Своей собственной, одинокой и непутёвой доли Берёзке Цветанка не желала, хотя и неволить «сестрёнку» ей, строго говоря, тоже не хотелось: слишком свеж был в её сердце пример Нежаны, которую замуж выдали родители. Становиться для Берёзки таким родителем Цветанке было не по нутру, но, с другой стороны, куда ни кинь – всюду клин. Куда податься девице-сироте, как выжить? Себя надёжной «стеной» для Берёзки она не считала: в любой день воровская удача могла отвернуться. Что, если её схватят? Бабушка уж совсем стара и слепа, не справиться им одним… Вздрогнув, Цветанка сжала своё янтарное ожерелье.

«Не оставь меня, матушка, – чувствуя слёзы в горле, мысленно обращалась она к источнику тёплого света. – Ты видишь: не для себя мне это нужно. Мне о ребятах думать надо… Вон у меня их сколько. И Берёзка… Да где ж её носит-то, засранку этакую?» – Вынырнув из размышлений, Цветанка тревожно подошла к окну, но ничего, кроме привычной крапивы да лопухов у забора, не увидела…

Берёзка и правда что-то слишком долго отсутствовала. Со слов ребят Цветанка поняла, что та так и не возвращалась с реки, где у них произошёл разговор с взаимными признаниями. Беспокойство шевельнулось колючим комочком, вонзило свои иглы в сердце.

«Нет, так не годится, – сказала она решительно. – А ну-ка, ребята, айда искать Берёзку! Ждан, Ёрш, Соловейко, Прядун, Хомка и Олешко – за мной на реку! Остальные – ищите её в городе!»

Ещё не хватало, чтобы с этой маленькой глупышкой что-то случилось… Заглядывая под каждый куст вдоль речного берега, Цветанка корила и винила во всём себя, хотя иного ответа Берёзке она не могла дать. А может, девочку так потрясла правда? Попытавшись представить себя на её месте, Цветанка ощутила холодное прикосновение чего-то невидимого к своим лопаткам. И снова – боль… Зубастая тварь грызла окаменевшую трещину на сердце: не к ней, не к настоящей Цветанке Берёзка испытывала чувства, а к вымышленному Зайцу – маске, приросшей к лицу воровки. «Заюшка, синеглазенький мой»…

«Берёзка! Берёзка, ау! Отзовись!» – доносилось плывущее, легкокрылое эхо из-за деревьев. Отдалившись от реки, они искали девочку в близлежащем леске. Дикие яблони скромными невестами роняли белые лепестки, лесная вишня покрылась пышной пеной цветения, а солнце косо цедило вечерние лучи сквозь частокол стволов. Деятельный Заяц бегал, звал и прислушивался, а Цветанка внутри него до болезненного крика мечтала о чутких руках, которые не отдёрнутся от девичьего тела под мужской одеждой, и о мудрых глазах, которые за маской разглядят настоящее лицо. И о сердце, которое полностью, без остатка примет в себя это странное двойственное существо – Цветанкозайца.

«Берёзка! – сложив руки раструбом, крикнула она. – Ау! Откликнись! Не надо так со мной, слышишь? Ты думаешь, мне легко? Мне тошно – хоть в петлю, да только кто вас всех кормить тогда станет? Кто о бабуле позаботится? Кто бы знал, как я устал… а…»

Последние слова слетели, сошли на нет тихим шёпотом, умирающим среди древесного шелеста, и Цветанка измученно опустилась на траву. Пересвистывались птахи, таяли в вечернем лесном покое ребячьи голоса, окликавшие Берёзку, а её ноги некстати налились тяжестью, как два неповоротливых бревна. «Хватит, хватит, хватит», – слышалось в песне одной птицы. «Больше не могу, больше не могу, большенемогубольшенемогу», – причудливо высвистывала вторая… «Спать-спать-спать», – звала третья. «Пить-пить-пить», – тенькала четвёртая. Застыв семечком в куске янтаря, Цветанка не могла отвести оцепеневшего взгляда от какой-то букашки, которая ползла по травинке, и только пальцы в поисках спасения нащупывали ожерелье…

Солнечноглазая Любовь откликнулась лаской вечерних лучей. Далёкая фигура в золотом зареве заката, окутанная медовой дымкой, размытая, но до слёз родная, доброй рукой подбросила видение: расщелина в земле у подножия старого, необъятного дерева… С золотым туманом перед глазами Цветанка поднялась на ноги, двигаясь до странности медленно, как сквозь тугое тесто. Цепляясь за тёплую руку той, что жила за солнечным краем неба, она пошла меж деревьев почти вслепую, ведомая одной мыслью: найти.

Ноги ускоряли бег, сердце – стук. Немота золотистого наваждения постепенно соскользнула с губ, чтобы дать выход Цветанкиному «ах», когда та наконец нашла дерево, чуть не врезавшись в него лбом. Приземистый дуб с неохватным стволом раскинул в стороны мощные руки-ветви, но таинственно молчал, пряча в своей тени то, что Цветанка искала.

