Прислонившись к косяку, Эверил боролась со слезами, обжигавшими ее усталые глаза. Запах горящих поленьев, вина и Дрейка, все еще витавший в воздухе, будоражил ее память. Она вспомнила их первый поцелуй, горький рассказ Дрейка о предательстве матери, радость, которую они находили в супружеских объятиях, и его сочувствие к ее страху перед темнотой.

Она всегда знала, что у Дрейка сложный характер, жизненные невзгоды приучили его к скрытности. И тем не менее наивно полагала, что разрешила загадку, проникла в его сердце и обнаружила терзавшую его рану, которую надеялась исцелить. Что ж, это утро убедительно доказало, как мало она знает Торнтона, а понимает и того меньше.

Не в силах даже думать о завтраке, Эверил налила себе подогретого вина и присела у очага, наблюдая, как угасает пламя. Прихлебывая из кружки, она едва замечала горьковатый вкус напитка. Сказанного не воротишь, и теперь ей придется пожинать последствия ее опрометчивого признания.

Тихий всплеск вывел ее из задумчивости. Круги на поверхности вина вкупе с солеными ручейками, стекавшими по щекам, вызвали у нее новый приступ отчаяния. Чувствуя, как рушится неестественное спокойствие, в котором она пребывала после ухода Дрейка, Эверил всхлипнула. Невидимая пятерня, сжимавшая ее внутренности, расслабилась. Отставив в сторону недопитое вино, она уронила голову на колени и разрыдалась.

Почему Дрейк, будь он проклят, не может полюбить ее? Почему ее любовь причиняет им обоим только страдания? Даже сейчас, зная истинное положение вещей, она охотно отдала бы Дрейку свое тело и сердце.

Ну почему, Господи, он позволяет призракам прошлого лишать их всякой надежды на будущее?

Прошло четыре часа. Дрейк не возвращался. Выплакавшись, Эверил прибрала в хижине и нарезала немного хлеба и сыра.

Меряя шагами тесное пространство комнаты, Эверил вдруг осознала, что Дрейк не придет, чтобы разделить с ней полуденную трапезу. Охваченная волнением, она стиснула перед собой руки и остановилась перед остывшим очагом.

Где он?

Она молила Бога, чтобы он был на острове, а не покинул его, подвергая себя риску попасть в лапы Мердока. Прикусив губу, она терзала себя жуткими образами, представляя, что Дрейк ранен или даже убит. И все же Эверил не понимала, почему Дрейк так завелся. Что такого ужасного в ее признании? Конечно, она не возражала бы против ответного чувства, но не слишком на него рассчитывала. Она даже пыталась объяснить ему это, когда он набросился на нее с упреками.

Отлично! В аду наступит прохладный денек, прежде чем Дрейк дождется от нее повторения сегодняшней глупости. К тому времени, когда солнце перевалило через каменную вершину и стало клониться к закату, Эверил спела обшарить в поисках Дрейка все ущелье, но не нашла ни единого доказательства его присутствия. Она то и дело давала себе клятвы, что не проронит ни слова о любви, пока не наступит день расставания.

Не появился Дрейк и тогда, когда ущелье погрузилось во мрак.

Эверил снова приготовила еду и принялась расхаживать по комнате, плача и проклиная весь белый свет. Она по-прежнему тревожилась о Дрейке, но к беспокойству добавилось еще и раздражение от мучительного ожидания. Конечно, она поступила опрометчиво, признавшись Дрейку в любви, но это еще не повод, чтобы пуститься в бега, подражая пугливому оленю. Ведь никто не требовал от него ответных чувств! Она не привыкла, чтобы с ней обращались, как с какой-то назойливой бабенкой. И из-за чего? Из-за трех коротеньких слов!

Раздраженно фыркнув, Эверил села за стол, решив ужинать в гордом одиночестве. Как хорошо, что никто не будет наблюдать за ней, дразнить ее и возбуждать никому не нужные эмоции. Она сможет подготовиться ко сну в приятном уединении и насладиться остатками вина.

Однако есть не хотелось. Отодвинув тарелку с почти нетронутой едой, Эверил решительно встала.

Вся эта история с ее похищением и пленом – даже их брак – совершилась исключительно по воле Дрейка и в полном соответствии с его желаниями. А как же она? Разве кто-нибудь спрашивал, чего она хочет? Кого-нибудь волнуют ее чувства? Уж конечно, не Дрейка! Он слишком погряз в дурацких идеях, которыми набита его голова, чтобы догадаться, что у нее могут быть собственные желания. Пора положить этому конец!

