Слова профессора не пошатнули его веру в аутентичность писем.

Я закрываю глаза и вспоминаю, как мы целовались в парке, пока не подошел худой милиционер и не начал нас бранить. Часы, дни, недели ничего не значили тогда для меня. Они были всего лишь мгновениями, которые разделяли наши поцелуи.

Наш дорогой В. предложил подвезти тебя. Как хорошо, что у нас есть такой друг! Только бы погода не подкачала! В противном случае не надо. Не забудь захватить с собой паспорт. В моих ушах все время звучит песня о муже, который скучает по своей жене подобно берегу, скучающему по волне. Как я соскучился!

Кристина оказалась куда доверчивее профессора. Она сразу же поверила объяснениям Григория.

Когда-то я сомневался, что встречу женщину, способную настолько тронуть мое воображение, что я подарю ей это янтарное чудо, маленькие блики солнечного света. Особенно потрясающе смотрятся серьги. В каждом янтарном камешке заключен свой крохотный мир. Они напоминают мне о даче: полчища насекомых и заходящее солнце, отражающееся в озере. Невоспроизводимое совершенство летнего вечера. Я ждал подходящего случая, чтобы подарить тебе украшения. Похоже, я слишком задержался с этим.

Сидя на сквозняке, Григорий тщетно боролся с нахлынувшими воспоминаниями.

— Поэзия — это бесполезное занятие, которым человечество, вольно или невольно, будет заниматься вечно, — выдал Золтан один из своих парадоксов.

— Хорошо, — сказал Григорий. — Я польщен твоим предложением. Не вижу причин, которые могут помешать мне его принять.

Венгр радостно улыбнулся. Даже сейчас в его внешности угадывалась тень бывшего денди. Впрочем, куда легче было принять Золтана за завсегдатая «Данкин Донатс».

— Сначала взвесь все за и против, а тогда уже соглашайся.

Григорий поднялся и начал застегивать пальто. Сидевшая за соседним столом нищенка тоже поднялась и зашаркала прочь. На экране телевизора на стене бойкая темноволосая дикторша рассказывала о дискуссии, которая ведется по поводу каких-то проблем с бостонским транспортом. Вдруг, словно заметив присутствие Григория, она сказала:

— Знаменитая балерина, аукцион драгоценностей и загадочный кулон. Смотрите сегодня в шесть часов вечера эксклюзивное интервью, которое балерина Нина Ревская дала репортеру Четвертого канала Джуне Хенеси.

«Боже правый!»

Григорий старался не смотреть на телевизор, даже когда картинка сменилась, появилась другая дикторша и бегущая строка внизу экрана сообщила: «Туфельный террорист приговорен к пожизненному заключению. Инспектор по вооружению сообщает, что Ирак не собирается сотрудничать…».

— Хорошо, Золтан. Я, пожалуй, пойду, — натягивая перчатки, попрощался Григорий.

Сгорбившийся над записной книжкой старик поднял глаза и сказал:

— Всего хорошего, Григорий! — И снова уставился в тетрадку.

— Всего хорошего.

Григорий направился к двери.


У Стефана дома был один из тех телевизоров с плоским экраном, о которых Дрю слышала, но ни разу не видела. Так как у самой Дрю телевизора не было, она прямо с работы поехала к Стефану посмотреть интервью с Ниной Ревской. В качестве платы за гостеприимство она принесла бутылочку его любимого мерло. Хозяин налил вино в два огромных бокала.

— За твое здоровье, — сказал он, чокаясь с Дрю.

Лицо Стефана светилось радостью оттого, что любимая женщина сидит на сером диване возле него, и Дрю испытала чувство вины из-за того, что не может полюбить этого мужчину, так жаждущего ее любви.

На телевизионном экране шестидесятилетняя женщина в ярко-красном костюме, стоя в студии Четвертого канала, вводила зрителей в курс дела.

Нина Ревская, прославленная русская балерина, называемая почитателями Бабочкой, долгие годы, была предметом благоговения и вдохновения балетоманов всего мира. Будучи примой-балериной Большого театра и женой популярного поэта Виктора Ельсина, Ревская стала в 1952 году первой в череде русских балетных танцоров, бежавших на Запад.

На экране замелькали фотографии Нуриева, Макаровой, Барышникова.