«Берёзка!» – лопнул тревожной стрункой её зов, отдавшись эхом под лесным шатром.

И, к величайшему её облегчению, откуда-то из-под земли откликнулся приглушённый девчоночий голосок:

«Здесь!»

Без сил, без дыхания и почти без чувств Цветанка рухнула в траву на колени, склонившись над тёмным отверстием в земле, из которого на неё дохнуло сыростью и холодом.

«Берёзка, ты там?»

«Там-там-там…» – гулко передразнило подземное эхо, словно отвечая на вопрос.

«Я тут!» – прозвенело снизу.

Вглядываясь в черноту щели, Цветанка пыталась найти девочку в пасти у земли. Тьма густо лилась в глаза, не позволяя ничего рассмотреть, словно подземная пустота была наполнена хмарью…

«Как ты там очутилась, Берёзка? Мы тебя обыскались!» – крикнула Цветанка в щелеобразный «рот», заросший травой, словно густыми усами.

«Я упала, – жалобно прозвучало из тьмы. – Бежала, бежала… и провалилась…»

«Берёзонька, ты там цела?» – встревожилась Цветанка.

«Цела… Не ушиблась ничуть… Тут куча сухих листьев…»

«Слушай, ничего не вижу! – крикнула Цветанка, устав вглядываться в мрак. – Тебе оттуда меня видно?»

«Ага…»

«Можешь прикинуть высоту?»

«Ну… Примерно как от земли до конька крыши дома. Тут… это… сундучок какой-то спрятан».

«Ладно… Посиди там, я позову ребят. Надо тебя вытаскивать».

На звонкий свист вскоре сбежались все, кого Цветанка взяла с собой на поиски. Часть ребят сейчас бегала по городу, и Цветанка отправила домой двоих – Олешко и Прядуна. Она велела им сообщить остальным, что пропажа нашлась, а также раздобыть фонарь, огниво, верёвку подлиннее и широкое банное ведро. Способ вызволения Берёзки уже вспыхнул в её голове. Пока ребята бегали за всем необходимым в город, она сидела на траве, согревшаяся и расслабленная от радости, поглаживая янтарное ожерелье и про себя с улыбкой повторяя: «Благодарю тебя…»

Одна из ветвей дуба протянулась как раз над расщелиной. Перекинув через неё верёвку, к одному концу Цветанка крепко привязала ведро так, чтобы оно не опрокидывалось. Оно оказалось настолько просторным, что усесться в него могла не только Берёзка, но и сама Цветанка. Это было даже не ведро, а кадушка с ручкой. Открыв фонарь со слюдяными стенками, Цветанка зажгла внутри свечу, поставила светильник на дно ведра и спустила вниз, к Берёзке.

«Вытащи светоч! Ведро мне сейчас понадобится», – крикнула она девочке.

Только теперь, глянув вниз, она смогла разглядеть озарённое тусклым светом нутро ямы или, скорее, подземной пещерки. Глубина была, пожалуй, меньше, чем та, какую назвала Берёзка: у страха, как известно, глаза велики. На самом деле – не глубже обычного домашнего погреба, но яму наполняла странная тьма, чёрная, как облако угольной пыли, и живая, подвижная. От мутного света слюдяного фонаря она молниеносно ринулась в разные стороны, извиваясь завитками, как щупальца какого-нибудь подводного гада. От одного вида этой колышущейся жути Цветанка застыла ледышкой. Задрав голову, Берёзка смотрела вверх, и Цветанка ободряюще помахала ей рукой, торопясь скорее вызволить её из подземной обители живого мрака. На вид девочка была цела и невредима – вероятно, благодаря куче сухой листвы, которая осень за осенью падала с дуба и накапливалась, превращаясь в перегной.

С помощью ребят Цветанка спустилась в ведре в яму. Кожу как будто щекотали невидимые холодные пальцы – без сомнения, это живой мрак изучал её и пробовал на вкус. Сердце трепыхалось стынущим комочком, ужас щекотал лопатки, но Цветанка старалась держать связь с тёплой солнечной далью, в которой жила оберегающая её Любовь. Ожерелье было у неё на поясе – чего бояться?

Как оказалось, совсем не листья спасли Берёзку от увечий при падении: их при ближайшем рассмотрении там обнаружилось не так уж много, и лежали они не очень толстым слоем, явно недостаточным для смягчения удара. А вот весь пол пещеры был мягким, как пуховая подушка; его покрывала бурая бархатная перина мха, в которой нога утопала по самую щиколотку. Более того, пол колыхался под Цветанкой, точно моховое покрывало покоилось на воде. Живая тьма жалась к стенам, не позволяя оценить размеры пещеры. Свет совершенно не отражался от них, и казалось, будто Цветанка с Берёзкой очутились в чёрной бесконечности. Щель, снаружи казавшаяся зловещим приоткрытым ртом, снизу выглядела, напротив, обнадёживающе – единственный путь наверх, к ребятам и лесу, полному вечерних лучей солнца и успокаивающего птичьего посвиста.

