– Понятно теперь, почему ты их терпеть не можешь, – кивнула я.

– Терпеть могу, – возразил он, – но и только.

– Меня тоже только терпишь? – вскинулась я от такого хамства.

– Опять мы не о том, – быстро сказал он, – давай сменим тему.

– Зубы заговариваешь? – пшикнула я. – Я ведь и уйти могу, – и дернула за ручку дверцы.

­            – С ума сошла, – вскинулся Краснов, выпустил руль, благо мы остановились на светофоре, и притянул к себе.

– Пусти, – промычала я, пытаясь увернуться от его твердых губ. Сзади оглушительно загудели. Краснов с сожалением выпустил меня из объятий и тронулся с места.

– Черт! – сказал он и тряхнул головой.

– Ага, – подтвердила я.

Он засмеялся: – Так бы сразу и сказала.

– Что?

– Что хочешь, чтобы я тебя поцеловал.

– Вот еще! Я что похожа на мазохистку?

– Еще как! По-моему, ты специально нарываешься, чтобы я тебя отшлепал.

– А, по-моему, ты специально меня провоцируешь, а потом заявляешь, что я нарываюсь.

– Ладно, – опять засмеялся он, – давай так – заключим перемирие.

– Надолго?

– Навсегда, – улыбнулся он.

– Настолько меня не хватит, – честно призналась я, – да и тебя тоже.

– Я постараюсь, – серьезно сказал он.

– Хорошо, – вздохнула я, – тогда я тоже… постараюсь.

– Мир? – протянул он мне руку.

– Мир. Ладно, поехали в твои отдельные номера. – У тебя там, часом, не бордель?

– Не мой профиль, – засмеялся Краснов.

– Да мне все равно, – махнула я рукой. – Лишь бы не наркота. Все остальное я переживу.

Краснов недоверчиво покачал головой.

– Все?  Помнится, кто-то сильно переживал, что я, мол, всех поубивал, в землю закопал…

– Это разные вещи, – тихо ответила я. – Одно дело убить друг друга в поединке и другое расстрелять пленного.

– В поединке? – удивленно переспросил он.

Я кивнула:

– Убийца и жертва – охотник и дичь. Шансы примерно равны. Я не говорю о примитивной бытовухе. Ты же старушек топором по голове не тюкаешь, я надеюсь? Потенциальная дичь знает об охотнике, поэтому принимает меры предосторожности: охрана, бронежилеты и прочая ерунда. Но если охотник проворнее – что ж, не судьба. Выживает сильнейший – естественный отбор в каменных джунглях.

– А моральная сторона? – усмехнулся он.

– Ты говоришь о морали? – удивилась я. – Вот уж чья бы корова… И потом, проигравшая сторона много думает о морали, совершая поступки, за которые могут кокнуть? Наказания без вины не бывает… Ты сам только что говорил, «каждый заслуживает то, чего заслуживает».

– Я так и думал. – Я вопросительно вздернула бровь вверх. – Ты – идеалистка.

– Это плохо? – Пойми тут, то ли смеется, то ли… Может, обидеться?

Он пожал плечами.

– Может плохо, может хорошо. Я не знаю, – он улыбнулся. – Знаю только, что идеалисты не живут… долго.

– В смысле? – не поняла я.

– В прямом. Либо гибнут… за идеалы. Либо… меняют их, к чертовой матери.

Я нахмурилась, соображая, чтобы ему ответить. Хотя он, конечно, где-то был прав. Он опять засмеялся и, протянув руку, взлохматил мои волосы.

– Прическу испортишь, – увернулась я.

– Чем можно испортить атомный взрыв на макаронной фабрике?

– Ну вот, а говорил, что постараешься? – надулась я.

– Наоборот, мне нравится. Живенько так…

Я засмеялась, а потом вздохнула: – Если честно, я абсолютно не представляю, что мне с тобой делать. Правда-правда, – уверила я, в ответ на его сомнительную усмешечку. – Ты же не будешь отрицать, что мы с тобой из разных социальных кругов? И то, что мы вместе, это просто игра случая. Каприз судьбы, так сказать. Финт ушами. У нас нет этих, как его… точек соприкосновения, вот. И это просто еще чудо, что нам местами есть, о чем поговорить. А в остальном? У тебя твой бизнес, дела, в которых я ничего не понимаю, да и не хочу понимать. Ты свалился на мою голову, как… – я замолчала, подбирая слова.

– Согласно твоей теории, куколка, я твое наказание.

– За что? – ужаснулась я.

– За строптивый характер.