У нее тоже есть чувства, и не менее сильные, чем у Дрейка. Да, его прошлое омрачено трагедией, но ведь и ее жизнь была не безоблачной. Разве она использует этот факт как оправдание, дающее право причинять другим боль и отворачиваться от любви и утешения, которые встречаются на ее пути? Нет. Она с благодарностью принимает их и не считает нужным подавлять ответные порывы.

Почему же Дрейк думает, что может вести себя иначе? Пора ему покончить с прошлыми обидами, какими бы болезненными они ни были.

Эверил перестала мерить шагами земляной пол хижины и остановилась у окна. Глядя на бледную луну, затянутую облачной дымкой, она улыбнулась. Когда ее загулявший муженек вернется домой, он быстро поймет, что у других тоже есть чувства, с которыми следует считаться.


По положению серпа луны на мглистом небосводе Дрейк определил, что время близится к полуночи. Усталый и встревоженный, он отворил ворота ущелья.

Мысли об Эверил, не покидавшие его весь день, нахлынули с новой силой. Зачем ей понадобилось осложнять их отношения своим нелепым признанием? И почему его пульс забился так радостно, словно никогда в жизни он не слышал ничего более приятного? А как объяснить приступ безумия, заставивший его отсиживаться на берегу, вдали от собственной хижины, дожидаясь, пока его жена заснет глубоким сном?

Дрейку было стыдно, что он удрал от Эверил как последний трус.

Ладно, утром, когда она проснется, он скажет ей о своем решении.

Распахнув дверь хижины, Дрейк не ожидал увидеть ничего, кроме едва теплящегося в очаге пламени, призванного рассеять мрак и страхи Эверил. Воображение не подготовило его к виду полностью одетой жены, стоящей перед ярко пылающим очагом. По всей комнате горели свечи, подчеркивая воинственный блеск в ее глазах.

– Итак, ты все-таки вернулся, – ядовито заметила Эверил, прежде чем он успел прийти в себя от изумления. – Ну что, отвел душу или намерен дуться и дальше?

Поморщившись от ее саркастического тона, Дрейк признал, что в очередной раз недооценил характер своей жены.

Раньше Эверил, обиженная его грубостью, сворачивалась в клубочек и тихо плакала, пока спасительный сон не принимал ее в свои объятия. Теперь же она встретила его лицом к лицу, вызывающе подбоченившись, готовая к схватке, как бывалый воин. Не желая ввязываться в ссору, Дрейк осторожно обошел вокруг нее. Он плохо представлял себе, как обращаться с чувствительной и неуверенной в себе девушкой, которой привык считать Эверил, и тем более не имел понятия, что делать с воительницей, взиравшей на него с подобной решимостью.

– Есть много, чего ты либо не знаешь, либо не понимаешь, – туманно произнес он, отлично зная, что остался всего лишь один факт, неизвестный Эверил, и который она, по всей вероятности, сочтет ужасным.

– А как я могу понять, – парировала она, – если ты ничего не рассказываешь? То немногое, что ты соизволил сообщить, не имеет смысла. Требованиями и уговорами ты выудил у меня все мои сокровенные мысли, а сам предпочитаешь таиться.

– Эверил, я всего лишь оберегаю тебя от жестокой действительности.

– Ты лицемерный эгоист, – процедила она сквозь стиснутые зубы. – Ты держишь меня в неведении, отделываясь отговорками, которые плохо стыкуются друг с другом, только потому, что больше всего на свете боишься выдать свои секреты.

Дрейк медленно повернулся к ней лицом, чувствуя, как стынет в жилах кровь. Как она могла догадаться?

– Уже поздно, Эверил, я устал. Тебе тоже нужно отдохнуть…

– Я буду отдыхать, когда сочту нужным, – заявила она. – В данный момент я хочу услышать твои объяснения.

– Мне нечего тебе сказать.

– Неужели ты способен только лгать и увиливать от ответов?

В ее обжигающем взгляде сверкала яростная решимость. Дрейка снова охватил стыд: Эверил должна знать правду. Пожалуй, после всех испытаний, выпавших на ее долю, она заслуживает того, чтобы знать больше. При условии, конечно, что его самая позорная тайна останется нераскрытой.

– Проклятие! – взорвалась Эверил, прежде чем он успел подавить чувство вины. – Я не сомневаюсь, что тебя обвинили в убийстве, которого ты не совершал. Но я хочу знать, почему именно тебя? Почему не другого члена клана?

Дрейк ответил, тщательно выбирая слова:

– Мердок ненавидит меня.

Эверил сморщила лоб в недоверчивой гримасе.