«Ну, как ты тут? – Цветанка ощупывала и осматривала Берёзку, ласково и быстро гладя её по жиденькой косичке, по узким хрупким плечам и озябшим щекам. – Всё, всё, не бойся. Сейчас мы вылезем отсюда. Я с тобой».

«Там», – почти беззвучно шевельнулись губы девочки, а палец показал куда-то во мрак.

Разгоняя фонарём щупальца тьмы и проваливаясь в очень странный, зыбкий пол, Цветанка нашла тот самый сундучок – деревянный, окованный железом и запертый на замок. Несмотря на небольшие размеры, он оказался весьма тяжёл – Цветанке с трудом удалось его сдвинуть. Пыхтя, она подтащила его к ведру и кое-как в него затолкнула. Дёрнув за верёвку, крикнула:

«Тащите! Это сундук! Потом спустите ведро снова – для нас с Берёзкой!»

Сундучок был поднят, ведро спустилось вновь. Цветанка помогла шатавшейся девочке забраться в него и подала знак ребятам. Наблюдая снизу за подъёмом Берёзки, она оступилась на неустойчивом полу и плюхнулась, глубоко впечатавшись в него задом. Пещеру огласил низкий и гулкий рокот, от которого Цветанку бросило в ледяной пот.

«Скорее! – завопила она наверх. – Здесь… какая-то нечисть!»

Мгновения тянулись, как часы, полные утробного гула и холода призрачных чёрных щупалец, которые, несмотря на фонарь в руках у Цветанки, пытались подобраться к ней поближе. Сжав ожерелье-оберег, воровка начала отмахиваться им, и тьма отпрянула от него ещё проворнее, чем от фонаря. Тем временем спасительное ведро вернулось, но Цветанка, не дожидаясь, пока её поднимут ребята, бросила фонарь и быстрее белки сама взлетела по верёвке на поверхность.

«Хватай сундук… и уносим отсюда ноги!» – приказала она сипло, прыгнув на траву.

Едва они отошли на несколько шагов от щели, как та расширилась и округлилась, издав жуткий и низкий, но удивительно знакомый звук:

«Ы-ы-ы-о-ох…»

Это был зевок! Заросшая травяными усами и бородой щель действительно оказалась чьим-то огромным ртом. Земля под ногами ребят закачалась, как вздымающаяся грудь, и из неё начали проступать очертания плеч, рук, шеи… Поросший травой великан зевал и потягивался, и дуб, крякнув, закачался. Он рос, опоясывая корнями лоб земляного существа.

«Даём дёру!» – заголосила Цветанка, чуть не падая от колыханий почвы.

На невидимых крыльях ужаса они с воплями рванули прочь. В считанные мгновения лес остался позади, а под ногами стелилась твёрдая, неподвижная дорога. Выдохшиеся от стремительного бега ребята повалились наземь, чтоб перевести дух. Каким-то чудом никто не отстал, и даже сундучок не потеряли – дотащили за кованые ручки-кольца.

«Это что такое… было? Уфф…» – пропыхтел Прядун, боязливо озираясь назад, на далёкий уже лес, в глубине которого проснулось земляное чудо-юдо.

Никто не знал. Берёзка тяжко дышала и тряслась крупной дрожью, и Цветанка устало обняла её за плечи.

«Чуть не влипли из-за тебя, дорогуша, – проворчала она беззлобно: чтоб сердиться, не осталось ни сил, ни дыхания. – Хорошо хоть клад нашли – всё не без толку…»

Дома их ждала взбучка от бабушки. Впрочем, долго ругаться та не могла – быстро выдыхалась и уставала, после чего ей обычно требовалось несколько глотков чего-нибудь хмельного, дабы успокоиться. Вскоре с печки снова послышался её храп, а ребята наконец с нетерпением собрались в сенях в кружок около сундучка. Цветанка несколькими ударами топора сбила замок и дрожащими руками подняла крышку.

Сундучок был полон золота и каменьев. У ребят вырвалось дружное «ах», а Цветанка усмехнулась:

«Нет худа без добра… Ну что ж, Берёзка, раз ты это нашла, тебе и владеть этим кладом. Теперь ты у нас богатая невеста».

При слове «невеста» Берёзка вскинула на Цветанку глаза, затуманенные обречённой горечью и осенней прохладной печалью. Цветанке не было надобности договаривать и уточнять: «Увы, не моя», – потому что во взгляде Берёзки читалось понимание этого…

«О кладе не болтать, – строго наказала Цветанка ребятам. – Разболтаете – найдётся немало желающих у нас его отнять. Это Берёзкино приданое, и брать отсюда мы не будем ни одной монетки, даже если придётся положить зубы на полку».