Нора Робертс - В ожидании любви

— Итак, я сижу на этом прекрасном стуле в заколдованном лесу и разговариваю с пятьсотдвадцативосьмилетним волшебником. И — если это еще не полное безумие — есть еще кое-что, что завершает все это. Я в него влюбилась.

Беззаботная улыбка сошла с его лица. То, что отразилось на нем, было таким жарким и запутанным, имело столько слоев и направлений, что у него перехватило дыхание.

— Я ждал тебя, сквозь время, во снах, в этих маленьких просветах жизни, которые столь же мучительны, сколь и прекрасны. Теперь ты придешь ко мне, Кейлин? По своей воле?

Она поднялась, пошла к нему по мягкой подушке лесного ковра.

— Не знаю, как я могу так чувствовать, знаю только, что чувствую это.

Он принял ее в свои объятия, и его поцелуй был на этот раз жадным. Собственническим. Когда она прижалась к нему всем телом, обвила руками шею, он усилил поцелуй, взял больше. Наполнил себя ею.

Голова ее кружилась, но она наслаждалась. Никто никогда не желал ее — вот так. Не прикасался к ней так. Не нуждался в нейтак. Желание горячей струей наполнило кровь, сделав логику, здравый смысл смешными и нелепыми.

У нее было волшебство. К чему ей был здравый смысл?

— Моя, — шептал он ей. Повторял это снова и снова, а его губы искательно блуждали по ее лицу, шее. Затем, откинув голову, он прокричал:

— Она моя отныне и навеки. Я объявляю ее своей, и это мое право.

Когда он поднял ее на руки, по небу полоснула молния. Мир вздрогнул.

Они ехали через лес. Он показал ей ручей, в котором золотые рыбки плавали над серебряными камнями, водопад, падающий в заводь, чистую, как голубое стекло. Он остановился, чтобы сорвать диких цветов и украсить ими ее волосы. И когда он целовал ее, делал это мягко и нежно. Его настроение, подумала она, такое же волшебное, как и все остальное в нем, и такое же необъяснимое. Он ухаживал за ней, смешил ее, извлекая из воздуха всякие безделушки и рисуя в небе радуги.

Кейлин чувствовала легкий ветерок на щеках, запах цветов. То, что было у нее в сердце, было похоже на музыку. Сказки действительно реальны, подумала она. Всю жизнь она не обращала на них внимания, отвергала фразы типа «и жили они с тех долго и счастливо», над которыми так вздыхала ее мать, а оказывается, сказка ждала ее. Теперь все должно стать иным.

Возможно, она знала об этом каким-то образом. Глубоко внутри знала, что все это ждет ее, что Флинн ждет, когда она разбудит его.

Они то шли, то ехали верхом, а птицы вокруг пели, и туман таял, и наступал сияющий день.

Там, у заводи, он устроил пикник, наливал вино из открытой руки, изумляя ее. Постоянно прикасался к ее волосам, щекам, плечам, словно прикосновения его успокаивали.

Раньше у нее никогда не было романов. Для этого просто не хватало времени. А теперь казалось, что вся жизнь, полная любви и ожидания, может уместиться в один счастливый день.

Он знал понемногу все обо всем. История, культура, искусство, литература, наука. С волнением она поняла, что мужчина, который завладел ее сердцем, которого так хотело ее тело, привлекал и разумом тоже. Он заставлял ее смеяться, удивляться, радоваться. И он дал ей успокоенность, без которой она, оказывается, жила, сама того не осознавая.

И если это сон, подумала она, когда опустились сумерки и они снова ехали верхом, то лучше уж никогда не просыпаться.

Идеальный день заслуживал идеальной ночи. Она думала, надеялась, что когда они вернутся с прогулки, он поведет ее к себе. Поведет ее в постель.

Но он лишь одарил ее этим волнующим поцелуем, который делал ее такой слабой и встревоженной, и спросил, не хочет ли она к вечеру переодеться.

Поэтому она пошла наверх, в свою комнату, беспокоясь и гадая, как женщина должна готовиться — после самого волшебного из всех дней — к самой важной ночи в своей жизни. В одном она была уверена: думать не нужно. Если она позволит мыслям оформиться, закрадутся сомнения. Сомнения в отношении всего того, что произошло, — и того, что еще произойдет.

Прежде всего, она будет действовать. Она просто будет.

Ванная, которая примыкала к ее комнате, свидетельствовала о современной роскоши. Войти из спальни с ее антиквариатом и плисовым бархатом в это царство кафеля и стекла — словно попасть из одного мира в другой.

