— Конечно, хочу! — Он нежно коснулся ее подбородка рукой и заглянул в глаза, и Джулиана увидела, что взгляд Риса исполнен желания. — Я вернусь тогда, когда ты захочешь. На будущей неделе дела зовут меня в Лондон, но до тех пор я могу приходить к тебе каждую ночь, если ты захочешь.

— Очень хочу! Только, пожалуйста, дождись, пока все вечером разойдутся по своим комнатам и Летиция покончит с моим туалетом. Тогда мы сможем быть спокойны, что никто нас не обнаружит.

Он нежно погладил ее по щеке и задумчиво произнес:

— Ты и сама не понимаешь, о чем меня просишь.

— Может, и так. Но все равно возвращайся. — Джулиана нашла губами его руку и поцеловала в ладонь.

— Черт меня возьми, должно быть, я сошел с ума, но я готов пройти ради тебя сквозь огонь и воду!

— Мне вовсе не хочется обрекать тебя на огонь и воду, но если наши встречи — это безумство, то я его обожаю.

В порыве нежности Рис привлек ее к себе, и они слились в долгом, страстном поцелуе, полностью подчинившем Джулиану его воле. Язык теперь проникал так глубоко, как не проникал раньше, а руки ласкали ее тело и искали откровений, доныне казавшихся Джулиане недозволенными.

Наконец Рис оторвался от нее и с неохотой направился к окну. Он молча влез на подоконник и перебросил ноги наружу, но в последний момент не выдержал и пристально взглянул в глаза Джулиане.

— Ты еще не передумала? — спросил он, видя ее смущение.

Но Джулиана выдержала его взгляд. Да, у нее еще было время передумать, извиниться и отменить свое приглашение. Но разве можно отказаться от наслаждения видеть его вновь, увлеченно беседовать с ним о валлийской поэзии, о его единомышленниках, о… да еще много о чем! Может быть, в конце концов он поймет, почему ее семья стала такой чужой для нее. Он объяснит ей, что значит жить с «дурной кровью». И он не станет, как другие, смеяться над ее восторженной пылкостью и укорять в недостатке сдержанности.

— Нет, не передумала, — с твердостью прошептала она, подходя к окну.

Напоследок, совсем уже выбравшись наружу, Воган произнес:

— Ну, так я приду завтра. — И, легко ступив на карниз, прыгнул и уцепился за ветку.

Затаив дыхание, Джулиана наблюдала, как он, ловко перебирая руками, добрался до безопасного места и после секундного балансирования быстро спрыгнул на землю. Там внизу он на прощание поглядел в ее сторону, и она увидела, как с его губ неслышно слетело слово: «Завтра!»

— Завтра! — прошептала ему вослед Джулиана и еще долго оставалась у окна, пока Рис не исчез во мраке ночи.

Господи, только бы поскорее настало завтра!

4

Прошло около недели. Однажды вечером Рис, как всегда, появился у ограды имения Сент-Албансов, уцепился за ветку дерева, перекинувшуюся над оградой сада, и, подтянувшись, взобрался на верхушку стены. Минуту помедлил, а затем легко спрыгнул на землю.

«Джулиана не ждет меня в столь ранний час», — подумал он, пробираясь в темноте через господский сад. Обычно Рис наведывался к ней поздно ночью, когда все домочадцы были уже в своих постелях, да и саму Джулиану он частенько находил заснувшей, не выдержавшей томительного ожидания.

И каждую ночь все было так же, как накануне: он, превозмогая желание, старался быть сдержанным, она же, казалось, даже не догадывалась, какие чувства бушуют в нем. Каждую ночь они подолгу беседовали о поэзии Хью Мориса и Дэфидда ап Гуилема, о тайном обществе валлийцев-националистов и даже о войне в Американских Штатах. К его удивлению, Джулиана выказывала ненасытную жажду знаний, и его визиты к ней, сопряженные с большой опасностью для обоих, были для нее прекрасной возможностью расспрашивать обо всем, что приходило ей в голову.

Но если бы они только беседовали! Тогда Воган не чувствовал бы себя столь напряженным и не боялся зайти слишком далеко. Каждая ночь… была полна исступленных ласк, и утро заставало их в объятиях друг друга, слившихся в долгом, жарком поцелуе.

И с каждой ночью желание становилось все невыносимее: третьего дня он позволил себе осторожно расстегнуть ворот ее ночной сорочки из тонкого муслина, мягко подчеркивавшего округлости ее фигуры и не скрывавшего самые потайные уголки ее тела. Тогда его руке удалось незаметно проникнуть под тонкий покров ткани и ласкать до изнеможения теплые, мягкие холмики ее грудей.