Недолгая карьера Ревской в парижской Гранд-опера была прервана болезнью, и после непродолжительного преподавания танца в Лондоне она обосновалась в Бостоне. С момента открытия в 1963 году и до 1995 года Нина Ревская была ведущим хореографом-постановщиком и художественным консультантом Бостонского балета. Она известна как покровительница искусств и владелица большой коллекции драгоценностей.

Женщина лукаво улыбнулась, словно давая зрителю понять, что сейчас начнется что-то интересное. На экране появилась фотография шестидесятых годов: Нина Ревская в бриллиантовом ожерелье.

Пять лет назад во время благотворительного сбора средств в помещении клуба Святого Ботольфа жители Новой Англии имели удовольствие ознакомиться с ее коллекцией, состоящей из подарков друзей, поклонников, дипломатических представителей и знаменитых ювелиров. В настоящее время аукционный дом «Беллер» выставил на продажу более ста предметов ювелирного искусства общей стоимостью более одного миллиона долларов. Все вырученные деньги пойдут в Бостонский балетный фонд. Страсти подогрело сообщение о том, что на прошедшей неделе аноним выставил на аукцион кулон прибалтийского янтаря, полностью идентичный по дизайну браслету и серьгам из коллекции Нины Ревской. Я имела удовольствие побеседовать с выдающейся балериной о перипетиях ее судьбы и загадочном кулоне.

На экране появилось заснятое ранее интервью: Нина Ревская и тележурналист сидят бок о бок на диване. Дрю узнала квартиру на Коммонвэлс-авеню. Лицо бывшей примы выражало капризное недовольство. Дрю обожала читать газетные и журнальные интервью, взятые у знаменитостей. Она с жадностью выискивала в них незначительные факты или события, способные пролить свет на формирование личности знаменитости, на то, как другой человек смог стать «кузнецом собственного счастья», взять от жизни все возможное. Это ее любопытство было сродни энтузиазму, который охватывал Дрю во время изысканий для «Беллера». Все, что она читала и над чем работала, даже последний проект, были посвящены поискам ответа на вопрос «Как жить?».

— Этот аукцион в пользу Бостонского балетного фонда — великое дело, — начала репортер Четвертого канала. — Денег на культуру катастрофически не хватает. Ваши щедрые пожертвования существенным образом поспособствуют развитию балета.

— Надеюсь. — Нина не смотрела собеседнице в глаза.

Репортерша держалась невозмутимо и спокойно, словно говорила с близкой подругой.

— Многие из этих великолепных украшений были подарены вам ювелирами и поклонниками во время пребывания в Париже и Лондоне, но нашим зрителям будет интересно узнать, что некоторые драгоценности вы вывезли из России.

Лицо Нины Ревской напряглось.

— Да, у меня есть русские драгоценности.

— Она не собирается облегчать репортерше ее работу, — сказала Дрю Стефану.

Джуна ободряюще кивнула головой.

— Мне кажется, русские драгоценности имеют для вас определенную символическую ценность. Эти прекрасные произведения ювелирного искусства, подобно вам, красивой и талантливой балерине, смогли не только выжить в условиях авторитарного режима, но и вырваться на свободу.

— Тогда все жили в постоянном страхе, в постоянной опасности, — раздраженно заявила Нина Ревская. — Опасность грозила каждому, не только людям искусства. Это был совсем иной, не похожий на современность мир. Было опасно быть чуть богаче соседа. В тюрьму попадали за сомнительный разговор или двусмысленную шутку. Аресты стали повседневным явлением. Среди арестованных всегда был кто-то из твоих знакомых.

— Ужасно!

— Боже правый! — произнес Стефан.

— Так правительство гарантировало послушание своих граждан, — сказала Нина Ревская.

— К счастью, вам удалось выбраться оттуда.

Репортерша тряхнула головой, но ее отливающие золотом волосы даже не шелохнулись.

— Я думаю, — продолжала она, — наши зрители согласятся, что прибывшие с вами из России драгоценности представляют собой частицу трагического прошлого.

— Да, трагического для миллионов моих сограждан.

— Янтарь обладает собственной символикой, являясь как бы застывшими в смоле мгновениями прошлого. Он не только поразительно красив, в его капельках окаменели мелкие насекомые и другие удивительные создания.

— Ну да.

