Магазин перед глазами Мэгги поплыл. Цвета, звуки, запахи – все смешалось в сумасшедшем калейдоскопе. Старое морщинистое лицо Мейбл Феллз расплылось, бочки и коробки кружились, и Мэгги чувствовала, как подгибаются ее колени и земля уплывает из-под ног. Она поморгала, и ей удалось сохранить равновесие. Понемногу зрение восстановилась. В нескольких футах от себя она увидела тетю Виллону. На ее исхудавшем, иссушенном заботами лице застыло жалостливое выражение. Тут Мэгги поняла, что все смотрят на нее: молча и с сочувствием; некоторым даже неловко наблюдать ее унижение. Все в радиусе двадцати миль от Эштона знали, что за ней ухаживал Колин Вентворт. Очень долго кумушки обсуждали ее дерзкую затею завлечь его. Теперь еще до вечера разнесется новость о том, какое сильное разочарование постигло Мэгги Клей. Но все это не имело никакого значения. В мозгу Мэгги снова и снова, как эхо, звучала фраза, сказанная Энн: «На Рождество Колин женится».

– Что с тобой, Мэгги? Ты так побледнела! Учитывая, сколько времени провел с тобой Колин Вентворт, он наверняка рассказал тебе о своей невесте? – слащаво заговорила Энн. – Кажется, его мамаша довольна, как гусыня, что он женится. Девушку зовут Клара – Клара Ван Дайк. Не правда ли, красивое имя? И мне кажется, что она сама красивая. Тетя Кэла написала, что Колин на медовый месяц повезет ее в Париж.

– Может быть, тебе стоит послать им подарок на свадьбу, Мэгги? – вставила Агнес. – Ведь вы с ним стали хорошими друзьями.

– Девочки! – возмущенно воскликнула тетя Виллона, и ее голос резко прозвучал в настороженной тишине, наступившей после слов Агнес. – Хватит чесать языком – время идет. Энн, если тебе нужны пуговицы к платьям, то пойди и выбери побыстрее. Мистер Тейт не может тратить на тебя весь день.

Все вдруг заговорили разом, слишком быстро и слишком громко. Женщины собрались вместе, разглядывая ткани, проверяя по спискам, все ли купили, покрикивая на детей, которые, не обращая на матерей внимания, играли среди бочек, ящиков и корзин, стоявших у печки. Опустив голову, Мэгги выбежала из магазина.

Ей хотелось умереть. Хотелось кричать, плакать и рвать на себе волосы. Холодный западный ветер срывал с нее шаль, лицо пощипывало от мороза, а Мэгги бежала по улице. Слезы безудержно катились по ее щекам, она ничего не видела, сердце щемило от невыносимой муки.

– Мэгги! Куда это ты несешься как угорелая? – удивленно спросил ее дядя Гарри, который вышел из кузницы как раз в тот момент, когда она пробегала мимо. Девушка только покачала головой и побежала дальше, обогнав нескольких прохожих на узком тротуаре. Ей нужно скрыться, остаться одной, пока боль в душе не разорвала ее. Она бежала к дубовой роще на окраине города.

Оказавшись наконец одна под укрытием деревьев, Мэгги опустилась на мягкий ковер из желтых листьев среди камней и перекати-поля. Над головой сияло бледноголубое небо, ветер обжигал щеки. Вдали она слышала городской шум: скрип колес, ржание лошадей, голоса прохожих, приветствовавших друг друга. Суета, люди, пересуды и… печаль. Вот что такое Эштон – люди, которые смеялись над ней или сочувствовали, покачивая головами. «Глупая девчонка – размечталась непонятно о чем».

Она дала волю своему горю. Ее плечи сотрясались от рыданий, в горле саднило, все ее существо охватило отчаяние, которого она не испытывала с того дня, когда умер отец. Многие недели от Колина не приходило ни весточки, и вот она узнает от Энн, что он собирается жениться. «Дура, дура, дура! – проклинала она себя, задыхаясь от слез. – Ты верила ему, любила его, позволила ему…»

Она не могла думать о том, что позволила ему тогда в здании школы. Если раньше воспоминания разделенной любви наполняли ее сладостным теплом, то теперь душу наполнил стыд, а за ним пришла ярость. Понемногу Мэгги успокоилась и, глядя на белку, возившуюся в корнях тополя, росшего неподалеку, подумала: «А вдруг это неправда, вдруг Энн солгала?» Но она тут же пресекла эту мысль. Нет, Колин не хотел иметь с ней дело, иначе обязательно бы написал, выполнил бы свое обещание…

Мэгги вдруг почувствовала, как на нее навалилась страшная усталость. Она ослабела и дрожала, горло болело. И глаза, наверное, покраснели и распухли от слез, подумала Мэгги. Глубоко вздохнув, она огляделась. Солнце садилось, воздух стал еще холоднее – пора возвращаться. Тете Виллоне и дяде Гарри надо ехать домой. У нее самой оставалась еще масса дел – стирка, ужин. Она поднялась, стряхнула с юбки веточки и листья. Стараясь взять себя в руки и успокоиться, она пошла между деревьями к городу.