Да, так было всего пару дней назад. Одно только воспоминание о той ночи приводило Риса в сильнейшее возбуждение. Сперва осознание происшедшего потрясло Джулиану, но, преодолев испуг, она позволила Рису ласкать и пощипывать ее нежные соски до тех пор, пока они не набухли от возбуждения. Она даже позволила ему поцеловать их и пощекотать языком, утолив вожделение, копившееся в нем со дня их первой встречи. Словно мягкий, спелый, сочный плод была ее кожа, и Рис хотел прикасаться, ласкать ее целую вечность.

Но прошлой ночью…

Черт побери, прошлой ночью он зашел слишком далеко. После небольшого разногласия, вызванного спором, равно ли по силе поэтическое вдохновение у Хью Мориса и Горони Оуэна, он неожиданно усадил Джулиану к себе на колени и заставил замолчать великолепным поцелуем, повлекшим за собой еще множество безрассудств. Их ласки стали нетерпеливее и горячее Спустя некоторое время его рука скользнула под ночную сорочку, затем, достигнув впадинки между ног Джулианы, принялась нежно гладить то, что обещало стать для нее источником будущих сильнейших наслаждений.

Как и прежде, Джулиана поначалу с негодованием оттолкнула его руку, но затем, вспыхнув от смущения, позволила ему сгладить новизну открытия шквалом неистовых поцелуев. И когда его рука, вновь проделав только что проложенный путь, нащупала маленький, увлажнившийся от ожидания бугорок, Рис услышал блаженный стон, сорвавшийся с ее губ.

Так протекла целая неделя наслаждений.

И целая неделя мук.

Воган только бессильно скрипел зубами, с трудом справляясь с возбуждением, доставлявшим ему теперь нестерпимую физическую боль. Сегодня он должен был во что бы то ни стало положить конец этим мучениям. Желать ее тело днем и ночью стало поистине невыносимым страданием для него.

После каждой ночи, полной ласк и прикосновений, лишь возбуждающих, но не утоляющих, Рис просыпался от мучительной боли, жаждущий облегчения. У него больше не было сил выносить эту муку. Он страстно желал засыпать и поутру просыпаться в объятиях любимой. И еще он желал уберечь Джулиану от ее бесчестного отца.

Сегодняшний вечер должен все решить. Этой ночью он не зайдет слишком далеко в своих ласках. Если Джулиана отвергнет предложение, которое он намеревался ей сделать, он не останется с ней больше ни на минуту и положит конец этой изощренной муке. Если же она согласится, то всего лишь несколько дней томительного ожидания — и она будет полностью принадлежать ему.

Он спрятался за деревом, росшим под самым окном Джулианы, и принялся ждать. Осторожно выглянув из своего укрытия, Воган с радостью обнаружил, что семейство Сент-Албансов заканчивает десерт. Еще несколько минут, решил он, оценив обстановку за столом, и можно будет наконец пробраться в комнату Джулианы.

Внезапно Рис вздрогнул: за столом сидела Джулиана. Как могло случиться, что она покинула свою комнату? А может, никто и не собирался запирать ее на две недели, и она просто все это выдумала?

При этой мысли гнев овладел им. Неужели она лгала ему? И не было вообще никакого наказания? В конце концов, он исправно являлся к ней в указанное ею самою время и потому не мог узнать о том, действительно ли Джулиану не выпускают из комнаты. Все, что ему оставалось, — это только верить ее словам. Значит, могло и не быть никаких суровых мер. Значит, в тот злополучный день ее просто могли лишить ужина, вот и все.

Воган терялся в догадках, бессильно вцепившись пальцами в жесткую кору дерева; былые подозрения с новой силой вспыхнули в его мозгу и опять не давали покоя. Ему вновь казалось, что Джулиана намеренно проникла на собрание «Сынов Уэльса», воспользовавшись для этой цели платьем простолюдинки. Как бы то ни было, она — дочь своего отца, а отец ее — бесчестный человек, обманом завладевший чужим состоянием. К тому же Джулиана англичанка — и в этом также ее вина, как бы она ни клялась в любви к валлийской поэзии. Да и вообще, что привлекло ее, дочь английского графа, к такому простому валлийцу, как он?

Тут Воган заметил, что граф, должно быть, сказал нечто такое, что заставило Джулиану встать и покинуть Я свое место за столом. Кивнув на прощание родным, она Я удалилась к себе наверх. Несколько минут спустя в ее окне по обыкновению зажглась лампа — знак того, что Джулиана ждет его.