— У вас есть предположения относительно того, кто такой загадочный владелец кулона, идентичного по дизайну вашему набору?

Дрю подалась вперед, поближе к экрану.

— Этот кулон может быть откуда угодно, — сказала Нина Ревская.

— А это кто такой? — прыснув, спросил Стефан, показывая куда-то на экран.

— Что?

— Там кто-то стоит, сзади, возле края дивана. Видна только рука, но…

— Где? А-а, вижу…

В уголке экрана виднелась облаченная в фиолетовое рука.

— Разве не удивительно, — спросила репортерша, — что кулон оказался здесь, в Соединенных Штатах, а не остался в России?

— Ну же, рассказывай, — прошептала Дрю.

На экране появилась женская фигура, одетая в черные слаксы и фиолетовый свитер. Пока Нина Ревская говорила, стройная чернокожая женщина наклонилась, посмотрела прямо в объектив камеры, улыбнулась, приветственно помахала рукой и снова исчезла.

— Вы допускаете кражу? — спросила репортерша. — Думаете, кулон украли?

— Вполне возможно, — с важным видом ответила Нина Ревская. — Браслет и серьги достались мне от мужа. Они принадлежали его семье много поколений, но во время Гражданской войны многие ценности… исчезли.

— Наконец-то, — сказала Дрю.

Если драгоценности передавались из поколения в поколение в семье ее мужа, то их фамилии, вероятно, можно отыскать в бухгалтерских книгах ювелиров. Почему Нина не рассказала об этом раньше? Дрю позвонит ей завтра утром или заедет к ней домой. Пусть Ревская напишет имена родственников и предков мужа кириллицей. Всех, кого сможет вспомнить.

— Эта женщина сведет меня с ума, — пожаловалась она Стефану.

— Полно.

Стефан шутливо похлопал Дрю по плечу, но тут же отдернул руку, словно давая понять, что не собирается нарушать установившиеся правила их отношений. Сердце Дрю сжалось. Если бы она смогла разжечь искру любви в своем сердце… А впрочем, это может привести только к неоправданным страданиям. Ее представления об идеальных отношениях между партнерами по браку совсем не походили на то, что у нее могло бы быть со Стефаном. Если уж идти на компромисс, то не имело смысла разрывать брак с Эриком. Просто два человека, живущие вместе.

Дрю не могла забыть неприятное чувство постепенного отдаления, которое испытала по отношению к Эрику. Она даже помнила момент, когда поняла, что назад дороги нет. Все началось с того, что она нашла себе первую по-настоящему хорошую, высокооплачиваемую работу в дизайнерском отделе национальной страховой компании. Дрю стала помощником человека, ведавшего экспертизой и покупкой произведений искусства для оформления многочисленных филиалов. Роджер был пожилым джентльменом, вежливым, милым, возможно геем, хотя по его настоянию они никогда не обсуждали свою личную жизнь. Дрю пришлась ему по душе, и Роджер брал ее с собой в бесконечные поездки и командировки. Помимо работы с торговцами антиквариатом на Одиннадцатой улице и участия в аукционах, проводимых в других городах США, они летали в Лондон, Афины, Париж, Боливию, Турцию и Марокко. На дворе стоял 1996 год, и компания не стесняла их в средствах. Дрю чувствовала себя смелой девочкой, которая не боится ходить одна по шумным восточным базарам, где человеческая речь сливается в ничего не значащую для ее уха музыку. Она торговалась, использую язык жестов, азы французского языка, который изучала в колледже, фразы на греческом из путеводителя и испанские слова, почерпнутые из детской телепередачи «Улица сезам». Все это ей очень нравилось. Дрю гордилась своими достижениями.

Однажды она взяла Эрика с собой в Лондон. После двух напряженных дней работы ее ждал длинный уик-энд с мужем. Утром они отправились на станцию метро, желая погулять в Блумзбери, районе в центральной части Лондона, где находятся Британский музей и Лондонский университет. Только они с Эриком оказались на платформе, как двери поезда открылись.

— Это наш! — сказала Дрю и быстро шагнула в вагон.

Эрик помедлил.

— Ты уверена? — спросил он.

Двери закрылись.

Дрю через стекло выкрикнула Эрику название станции, где будет его ждать. Поезд тронулся, и тут до молодой женщины дошло, что случилось нечто непоправимое…