– С чего бы? Ведь это он совратил твою мать, а не наоборот?

– Для него это был еще один способ бросить вызов Лохлану и продемонстрировать свою ненависть ко мне. Но вражда началась гораздо раньше, в детстве.

Судя по подозрительно сузившимся глазам Эверил, это объяснение показалось ей неубедительным.

– Ты по-прежнему говоришь загадками. Я так и не поняла, почему он ненавидит тебя, и как это один ребенок может возненавидеть другого на всю жизнь?

Дрейк небрежно пожал плечами:

– Только Мердок может удовлетворить твое любопытство. Я не знаю, что творится у него в голове.

Эверил сжала кулаки.

– Знаешь или по крайней мере очень хорошо себе представляешь.

Дрейк снова пожал плечами и отвернулся.

– Ты готов на все, чтобы отомстить Мердоку, и ненавидишь его ничуть не меньше. Если даже предположить, что тебе неизвестна причина его ненависти к тебе, ты наверняка знаешь, где кроются корни твоей неприязни.

– Я возненавидел его еще в детстве.

– За… – нетерпеливо подсказала Эверил, явно ожидая продолжения.

Дрейк устало вздохнул и опустился на стул перед потрескивающим пламенем. Пожалуй, ничего страшного не случится, если он сообщит ей кое-какие детали.

– За его жестокость по отношению ко мне и Лохлану.

– А за совращение твоей матери?

– Если бы Дайра не связалась с Мердоком, она нашла бы кого-нибудь другого, чтобы удовлетворить свою похоть. Это было у нее в крови, – презрительно произнес Дрейк.

– Все, что ты говоришь, не имеет смысла, – заявила Эверил, топнув ногой, и принялась расхаживать по комнате.

Дрейк молчал. Он заворожено наблюдал за ее колышущейся юбкой и башмачками, решительно мерившими земляной пол.

– Это правда! – наконец возмутился он, продолжая тему.

– Мне кажется, это твоя обычная попытка скрыть правду за отдельными фактами, – упорствовала Эверил. – Объясни мне, каким образом детская ненависть вкупе с изменой твоей матери привели к тому, что Мердок обвинил тебя в убийстве своего отца. И почему тебе так не терпится разделаться с ним? Ни одна из названных тобой причин не объясняет такого ожесточения и жажды мести. Почему ты даже не попытался восстановить свое доброе имя? Вместо этого ты рискуешь жизнью, строя безумные планы.

Дрейк встал и снова обошел ее. На сей раз он подошел к открытому окну, за которым простиралась ночь.

– Против меня имеются весомые улики, а в защиту моей невиновности нет ничего. Я не могу позволить Мердоку остаться безнаказанным. А тот факт, что он и моя мать были слеплены из одного теста, только усиливает мою ярость.

– Почему? – требовательно спросила Эверил, остановившись за его спиной.

Нежный аромат ее кожи и отчаянные попытки понять его внезапно слились с воспоминаниями об их занятиях любовью, о ее слезах. Грудь Дрейка болезненно сжалась. Да, Эверил имеет право на большее, чем те отрывочные сведения, которыми он каждый раз потчует ее. Она заслуживает всей правды. Но пожелает ли она разговаривать с ним, если узнает все до конца?

– Ты не понимаешь, – снова произнес он, признавая свое поражение.

Как можно хотеть, чтобы она ушла, и одновременно жаждать, чтобы она осталась?

– Мне надоело это слышать! Как я могу понять то, чего ты не желаешь объяснить? Я устала от твоего непредсказуемого поведения и смены настроений. То ты страстный, то холодный. Ласковый вечером и отчужденный утром. Неужели ты не понимаешь, как это ранит меня? – Она была так близко, что он чувствовал ее дыхание. – Может, ты такой же, как твоя мать, и тебе просто наплевать на других?

Дрейк стремительно обернулся. Его глаза вспыхнули от гнева.

– Что ты сказала?

– Ты прекрасно слышал, не глухой, – отозвалась Эверил, вызывающе вздернув подбородок. – Я хочу знать, почему ты не можешь покончить с прошлым и подумать о будущем. Возможно, в тебе больше сходства с Дайрой, чем тебе кажется. Может, ты получаешь удовольствие, разрушая чужие жизни ради собственного удовольствия…

– Проклятие, никогда! – Дрейк потрясенно уставился в ее обеспокоенные глаза. В них смешались боль, гнев, смятение… И надежда. Это явилось последней каплей. – Вам нужна правда, моя благородная супруга? Как пожелаете. Боюсь только, что ты пожалеешь об этом.