Но это, полагала она, уже сделано. Она наполнила огромную ванну водой и ароматным маслом, погрузилась по подбородок и расслабилась, омываемая тихими струями.

На длинной белой полке стояли баночки с серебряными крышками. В них она нашла крем, который нанесла на кожу. И посмотрела на себя в запотевшее зеркало. Вот так столетиями женщины готовились к встрече с любовниками. Смягчали кожу, делали ее благоуханной для мужских рук. Для мужских губ.

Магия женщины.

Она не будет бояться, не позволит беспокойству вытеснить наслаждение.

В гардеробе она нашла длинное шелковое платье цвета спелых слив. Оно слегка облегало тело и сильно открывало грудь. Она надела серебристые туфли и повернулась к зеркалу.

Нет, она не хочет увидеть свое отражение в зеркале. Она хочет увидеть свое отражение в глазах Флинна.

Он чувствовал себя молодым и неопытным — все нервы напряжены, движения неуклюжи. В свое время он был весьма умелым в обращении с женщинами. И хотя пятьсот лет наверняка могут сделать человека черствым в определенных обстоятельствах, он видел сны.

Но даже во снах он не желал так сильно любить и быть любимым.

И разве я мог? — подумал он, когда Кейлин стала спускаться к нему по лестнице. Сны блекли рядом с ее властью.

Флинн протянул руку, почти боясь, что та пройдет сквозь пустоту, и ему останется лишь это страстное желание и тоска.

— Ты самая прекрасная женщина из всех, кого я знал.

— Сегодня, — она взяла его пальцы, — все прекрасно. — Она сделала шаг к нему и смутилась, когда он отступил.

— Я подумал… Не потанцуешь ли со мной, Кейлин?

Когда он заговорил, воздух наполнился музыкой. Свечи, сотни свечей, сливались в единое пламя. Помещение озарилось бледно-золотистым светом, стены украшены цветами, которые превращали зал в сад.

— С удовольствием, — сказала она и положила руки ему на плечи.

Они вальсировали в большом зале, среди покачивающего пламени свечей и аромата роз, которые цвели повсюду. Двери и окна были распахнуты, впуская свет луны, звезд и благоухание ночи.

Охваченная трепетом, Кейлин откинула голову и позволила ему стремительно нести себя в волнующих звуках.

— Чудесно! Все просто замечательно. Откуда ты знаешь, как танцевать вальс? Ведь в твое время вальса еще не было.

— Я вижу сны. В них я наблюдаю, как движется мир, и из снов я беру то, что мне нравится больше всего. В снах я танцевал с тобой, Кейлин. Ты не помнишь?

— Нет, — прошептала она. — Я не вижу снов. А если и вижу, то не помню их. Но этот я не забуду. — Она улыбнулась ему. — Никогда.

— Ты счастлива?

— Я никогда в жизни не была так счастлива. — Ее рука поднялась с его плеча, вдоль шеи и остановилась на щеке. Синева глаз потемнела. — Флинн.

— Вино, — сказал он, почувствовав новый приступ нетерпения. — Ты хочешь вина?

— Нет. — Музыка продолжала нарастать, пока они стояли. — Я не хочу вина.

— Тогда мы поужинаем.

— Нет. — Ее рука скользнула и обхватила его затылок. — Ужинать я тоже не хочу, — тихо сказала она и притянула его губы к своим. — Хочу тебя, — прошептала она. — Только тебя.

— Кейлин. — Он мечтал ухаживать за ней, очаровать ее. Соблазнить. Сейчас она все это сделала с ним. — Я не хочу торопить тебя.

— Я ждала так долго, даже не зная об этом. У меня никогда не было мужчины. Сейчас я думаю, и не могло быть никого, кроме тебя. Покажи мне, что значит принадлежать.

— Женщины, к которым я прикасался, ничего не значат. Они лишь тени рядом с тобой, Кейлин. А это, — сказал он и поднял ее на руки, — реальность.

Он понес ее сквозь музыку и свет свечей, вверх по большой лестнице. Она чувствовала его руки, биение его сердца, словно плыла на волнах счастья.

— Вот здесь я видел тебя во сне ночью. — Он вошел в свою спальню, где стояла кровать, покрытая красным шелком и лепестками красных роз, где пылали свечи и приглушенно горел камин. — И здесь я буду любить тебя в первый раз. Плоть к плоти.

Он поставил ее на ноги.

— Я не сделаю тебе плохого, могу обещать это. Я дам тебе только наслаждение.

— Я не боюсь.

