Наталия Миронина - В ожидании Синдбада

Так они дошли до Адмиралтейской набережной. Ни ледяной ветер, который их обдувал, пока они шли по Дворцовому мосту, ни случайный весенний дождик, который заглянул вдруг в город, ни туристы, которые попадались по пути и все норовили их разъединить, – ничего из этого они не заметили. Они за все время сделали только одну остановку у знаменитой пышечной на Большой Конюшенной, выпили там по чашке огненного кофе с молоком и съели несколько пышек.

– А ты вся в сахарной пудре. Дай я тебя вытру! – Кочетов старательно смахивал пудру с ее щеки, а потом Ника увидела близко-близко его глаза, вдохнула уже знакомую смесь запахов и с удовольствием ответила на поцелуй.

У гостиницы они были за полночь.

– Бог знает, что подумают мои знакомые администраторы. – Она потерла озябший нос.

– Беги, я тебя заморозил. И почему я не догадался взять такси, чтобы довезти?

– Я бы не согласилась. Как можно променять такую прогулку на какую-то машину?! Спасибо тебе.

– За что? – Кочетов внимательно посмотрел на нее.

– За пышки, естественно, – рассмеялась Ника.

– Завтра у нас что? Завтра у нас Русский музей. Сначала встреча с сотрудниками, а потом небольшая экскурсия в запасники.

– Если честно, я их запасники знаю лучше, чем постоянную экспозицию. Может, опять удерем? Ну, поучаствуем в разговоре, а потом отпросимся побродить по музею. Нет, правда, я не помню, когда видела последний раз Бенуа.

– А потом?

– А потом? Что – потом? – переспросила Ника.

– Куда мы пойдем потом?

– Гулять. Куда еще можно пойти в Питере!

– Хорошо! Как скажешь!

Только стоя под душем, Ника поняла, сколько они сегодня прошли. Она вдруг почувствовала усталость такую, что не нашла в себе силы намазать лицо кремом. «Черт с этим кремом! Меня и так любят! – подумала она, зарываясь лицом в подушку. – Только не подозревают, что в обычной жизни я могу выглядеть как пугало!» На этой честной мысли, она провалилась в глубокий сон.

Чужое счастье сродни эфирному маслу – оно бьет в нос и заставляет прищуриться. Было непонятно, заметил ли кто вчерашний уход Ники и Кочетова, но то, что чуть запоздалое появление Ники вызвало оживление у присутствующих, было очевидно. Самые бесцеремонные тут же оглянулись на Виктора Андреевича. Тот сидел спокойно, положив нога на ногу, и что-то искал в телефоне. При появлении Ники он улыбнулся и уже хотел помахать рукой, приглашая на свободное место рядом с собой, но Ника только кивнула головой и присела рядом с одной из коллег.

– Ну что, давно началось? – поинтересовалась Ника.

– Нет, минут десять, – отвечали ей, – а вы, Вероника Анатольевна, проспали?

– Да, – кивнула Ника, – вчера был трудный и долгий день.

Она достала из сумки блокнот и ручку. Ника не любила пользоваться диктофоном – ей не хватало терпения дослушать до конца всю запись, которая обычно включала совершенно не нужные и неинтересные комментарии. Всю суть обсуждаемых вопросов Ника быстро конспектировала крупным круглым почерком и при необходимости легко пользовалась записями. Еще это занятие спасало от ненужных разговоров. Вот и сейчас соседка, увидевшая склоненную голову Ники, не решилась отвлечь ее.

Кочетов сидел чуть поодаль и следил за Никой. Он видел ее худую спину, трогательную шею и рыжую шапочку волос. У Кочетова после вчерашнего дня в душе цвели фиалки – он сам не верил, что наконец решился поцеловать эту женщину. Он так давно в нее влюблен и так мечтал об отношениях с ней. Иногда ему казалось, что как и Питер, по которому он мысленно бродил, изучая карту, так и Ника, о которой он думал, разглядывая немногочисленные фотографии, которые делали устроители мероприятий, относятся к объектам недосягаемым. В этом городе он так хотел жить, да ничего не получилось, и уже не важно почему. Ему давно хотелось быть рядом с этой женщиной, и вот он сделал первый шаг, но что их ждет дальше, непонятно. Кочетов готов был видеть в каждом событии, в каждом слове или жесте намек на судьбу, и вот она не села рядом, и настроение сразу испортилось. «Ну, мало ли о чем вы договорились?! Может, она и от театра откажется?!» – думал он, не отводя глаз от ее фигуры. Между тем окружающие скорее почувствовали, чем заметили напряжение, которое объединило этих двоих, и окружающие подобрались и стали внимательными.

Между тем оратор, стоя на небольшой трибуне, с воодушевлением демонстрировал слайды и что-то чертил на грифельной доске. Доносились слова «концепция», «музейное пространство».

