнился ли он в том, что Наталья поверит ему? Или поведение Крис задело в нём какие-то струны? А может, дело было в том, что Крис оставалась для него связью с беззаботной юностью, тем личным опытом, который (без объяснения причин!) ему хотелось оставить только себе и не делиться им ни с кем, даже с Натальей?..
Он так и не пришёл ни к какому выводу.
Меж тем день выдался напряжённый. С утра Иван принимал экзамены в университете и был разочарован не только знаниями студентов, но в первую очередь отсутствием у них амбиций и их скепсисом по поводу дальнейшего трудоустройства. Почти все по окончании университета собирались разбежаться по торговым центрам и автомастерским, работать по специальности хотели единицы. Расстроенный этим открытием, он отправился в учебный Центр с тайной надеждой восстановить душевное равновесие. Но когда Иван приехал, выяснилось, что студенты курса, куратором которого он был, сорвали лекцию, требуя изменить годовой план работы и отпустить их на каникулы не в сентябре, как было заведено в Центре, а со следующей недели, как в других учебных заведениях. Это было удивительно, потому что в Центре царила чисто немецкая дисциплина. Разговаривая со студентами, Иван так и не смог найти пружинку, которая заставляет этих организованных, целеустремлённых ребят вести себя так глупо и рискованно. После того как все разошлись, его вызвал ректор и, разбирая случившееся, посетовал, что тоже не понимает случившегося. Выйдя от ректора, Иван вернулся в кабинет, чтобы полистать работу ученика, и вскоре выяснил, что автор – одна из самых светлых голов на курсе – ошибся в основных расчётах. И вконец раздражённый всеми этими событиями, он проколол по дороге шину и приполз домой почти в семь вечера.
…Квартира Ильиных на третьем этаже. Поднимаясь по ступенькам, Иван чувствовал, как у него неприятно тянет под левой лопаткой. Он сделал глубокий вдох – и острая боль в спине сбила дыхание. «Простыл, – обречённо подумал Иван, – только этого мне не хватало!..» Он осторожно дышал, одновременно пытаясь вспомнить, где его могло просквозить… Вероятно, это случилось в кабинете ректора, он сидел между открытым окном и вентилятором…
Иван дошёл до площадки между первым и вторым этажами и остановился у окна. Межлестничные площадки в старых домах в этом районе широкие, с окнами во всю стену, что удивительно для зданий советской постройки. Объясняется исключение тем, что микрорайон строили венгры по собственным проектам – существовал в те годы такой договор. Благодаря этому спустя тридцать с лишним лет «венгерские» дома в приличном состоянии, чего не скажешь об их ровесниках, возведённых местными силами.
На широкой площадке у окна стоял потёртый диванчик и маленькая тумбочка, накрытая салфеткой. Это – место курения-общения соседей с ближайших этажей. Ивану захотелось опуститься на диван, перевести дух, но он оборвал себя: молод ещё сидеть между этажами, тридцать четыре всего!.. Его мысли перекинулись на случай на загородном шоссе, затем – на Кристину и снова – на утренний разговор с Натальей…
Иван поставил портфель на диван и достал из внутреннего кармана листок. Конверт с письмом он получил вместе с бумагами, но пришло письмо не почтой: Крис сама принесла его в приёмную, узнала адрес…
Он пробежал строчки глазами. За целый день Иван не пришёл ни к каким выводам – ни про себя, ни про свою выросшую визави. Что заставляет Кристину так вести себя? Любовь, пронесённая сквозь годы? Любовь – двенадцатилетнего ребёнка?.. Абсурд! Но тогда что?..
Иван тяжело вздохнул. Сложил листочек и засунул в карман. Нет, всё-таки ему придётся открыться Наталье… Показать письмо, потому что, если Кристина вздумает звонить на домашний, будет хуже. А вообще, какое счастье, что его жена совсем другой породы!..