У Риса отлегло от сердца. Возможно, он все-таки заблуждался насчет ее неискренности. Возможно, ей всего лишь дозволено участвовать в семейной трапезе, чтобы затем вновь возвратиться в свою темницу.

Он сознавал, что безудержная страсть к Джулиане заставляет его отыскивать все новые и новые оправдания ее поведению, и увидеть истинную ее сущность было бы, для него настоящим страданием. Проклиная про себя медлительность ненавистного семейства, Воган с нетерпением дожидался, когда наконец сможет вскарабкаться наверх, в комнату к любимой.

Да, страсть к Джулиане была сильнее в нем, чем голос рассудка. И потому он не хотел предпринимать ничего, что бы могло охладить в нем это влечение. К тому же, видимо, и сама Джулиана была готова отдаться ему. Единственным его желанием было обладать ею, а все остальное пусть летит к черту. Если бы она была хоть немного опытней, Рису было бы гораздо легче осуществи задуманное, и он с наслаждением сделал бы своим соблазнительное тело с мягкой, белоснежной кожей.

Однако было ли чувство к Джулиане одним лишь влечением? Рис затруднялся с ответом. Днем, вдали от нее, все непреодолимей становилось желание говорить с нею, и потому он с таким нетерпением дожидался ночи, чтобы обсудить с Джулианой волновавшие его проблемы. Иногда он мысленно советовался с нею, вспоминая отдельные фразы, реплики, ее смех, ее сиявшие счастьем глаза. Джулиана сумела подчинить себе все его помыслы.

Теперь в гостиной дома Сент-Албансов царило заметное оживление: ужин был окончен, и все расходились по своим комнатам. Пару минут спустя Воган уже на дерево и, перебравшись на ветку, заглянул в окно Джулианы. Девушка сидела у туалетного столика и медленно расчесывала свои густые волосы. У Риса перехватило дыхание: густая масса рыжих волос поблескивала огненными искорками при каждом движении гребня.

В который раз сомнения вдруг одолели Вогана. Только слепая страсть могла бросить его, словно последнего глупца, в объятия дочери своего злейшего врага. Стараясь прогнать предательские мысли, он достал из кармана несколько камешков, специально заготовленных для такого случая. В первую ночь он неосмотрительно взобрался по узкому карнизу к самому ее окну и с мольбой пытался убедить Джулиану впустить его. Но сегодняшней ночью у него не было нужды прибегать к подобной тактике.

Наконец очередной камешек, ударившись о стекло, привлек внимание Джулианы. Она подбежала к окну, растворила его, и Рис увидел, как густой румянец покрыл ее щеки.

— Ты сегодня так рано… — прошептала она. — Почему же ты…

— Дай сперва войти. — И, стараясь сохранять равновесие, он ловко шагнул на карниз под ее окном и крепко схватился за выступ стены. Наконец, когда окно за ним закрылось, Джулиана предупредила:

— Летиция может прийти сюда в любую минуту. У нас совсем немного времени.

— Я знаю.

Сомнения, одолевавшие Риса последнее время, помимо его воли прозвучали обвинительной речью для Джулианы:

— Ты же говорила мне, что тебе не велено две недели покидать свою комнату, а я только что видел, как ты преспокойно сидишь за общим столом в гостиной!

И тут же пожалел о своих словах, увидев, как помрачнело от негодования ее лицо.

— Так, значит, ты шпионил за мной? — с обидой в голосе спросила Джулиана.

— Нет, я просто пришел раньше, потому что… — Он замолчал, видя, что она отвернулась, явно не желая выслушивать его оправдания. Какой же он подлец, если посмел обвинять в неискренности столь невинное существо!

— О, любимая, прости меня! Сам не знаю, почему ты еще терпишь все мои выходки. Я просто недостоин находиться с тобой рядом, прикасаться к тебе, моя милая.

Не поднимая на него глаз, Джулиана с обидой в голосе ответила:

— Я ужинала вместе со всеми, потому что так пожелал отец. Завтра он должен отправиться на несколько дней в Пембрук. — Воган явственно видел, как дрожали ее губы. — Потом он сразу же отослал меня к себе, но ты, верно, и сам это видел.

— Видел, но, как последний глупец, не хотел поверить своим глазам. — Он точно помнил, что граф отослал дочь сразу после окончания трапезы, но малодушно поддался обуревавшим его сомнениям. Оставался единственный способ высушить слезы, готовые уже хлынуть из этих прекрасных глаз.

— Послушай, дорогая моя. Я ведь здесь не затем, чтобы огорчать тебя. Позволь мне сделать тебе подарок. — И он извлек из кармана маленький, вытянутой формы сверток, завернутый в тряпицу.