Для Кочетова все это превратилось в одну сплошную звуковую полосу. Так выглядит дорога под мчащимся автомобилем – серое узкое полотно без примеси других красок. Виктор Андреевич почувствовал тяжесть в голове, веки его опустились.

– Вот, – неожиданно повысил голос оратор, – вот, собственно, и все, что мы хотели рассказать о новшествах в нашем музее. А теперь милости просим в наш отдел живописи начала двадцатого века.

Все встали, шаркнув стульями, зашумели и потянулись к служебному входу. Кочетов украдкой оглянулся – мало ли кто заметил его сонливость. Но все так обрадовались возможности наконец покинуть душный зал, что быстро просачивались через белые двухстворчатые двери. Только Ника что-то искала в своей сумке. Когда в зале почти никого не осталась, она оглянулась на Кочетова:

– Ну, бежим быстро, пока не поймали!

– Бежим, – растерялся тот, – а куда?

– Мы с вами по залам хотели пройти, вы что же, забыли?

– Нет конечно! А вы знаете, я чуть не заснул! – Кочетов заспешил, прошел вперед и распахнул перед Никой дверь, которая вела к залам постоянной экспозиции.

– Немудрено. Зачем рассказывать то, что уже все знают. И потом, вы читали программу дня? Это не сотрудник музея, а приглашенный товарищ из какой-то конторы. Вот поэтому так скучно было.

– Вы думаете, музейный работник говорит интереснее? – насмешливо спросил Кочетов.

– Я не думаю. Я знаю. Даже самого плохого сотрудника музея слушать интересно. Мы знаем то, что хотят знать все, но не могут знать. Эксклюзив на подробности, так сказать.

Они шли быстрым шагом по длинному переходу.

– Ну, слава богу, сбежали, – передохнула Ника, когда очутились у касс музея.

– Удалось, – Кочетов замялся, – вы опоздали.

– Я проспала! Вы знаете, как я хорошо и крепко спала?!

Кочетов внимательно посмотрела на Нику. Ему очень хотелось отыскать на ее лице следы вчерашнего счастья. Ника, ничего не забывшая, ответила простодушным взглядом:

– Мы так долго ходили, такой был ветер, что я вернулась с ощущением, словно побывала в трехдневном походе. Уснула сразу и спала без задних ног.

– Начнем с «Заседания Государственного совета». Я так люблю эту картину – там такие лица. И вообще, я считаю это образцом группового парадного портрета. Опять же, эпоха.

В зале, где висело знаменитое полотно, не было ни единого человека. То ли время раннее, то ли день такой, но Кочетов и Ника с удобством расположились на вишневом диване, который стоял посередине зала.

– Смотрите, какие лица! – покачала головой Ника.

– Лица как лица, – неожиданно сурово произнес Кочетов, – лица сытые, не подозревающие, что произойдет очень скоро. А они должны были это видеть и предвидеть.

– Понятно. На политические темы мы разговаривать не будем. На всякий случай, чтобы не поссориться.

– Нет, зачем ссориться, – спохватился Кочетов, – это я так, размышляя. Кстати, вот портрет государя, который висит за спиной самого государя, – с ним забавная история произошла. Этот портрет тоже кисти Репина считали утраченным. А потом на одном аукционе всплыл, и кто-то из наших олигархов выкупил его.

– И отдали музею?

– Ну да.

– Здорово, представляешь, поехать куда-нибудь и найти какую-нибудь картину.

– Для этого не поехать надо, а деньги иметь надо, – рассмеялся Кочетов.

– Согласна, без денег в этом деле никак.

Они еще немного посидели перед Репиным, а потом не спеша, перекидываясь замечаниями, пошли по залам. Людей по-прежнему было мало, только смотрительницы, смирно сидящие на своих стульях. За высокими окнами Михайловский парк стучал ветками, вокруг белых колонн носились остатки прошлогодней листвы, красные кирпичные дорожки еще темнели от ночного дождя. Здесь же, в залах, было тихо по-домашнему, и картины, которые они когда-то уже видели, приглашали к душевному созерцанию.

– А я взял билеты в Мариинку, – сказал Кочетов, когда они вышли на улицу.

– Здорово! А на что?

– Даргомыжский, «Каменный гость».

– С удовольствием схожу! Давно не была в театре, а уж в Мариинке…

– Я рад. Начало в семь.

– Тогда предлагаю разойтись. Надо отдохнуть, привести себя в порядок.

– Может, пообедаем вместе? – Кочетов взял Нику за руку.

– Лучше поужинаем, – улыбнулась она.

– Мы и поужинали бы и пообедали.

– Я устала. Хождение по музеям – дело тяжелое.

Ника не обманывала, ноги у нее гудели и ломило поясницу. Они с Кочетовым добросовестно обошли весь музей. И не просто пробежали по залам, мельком взглядывая на таблички под картинами. Они ходили вдумчиво, обсуждая, задерживаясь подолгу перед полотнами, которые заинтересовали их.