Я удивилась, но промолчала. По-моему, так женщина без характера – это нонсенс. А строптивость все же лучше стервозности. Не ценит и ладно. Краснов покосился в мою сторону и вскоре припарковался у тротуара прямо под запрещающим знаком. Я неодобрительно посмотрела, как он скрылся в стеклянных дверях некоего заведения. Задумавшись я пропустила момент его появления.

– Держи, – Краснов плюхнулся на сиденье и сунул мне что-то в руки.

– Ой!  Это что? – уставилась я на громадный веник в гофрированной бумаге.

– Сборная солянка, – хмыкнул Краснов. – Выбери, что нравится, остальное можешь выкинуть.

– Дурной, – улыбнулась я, опуская нос в гущу букета, – скажешь тоже, выбросить…

– Это тоже тебе, – показал он на коробку на заднем сиденье. – Я тут подумал, ну его этот ресторан. Поехали лучше домой. Чай пить. – И он плотоядно подмигнул.

– А… – растеряно пожала я плечами, живо представив, что он имел в виду под невинным предложением попить чаю. Как-то вчера все произошло спонтанно и почти бессознательно, ну, с моей стороны, во всяком случае. А вот как с ним сегодня себя вести я не представляла и немного занервничала.


Машина въехала во двор. Кругом было тихо, но я знала, что незримое око камер смотрит на нас. Вообще-то неприятно, но таковы уж реалии красивой жизни.

– Держи торт, я дверь открою.

– Слушай, у меня же не тридцать три руки, – запыхтела я, пытаясь одновременно удержать и торт, и букет.

– Дай сюда, – отобрал он торт и веник, – сейчас все уронишь, прости господи.

Я засмеялась, глядя на эту картину: засунув букет под мышку, он пытался открыть дверь и при этом не уронить торт.

– Дай сюда, – взяла я у него коробку, – сейчас все уронишь, прости господи.

Смеясь, мы ввалились в дом, тут же застыв на месте от панорамы, раскинувшейся перед нами.

Полуголая Вилька с визгами носилась по холлу, перепрыгивая через диван и кресла, а за ней, с громкими индейскими воплями, махая как копьем, метелкой для пыли, носился Ромашка, тоже в одном полотенчике на бедрах.

Я открыла рот и привалилась к стене, выкатив глаза. Краснов застыл с букетом наперевес. Тут сладкая парочка соизволила нас заметить. Вилька охнула и затормозила, как вкопанная, сзади на нее налетел обалдевший Ромашка. «Папа!» – растерянно гаркнул он, почему-то басом. Вилька взвизгнула и умчалась вверх по лестнице, по пути зацепив Ромкино полотенце. Тот выкатил глаза и судорожно закрылся метелкой.

– В индейцев играем, сынку? – спокойно спросил Краснов. – Ну-ну. – И сунул цветы ему в руки.

Ромашка моргнул глазами, заалел веснушками и улепетнул прочь, прикрываясь букетом.

– Торт давай, – Краснов попытался вытащить из моих рук коробку: я так вцепилась в веревку, что ему пришлось разогнуть мне пальцы.

– Ой, мамочки, – наконец, смогла произнести я, шумно вздохнув и вдруг начала оседать, падая от беззвучного хохота.

Краснов подхватил меня одной рукой, другой поставил торт на тумбочку и громко крикнул:

– Детишки, большой белый вождь, со своей скво, покидает вигвам!

Потом схватил меня в охапку, вытащил за дверь и усадил в машину. Идти я, решительно, не могла, сгибаясь от приступов смеха. И еще долго вздрагивала, закрыв лицо руками. Наконец я раздвинула пальцы и глянула не него в щелочку.

– Просмеялась? – сурово спросил он и, вдруг, тоже засмеялся: – Сукин сын, – проворчал он, – ну весь в меня!

– Вот уж точно, – вздохнула я, но тут же испуганно замахала рукой, увидев его угрожающе сдвинутые брови: – Ты что, это я так – гипотетически.

– Смотри у меня, – погрозил он, – а не то я этому Чингачгуку оторву что-нибудь.

«Чудны дела твои, господи», – вспомнила я бабушкину присказку.

– И куда мы теперь?

– Да найдем место, не переживай.

– В отель я с тобой не поеду, так и знай. Я девушка с принципами, знаешь ли, – возмутилась я.

– Понятно, – покосился он, – ко всем прочим недостаткам, у тебя еще и принципы имеются…

– Разве это плохо? – спросила я.

– Отлично, – подмигнул он.

– А торт наш где? – вспомнила я.

– Сейчас другой купим. Пусть детишки лопают, им калории нужнее, – засмеялся он.


***

– Это твоя квартира? – нахмурилась я, переступая порог.

– Моя, – ответил он, пытаясь снять с меня шубу. – Проходи.

Я обернулась:

– Как-то это аморально. Не находишь?