Позже, когда Мэгги помогала переносить мешки и ящики с продуктами в сарай и в дом, она старалась не думать о Колине и о том, что произошло между ними. Она старалась вообще ни о чем не думать. Но боль в душе не проходила: засела глубоко, как холодный тупой клинок, поворачивающийся внутри снова и снова. Когда она закончила доить коров и пошла к ферме, подойник показался ей тяжелее обычного. Она наклонилась вперед, стараясь удержать равновесие.

Неожиданно земля поползла у нее из-под ног. Голова закружилась, и Мэгги резко поставила ведро. Молоко выплеснулось, образовав белую пенящуюся лужицу в грязи. Продрогшая и обессилевшая, она, качаясь, едва стояла на ногах.

– Мэгги? Что с тобой, дочка?

Она открыла глаза и увидела дядю Гарри, который бежал к ней от кукурузного поля.

– Тебе плохо? – Он подхватил ее.

От подступившей тошноты Мэгги не могла говорить. Она помотала головой, пытаясь справиться с охватившей ее слабостью.

– Все будет хорошо, – через некоторое время сумела она выдавить из себя. Дядя Гарри озабоченно разглядывал ее в наступавших сумерках. Набрав в грудь побольше воздуха, она подняла ведро и сделала шаг к дому.

– Не похоже. – Он забрал у нее ведро и пошел вперед. Мэгги последовала за ним, глубоко вдыхая холодный октябрьский воздух. Но в доме от одного вида стола, уставленного тарелками с жареными куропатками и кукурузным пудингом, ей снова стало дурно. Она прислонилась к стене и на мгновение закрыла глаза. Резкий запах еды словно заполнил ее ноздри. Все запахи смешались, образовав отвратительный густой и жирный смрад. Задохнувшись, Мэгги выскочила за дверь и снова побежала, не обращая внимания на пронизывающий ветер, на сгустившиеся сумерки… Пугаясь в пожухлой траве, она забежала в рощицу за сараем и не могла уже больше сдерживаться. Ее вырвало, а потом охватила невероятная слабость. И тут в голове промелькнула мысль, от которой ее дрожащие руки сразу стали ледяными. Она зарыдала.

Когда Мэгги вернулась в дом, было уже совсем поздно. Никто ее не искал, никто не звал. Она с облегчением подумала, что семья, наверное, уже поужинала. Слава Богу, она не ощутит этот мерзкий запах еды. За дверью она немного задержалась, чтобы прополоскать рот, потом пригладила волосы, поправила на плечах шаль и вошла.

– Я оставила тебе кое-что на ужин, – сказала тетя Виллона, поднимая глаза от шитья.

– Я не голодна, спасибо.

В углу на постели, которую она делила с Корой, с тех пор как Энн вышла замуж, Мэгги увидела маленький силуэт девочки, закутавшейся в одеяло. Она сжимала в руке самодельную куклу, набитую соломой. Эван беспокойно ворочался на матрасе у печки. Дядя Гарри чистил ружье. Все казалось обычным и спокойным, как всегда. Только беспокойство в душе Мэгги было теперь совсем другим, острым и пугающим, не таким, как раньше.

– С тобой все в порядке? – Тетя Виллона внимательно посмотрела на нее взглядом, который, казалось, пронзил ее насквозь. Мэгги кивнула.

В ее душе все перевернулось. А вдруг тетя Виллона знает? Вдруг давно догадалась о том, чего подсознательно боялась Мэгги и что наконец доказали эти ужасные приступы тошноты? Если так, то… Мэгги не могла сдержать трепета. Гнев, шквал обвинений обрушатся на нее, как снежная буря. Тетя Виллона презирала аморальное поведение и боялась скандалов; она всегда превозносила скромность и приличия. В колеблющемся желтом свете керосиновой лампы, поджав губы, она изучающе смотрела на Мэгги, скользнула пронизывающим взглядом по ее фигуре вниз и снова вернулась к ее изможденному, бледному личику.

– Мне очень жаль, что Энн столько наговорила сегодня, – сказала наконец тетя Виллона. Она заправила прядь поседевших соломенных волос за ухо и снова поджала губы. – Она никогда не относилась к тебе по-доброму, Мэгги, несмотря на все мои попытки заставить ее попридержать язычок. А теперь она замужняя женщина, и я не могу поучать ее, хотя и прежде это не приносило особой пользы… – Ее лицо вдруг сморщилось, плечи, которые с каждым годом становились все костлявее, поникли под домашним холщовым платьем. – Я знаю, ты возлагала большие надежды на этого Вентворта. И вот как все вышло. Следовало предвидеть, что он женится на девушке своего круга. Как-то я пыталась выведать, есть ли у него девушка там, на востоке, но ни Энн, ни Кэл, никто не мог мне сказать ничего определенного. И я не хотела, чтобы ты думала, что я пытаюсь отговорить тебя…

– Пожалуйста, – прошептала Мэгги, – не надо говорить об этом.