– Ты – к себе?

– А куда же еще? – удивилась вопросу Ника.

– Ну, – дернул плечом Кочетов.

– Я хочу отдохнуть, – миролюбиво сказала Ника.

У себя в номере Ника с наслаждением сбросила туфли, разделась, накинула махровый халат и на пять минут прилегла на диван. Отдохнув, она прошла в душ и тут проделала все манипуляции, которыми пренебрегла вчера вечером. Протерла лицо лосьоном, нанесла маску, пока та впитывалась, подготовила ногти к маникюру и вытащила из косметички свой любимый ярко-красный, в рыжину, лак. Потом она приняла горячий душ, увлажнила лицо питательным кремом и с чувством выполненного долга забралась под одеяло. Уснула она, как только предприняла попытку прочитать методические материалы, полученные в первый день конференции.

В каждом мгновении жизни есть своя прелесть. Люди предпочитают сетовать на несовершенство мира, лишая себя удовольствия распробовать на вкус обычные занятия и дела. Ника относилась к большинству. Даже жизнь в маленьком городе, который приучает ценить детали, не помогла. Но все же случались моменты, когда она закрывала глаза, желая продлить мгновения полного счастья. Так случилось через два часа, когда Ника открыла глаза, увидела в окно голубое небо и частокол старых труб. «Я – в Питере! – в сотый раз напомнила она себе. – Я иду в театр. Меня ждут».

Недаром Ника всегда готовилась к поездкам и брала с собой то, что вряд ли надела бы в Славске. В этот раз в чемодане лежало темно-серое платье из льющейся ткани. С открытой спиной, аккуратным вырезом спереди и неровным подолом ниже колен. Фасон был рискованным, платье напоминало тряпочку. Куплено оно в одном из магазинов «секонд-хенда», которых в Славске было множество. Ника редко заходила туда – Калерия Петровна осуждала покупки в такого рода местах. «Все тебя знают. Ты – директор музея. Подумают, что беднота», – упрямо повторяла она одно и то же. И как Ника ни объясняла, что в таких магазинах можно найти удивительные и новые вещи, мать не отступала. Ника махнула рукой и подчинилась – какой смысл покупать, а потом врать, что куплено у подруги. Какой смысл в обновке, если нельзя порадоваться удачным обстоятельствам, которые способствовали покупке. Но все-таки иногда она нарушала запреты и час-другой проводила в поисках чего-то необыкновенного. Это серое платье она обнаружила среди детских вещей – оно валялось скомканное. Ника обратила внимание на цвет – интенсивно-серый чуть с блеском. Потом она его примерила и поняла, что только очень невнимательный и несообразительный человек мог отвергнуть такую вещь. «Впрочем, полным такой фасон не пойдет!» – сказала себе Ника, любуясь на себя в зеркале. Платье было новым – на нем болтался ценник с солидной двузначной ценой в евро. Ника внимательно оглядела его и нашла дефект – маленькую затяжку внизу подола. «Ерунда! Поправлю сама, и ничего не будет видно!» – решила Ника. Платье было словно создано для нее. Она не льстила себе и платью, глядя в зеркало. Все совпало идеально – цвет, фасон, фигура. «Но здесь его не оценят», – с сожалением подумала Ника. Действительно, в Славске, например, считалось, что модные летние платья из кружева – это просто ночнушка. Что сказали бы про открытую спину, струящуюся по телу ткань – даже подумать страшно. Ника купила платье, принесла домой и спрятала подальше в шкаф. Каждый раз она брала его в какую-нибудь поездку, но удобного случая пощеголять в нем не представлялось. И вот сегодня она идет в театр! Ника посмотрела на часы – у нее оставался час времени.

О чем думает женщина, когда красит глаза? Какие мысли бродят в ее голове, пока она, чуть вытянув шею, выпятив зачем-то подбородок, старательно проводит по тонким волоскам щеточкой? Никто об этом не знает. Спроси саму женщину, и она не ответит на этот вопрос. Скорее всего, она сосредоточена на своей судьбе, которая, как ей кажется, зависит от этих аккуратных и осторожных движений. Ника вдруг поймала себя на мысли, что от предвкушения вечера, от возбуждения всем происходящим, от бестолковой, почти девичьей нервозности тени она положила неравномерно, а левый глаз накрашен сильнее правого. Посмотрев на себя в зеркало, она рассмеялась – лицо выглядело чудно. Впрочем, на то, чтобы начать заново, времени уже не оставалось. Подправив свои собственные ошибки, Ника переоделась в платье, положила мелочи в маленький клатч, накинула пальто и выскочила из номера. «Это мне еще с погодой повезло – апрель удивительно сухой и не очень холодный», – порадовалась она, шагая в своих парадных лодочках по улице.