– А на даче было бы морально? – довольно таки искренне удивился Краснов.

– Ты говорил, что она там не живет.

– Она и здесь не живет и не жила никогда. У нее другая квартира.

– Ты неисправим, Краснов, – я огляделась вокруг. Могу представить сколько таких, как я тут перебывало. Но вслух ничего не сказала. Он же все равно не поймет моих душевных терзаний.


Потом мы пили чай. От нервов я схомячила два куска торта и задумчиво ковыряла третий. Краснов торт есть отказался, а вот коньяк себе налил и теперь крутил бокал в руках, изредка делая мелкие глоточки. Я тоже немного отхлебнула, но злоупотребить напитком не решилась, желая сохранить ясность восприятия действительности.

– Сосед твой, кстати, оклемался, скоро выпишут, – сообщил Краснов.

– О! – обрадовалась я. – Он же меня предупредить хотел – сроду ведь Матильдой не называл, если б я сразу сообразила…

– А чего, говоришь, этот мужик хотел-то? – спросил Краснов. – Ошейник?

– Ну да. И даже, наверное, не сколько его, сколько понять, кто их так подставил. Ведь тот, который кота вез, его родственник какой-то, а у них же, наверное, эта, как ее, кровная месть. А потом он кота позвал, Мирчан, вроде, тот и вылез из-под дивана. А этот на него посмотрел и говорит: «Для выставок уже не годится, ухо порвано» Может, поэтому и поверил, что я его раненного подобрала на улице.  Я не знаю. Но то, что меня грохнуть должны были это факт, но почему-то не грохнули… – я пожала плечами.

Краснов жестко усмехнулся краем рта, и так посмотрел… Я вспомнила Ромашку. «Краснов энд сан» – подумала я. Как же я раньше не замечала? У них же повадки один в один. Жесты, манера говорить, словечки эти… А глаза? Действительно, это слепой надо быть, чтобы не догадаться.  Да уж, вот она проблема поколений – папе с сыночком на одной территории с девушками неудобно тусоваться. Вот они и мигрируют туда-сюда, с дачи на квартиру и обратно. Схема, видно, налажена… Эх! Как-то я себя не комфортно чувствую, прямо какой-то мадам Батерфляй…

Мы пили кофе, сидя на большом уютном диване перед телевизором. Я искоса поглядывала на его профиль, пытаясь вызвать у себя хоть какие-то чувства, и вздыхала. Как-то с чувствами не очень получалось. Даже камин, с весело потрескивавшими березовыми полешками, не помог. Вроде бы романтично: он, она, полумрак, шампанское… Ох, нет, шампанского не было. Может в этом дело?  Беда просто. Что делать?

 – Ты чего дергаешься? – вперился он в меня взглядом. – Дергаешься, – утвердительно повторил, в ответ на мое неуверенное пожатие плечом. – Перестань, –   ободряюще улыбнулся он. – Здесь безопасно. Абсолютно.

 – Не знаю, – робко улыбнулась я в ответ. – Привыкла уже, вот и дергаюсь.

 «Ну, я-то знаю, чего дергаюсь, а вот ты чего дергаешься?» – думала я, глядя на его метания по программам. Не зная его, можно предположить, что у него те же проблемы, что и у меня.

 – Перестань, – взмолилась я, – давай хоть что-нибудь посмотрим.

 Он кивнул и протянул мне пульт. Я нашла какой-то американский боевик. Мы смотрели молча, вздыхая каждый про себя. Если бы он хоть как-то проявил инициативу что ли, я бы знала, что делать. А так…

 – Пойду я, наверное, спать, – вздохнула я, устав от напряжения, носившегося в воздухе.

 – Конечно, – как-то, кажется даже, обрадовался он.


Но заснуть, как назло, не получалось. Валялась, как бревно, в полудреме прислушиваясь к тишине, теребя пальцами цепочку с акульим зубом. Да, после визита горцев, я отыскала в недрах шкатулки со всякими побрякушками свой индийский талисман и повесила на шею. Может тот дервиш был шарлатаном, может праведником, но слова его мне сейчас вспоминались как никогда: «Смерть ходит кругами. Тебе нужен защитник» Вот и пусть защищает.

А Краснов, видимо, где-то мирно дрых, не подозревая о моих душевных терзаниях. «Какого черта! – я села и   нервно рассмеялась, – А ты думала, он тебя домогаться начнет? Как бы не так! А он-то умней тебя будет. Быть жертвой обстоятельств – легко и просто. Не виноватая я – он сам пришел…» Еще не осознав, что делают, ноги сами понесли меня вон из комнаты. Крадучись, я прошла в холл, пытаясь в темноте определить направление.