– Хорошо, Мэгги. Думай сама. – Кивнув головой, тетя снова принялась за шитье. Дядя Гарри так и не поднял головы от ружья, которое смазывал. – Только помни, что ты не первая девушка на свете, для которой дело обернулось не так, как она хотела. На свете полным-полно молодых людей, Мэгги, и если ты станешь более общительной, будешь почаще улыбаться, какой-нибудь из парней, живущих в округе, обязательно обратит на тебя внимание, вот увидишь. Мы справим тебе новое платье, а в воскресенье в церковь можешь надеть клетчатое платье Энн, которое она носила весной. Оно практически новое, совсем не полиняло и подойдет тебе гораздо больше, чем то выцветшее, в котором ты ходишь уже два года. – Она снова кивнула и начала вдевать нитку в иголку. – Могу поспорить, ты очень нравишься Джо Бобу Крокеру. Стоит его чуть-чуть обнадежить, как он снова начнет захаживать сюда.

– Хорошо, мэм, – Мэгги выдавила из себя слова, которые от нее ждали, и тут же забралась в постель рядом с Корой, боясь расплакаться. Вдруг ей захотелось расхохотаться. Тетя Виллона говорит об ухаживаниях и о Джо Бобе Крокере – а она ждет ребенка от Колина Вентворта! Отчаяние заполнило все ее существо, под тонким одеялом ее пробирал холод.

Глядя в потолок, Мэгги решила, что у нее есть только один выход, одна последняя надежда. Она напишет Колину и все ему расскажет. Конечно, когда он узнает обо всем, то передумает насчет свадьбы.

Она цеплялась за свою веру в искренность его чувств. Что-то заставило его забыть о них и жениться на Кларе Ван Дайк. Но тот Колин, которого она знала, веселый молодой человек, который ухаживал за ней, наверняка взвесит все обстоятельства и передумает. Она возьмет его нью-йоркский адрес у Энн, скажет, что хочет поздравить его со свадьбой. Все будет хорошо. Мэгги зажмурила глаза, чтобы ей не мешал свет лампы. Колин обязательно приедет за ней, он скажет, что она – единственная его любовь, он женится на ней, и все будет чудесно. Она начала вспоминать подробности той ночи в здании школы: его нежные поцелуи, сильные руки, обнимавшие ее. Неужели он бросит ее, особенно теперь, когда узнает о ее состоянии! Наверное, его семья заставляет его жениться на Кларе Ван Дайк, но он не согласится, когда узнает, что Мэгги ждет его ребенка. Слабая надежда грела ее, как мягкий мех в холодную зиму. Она вжалась в соломенный колкий матрас и попыталась заснуть.

Завтра она отправит письмо и скоро получит ответ… Скорее всего он приедет сам, прискачет на ферму в облаке пыли, обнимет ее, поцелует, и все ее страхи исчезнут…

Мэгги наконец уснула, шепча простенькую молитву: «Пожалуйста, о, пожалуйста… Пожалуйста».


Дул холодный ноябрьский ветер, когда она брела по пустынной коричневой прерии к домику Амелии. Небо грозило засыпать ее снегом, и она дрожала даже в толстой шерстяной накидке. Уже прошло больше двух недель с тех пор, как она отправила письмо. От Колина – ни слова.

Дни шли за днями, и беспокойство Мэгги возрастало. Сегодня она решила, что признается во всем Амелии. Она не хотела, чтобы кто-нибудь узнал о ее позоре и отчаянии, но времени оставалось все меньше и меньше. Уже сейчас платья охватывали ее талию так плотно, что становилось трудно дышать. Скоро придется их немного распустить, пока никто не заметил. Но ведь она не сможет долго скрывать свою беременность, сколько бы ни перешивала платья. Кроме того, она больше не могла ни дня в одиночку терпеть терзавший ее страх. Если она откроет сейчас душу Амелии, то сможет продержаться еще несколько часов, несколько дней, пока не придет весточка от Колина. Приближаясь к маленькой ферме, она с отчаянием твердила себе, что Колин ее не бросит.

Она несла корзину, наполненную яблоками, хлебом и картофелем, и ноша оттягивала руку. Ледяной ветер продувал ее насквозь, пока она шла под голыми ветвями дуба и стала подниматься по тропинке, ведущей прямо к двери Амелии. Давно перевалило за полдень, и чувствовалось, что к вечеру пойдет снег, если она, конечно, не ошиблась в своих предположениях.