Иван вспомнил, что от квартиры, в которой находится Наталья, его отделяют всего три лестничных пролёта. Он осторожно отделился от подоконника и стал подниматься по лестнице. Добрался до квартиры, открыл замок.
Он собирался позвать Наталью, как вдруг увидел, что жена стоит в проёме двери в комнату. На секунду его ослепила яркость её лица, обнажённых рук, подчёркнутых густым синим цветом ткани, блеск на плече, – он видел это платье впервые. Потом он заметил глаза.
Глаза Натальи смотрели на него с такой решительностью, что Иван забыл о спине и даже о прошедшем дне. Ему вспомнились поездки к святым местам, которые Наталья предприняла в надежде вымолить ребёнка. Одно «место» находилось на самой окраине их огромной области, другое – в противоположной стороне, на границе с соседней. Путь лежал по бездорожью, с середины маршрута пришлось идти пешком, оба раза – километров пять или больше, на жаре и солнцепёке – в одном случае, по слякоти – в другом. Привыкший к автомобильному комфорту, Иван порядком тогда намучился, а Наталья выдержала путешествия без единой жалобы. Он тогда сделал открытие: истовость надежды, граничащая с фанатизмом, – другая сторона сдержанной натуры женщины, которую он любил.
Не задав ему ни одного вопроса, не дав сказать слова, Наталья заговорила о своих настроениях, о том, как хочется ей изменить свою жизнь…
Платье, косметика, серьги – это Наталья не пояснила.
От неожиданности Иван забыл осторожность. Он наклонился снять туфли, и боль скрутила с новой силой. На миг он перестал что-либо слышать, а когда, держась за больной бок, разогнулся и обрёл слух, то обнаружил, что Наталья говорит уже о другом. Она говорила, что ей надо, непременно, обязательно, ей просто необходимо найти специалиста, который помог бы ей восстановить голос. Ей нужен учитель по вокалу, она наведёт справки в родном институте… Это возможно, она читала в Интернете, такое случается… Ивану захотелось сказать: «Наташа, у меня был жуткий день, и я простыл! И что, скажи, означает твой наряд?» Но Наталья продолжала говорить, она словно не видела лица мужа, его руки, неловко заведённой за спину в инстинктивной попытке ослабить боль.
В какой-то момент у Ивана наступил предел восприятия. Он ничего уже не понимал, и только боль в спине не давала пройти в спальню и упасть на кровать. Он старался сосредоточиться на том, что ему надо сделать, чтобы не стало ещё хуже.
Иван прошёл на кухню и достал лечебную мазь. Наталья встала рядом и повторяла уже по второму кругу, что ей нужно восстанавливать голос. Всё это выглядело так странно, что Ивану пришла в голову мысль о вербовщиках-инопланетянах. «Впрочем, – машинально напомнил он себе, – ведь такое с ней уже происходило, дважды происходило за десять лет их семейной жизни». Последний срыв случился года полтора назад, и тогда Наталья решила, что вокальная тема в её жизни закрыта навсегда. «Слишком много прошло времени, – сказала тогда Наталья, – я не занималась, а голос – это такой же инструмент, как тело для спортсмена, его надо тренировать».
«Стало быть, платье и весь антураж – это нервный выплеск по поводу пения», – сделал вывод Иван.
Он прошёл в ванную. Наталья – за ним. Он помыл руки, разглядывая одновременно в зеркале своё лицо. Бледное, между бровями глубокая складка, щёки ввалились. На заднем плане отражения Иван видел синюю Наталью, стразы отсвечивали в зеркальной поверхности; Наталья стояла в дверях и продолжала говорить. Прозвучало имя Толика Евсеенко. «Вот оно что, – догадался Иван. – Её состояние спровоцировала трагедия… Конечность жизни. Непредсказуемость жизни. Наталья и Кристина – и у обеих возврат к прошлому, у обеих что-то нездоровое, воспалённое воображение…»
"В объятьях богини раздора" отзывы
Отзывы читателей о книге "В объятьях богини раздора". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "В объятьях богини раздора" друзьям в соцсетях.