— Тогда будь со мной. — Он взял ее лицо в руки, прижал губы к ее губам.

В снах было желание и отзвуки ощущений. Здесь и сейчас, когда туман снов развеялся, было намного больше.

Нежно, так нежно его рот пил из ее рта. Тепло и желание. С трепетом и наслаждением его руки ласкали ее тело. Нежные и соблазнительные. Когда она задрожала, он успокоил ее, шепча ее имя и обещания. Он спустил платье с ее плеч, покрыл поцелуями изгиб шеи. И затрепетал от ее вкуса и аромата.

— Позволь мне теперь увидеть тебя, любимая Кейлин. — Он целовал, едва касаясь ее, медленно и осторожно снимая платье. Когда оно уплыло к ее ногам, он отступил, удовлетворенный.

В ней не было застенчивости. Жар, который поднимался и рдел на ее коже, выдавал ожидание. Дрожь, которая плясала в ее теле, была восторгом, когда его взгляд закончил свое путешествие по ней и его глаза остановились на ее глазах.

Он протянул руку, начал ласкать изгиб груди, давая возможность воспринять ощущение и ей, и себе. Когда его пальцы стали опускаться ниже, он почувствовал, как она вздрагивает при его прикосновении.

Она потянулась к нему, и движения ее были не совсем уверенны, в то время как она расстегивала его рубашку. И когда она прикоснулась к нему, это было как освобождение.

— A ghra. — Он притянул ее к себе, прижал ее рот к своему, растворился в буре желаний, которая поднялась в нем. Руки его блуждали по ее телу, брали, искали большего, пока она, задыхаясь, не произнесла его имя.

Слишком быстро, слишком много. Да поможет ему Бог. Он с трудом сдержался, превозмогая биение крови, смягчил движения, обуздал грубое желание. Когда он снова поднял ее на руки, положил на кровать, его поцелуй был длинным, медленным и нежным.

Это то, подумала она, о чем пишут поэты. Именно из-за этого мужчина или женщина отвергает здравый смысл ради одной только возможности любить.

Это тепло, это наслаждение от ощущения тела другого человека рядом с твоим собственным. Этот дар сердца, и все вздохи и секреты, которые оно дарит.

Он дал ей наслаждение, как и обещал, целое море наслаждения, которое омывало ее медленными волнами. Она могла бы лежать, погруженная в него, целую вечность.

Она дала ему ощущение вкуса, прикосновения, и это ощущение смягчило боль. Он тянул и тянул время, наслаждался красотой, которую она дарила.

Когда на границе тепла заплясали языки пламени, она приветствовала их. Прекрасные облака, которые мягко ограждали ее, начали редеть. Проваливаясь сквозь них, она закричала. Издала звук торжества, когда сердце взорвалось в ней.

— И когда он поднялся над ней, она услышала, как он застонал, уловила быстрый шепот, что-то вроде заклинания. Сквозь свет свечей и мерцание своих видений она увидела его лицо, его глаза. Сейчас они были такими зелеными, как темные драгоценные камни. Охваченная любовью, она положила руку на его щеку, прошептала его имя.

— Смотри на меня. Да, на меня. — Его дыхание, казалось, было готово вырваться из легких. Тело жаждало ринуться в омут. — Только наслаждение.

И он взял ее невинность, наполнив всю, без остатка, дал ей радость. Она открылась ему и поднялась к нему, и глаза ее затуманились от потрясающего наслаждения. И от любви, которой он жаждал, как воздуха.

И на этот раз, когда она опустилась, он собрался с духом и устремился за ней.

Ее тело мерцало. Она была уверена, что если посмотрит в зеркало, то увидит, что оно светится золотистым светом. И его тоже, думала она, медленно водя рукой вверх и вниз по его спине. У него такое прекрасное тело. Сильное, крепкое, нежное.

Его сердце по-прежнему колотилось, отзываясь в ней. Какое это фантастическое ощущение — находиться под мужчиной, которого любишь, и чувствовать, как его сердце бьется для тебя.

Возможно, именно ради этого ее мать продолжала искать, продолжала рисковать. Ради этого мгновения сущего блаженства. Любовь, подумала Кейлин, меняет все.

А она любила.

И была любима. Она повторяла это снова и снова. Она любима. Неважно, что он не сказал это, именно такими словами. Он бы не мог так смотреть на нее, не мог так прикасаться к ней — если бы не любил.

Не может женщина, изменив свою жизнь, поверив в заклинания и сказки после долгих лет неверия, не дождаться счастливого конца.