Сассакус тоже должен был находиться в своем вигваме, но ему было невмоготу сидеть взаперти. Вождь вышел на воздух, чтобы окунуться в тихую ночь с алмазными россыпями звезд над головой и в теплые запахи земли, ласкающие ноздри. Взгляд его наткнулся на частокол, окружавший поселок. Сассакус с ненавистью посмотрел на этот забор. Люди – краснокожие или белые – не могут жить за такими заграждениями. Дети и женщины должны свободно гулять по окрестностям без всякого страха. Этот частокол возвели белые люди – уродливое сооружение из бревен, которое смотрело на вождя в фиолетовых сумерках. Белые люди строили стены, чтобы защитить себя от индейцев, а индейцы – чтобы защититься от белых. Все это не имело никакого смысла. В глазах Сассакуса отразились грусть и тревога, он протянул руку и коснулся ладонью шершавой коры. Его народ стал узником белых людей, несмотря на то, что за крепкими воротами не было охраны.

Вождь чувствовал, что индейцы доживают последние мирные дни…

* * *

В то время как Сассакус предавался печальным размышлениям, Баском Стоунхам, устремив взгляд в темноту, быстро удалялся от временного жилища своих прихожан. Его не интересовали ни красота звездной ночи, ни тихие вечерние звуки, которые свидетельствовали, что люди живут, дышат и любят в этой крохотной деревушке. Все мысли священника были заняты предстоящим на берегу реки свиданием с юной девушкой.

Голос Баскома прозвучал властно и резко, когда он вцепился в плечо девочки. Ее звали Анной, и она была сильно испугана, как испугался бы на ее месте любой ребенок пятнадцати лет от роду. На глазах девочки навернулись слезы от боли, причиняемой проповедником. Ей хотелось кричать, но она не могла вымолвить ни звука под его пристальным взглядом. Анна с трудом сглотнула и попыталась заговорить.

– Ты должна молчать в моем присутствии! Я чувствую, что на меня сходит видение… – проговорил Баском, заставляя девочку опуститься на колени. – Сложи руки и молись вместе со мной. Вымаливай у Господа прощение за то, что сбежала от своих родителей. Я заметил, как ты смотрела на молодого Эмери, и видел, как он смотрел на тебя. Молись Господу, чтобы Он изгнал вожделение из твоего тела! – приказал он.

Анна почувствовала, как страх сковывает ее тело.

– Проповедник Стоунхам, честное слово, я не испытываю никакого вожделения к Уильяму Эмери. Однажды наши взгляды встретились, но я сразу же отвела глаза. Все произошло случайно!

– Очень трогательная история! – язвительно откликнулся Баском. – Но я не верю тебе. Я знаю, о чем говорю. У тебя тело женщины, а все женщины похотливы. Вы отдаете мужчинам свои распутные тела и выставляете напоказ свои прелести, как уличные торговки! Фу, какая мерзость! – прошипел он. – А теперь молись и не смей останавливаться, пока я не разрешу, или мне придется иметь долгий разговор с твоими родителями о твоей безнравственности.

Анна потупила глаза и опустила голову, бормоча слова молитвы. Она была готова сказать все что угодно, лишь бы Стоунхам не очернил ее перед родителями.

Пока Анна молилась, Баском устроился перед ней поудобнее и приподнял голову девочки.

– Закрой глаза, когда молишься Господу нашему! – возбужденно воскликнул он, лихорадочно расстегивая брюки…

Внезапно девочка испуганно вскрикнула и отшатнулась, закрывая лицо руками.

– Распутная девка! – хриплым голосом заорал Баском, поспешно застегивая штаны. – Я готов сжалиться над тобой и не стану рассказывать твоим родителям о твоих греховных привычках. Я останусь здесь на всю ночь и буду молиться за твою душу. В твоих жилах течет дьявольская кровь, – пробормотал он, открывая молитвенник и становясь на колени.

Ослепленная слезами, Анна вытерла рот и бросилась бежать. Она не распутная девка, нет! Девочка бежала до тех пор, пока ноги держали ее. Она решила, что должна кому-то все рассказать. Но кому? Вилли Эмери? Обхватив голову руками, Анна зарыдала.

– Я не такая, как он говорил! Не такая! – снова и снова выкрикивала она.

В итоге обессилевшая девочка уснула, а через несколько часов ее нашел Вилли Эмери и отнес к обеспокоенным родителям.

В свои семнадцать лет он чувствовал себя взрослым мужчиной, когда подошел к родителям Анны и заверил, что с девочкой все в порядке и она просто уснула на берегу. Никто, кроме Вилли, не увидел на ее щеках следов слез, и он пообещал себе выяснить их причину. Он также был единственным человеком, который заметил, что нигде не видно священника. «А это, – сказал себе Вилли, – не похоже на Баскома Стоунхама, который любит находиться в самой гуще событий, не выпуская из рук молитвенника».

* * *

Никогда еще Калеб не был так зол! Сассакус прав: белые ужасно глупы. Люди, которые сидели сейчас перед ним за столом, с их веселыми разговорами и элегантными костюмами, вызывали у Калеба раздражение и брезгливость. Они выслушали его, а потом рассмеялись. Глупости! Сассакус? Сассакус не хочет никакой войны! Сассакус любит белых людей! Индейцы могут объединиться? Ерунда! Кого волнует, что эти дикари пришли сюда первыми? Белый человек оказался сильнее, он уже доказал это. Даже если индейцы и соберутся вместе, они не ровня англичанам и голландцам. Возможно, будет стычка или две, но этим мерзавцам дикарям быстро укажут на их место.

Калеб наблюдал, как мужчины подняли бокалы и выпили за смерть всех краснокожих. Изрядно пьяный представительный джентльмен в темно-красном жилете и кружевной рубашке громко хлопнул Калеба по спине и постарался сфокусировать взгляд на сердитом лице капитана.

– Вы, ван дер Рис, считаете, что вправе контролировать деятельность нашей компании в Америке.

Но это не так! – заявил он, размахивая указательным пальцем. – Мы знаем, что делаем. И губернатор Кифт скоро докажет вам это!

Калеб буквально кипел от злости, но понимал, что нет смысла спорить с пьяными. Судя по всему, это было их нормальное состояние – видимо, трезвость была не в моде в этих краях. Калеб оказался единственным здравомыслящим человеком среди них. Письмо, гарантирующее ему полную власть в качестве представителя Голландской Вест-Индской компании, ничего не значило для этих отупевших от пьянства идиотов.

* * *

Сассакус занял свое место в совете у большого костра, его представитель огласил имена присутствующих вождей. Хотя сами вожди не приехали на встречу, представители заменяли их, выступая от их имени. Когда все собрались, гости сели бок о бок, образовав прямую линию. Сассакус расположился поодаль от костра, лицом к прибывшим. Сквозь языки пламени он видел своих недругов. Множественные распри разъединяли индейские племена, но Сассакус надеялся, что они сплотятся перед лицом общей опасности.

Гладя во враждебные глаза, вождь обратился к собравшимся с речью:

– Все индейцы – братья. Все мы принадлежим к семье Алгонкин и говорим на одном языке. Мы дети земли и должны жить ради нее. Настало время пи-котам взглянуть в лицо своему врагу. Но скоро, очень скоро, каждый из вас разделит участь пикотов. Наши кости перегниют и обогатят землю, сделают ее более плодородной. Мы станем удобрением для плодов бледнолицых, они будут ловить рыбу в наших реках и охотиться в наших лесах.

Сассакус говорил неторопливо и ясно излагал мысли, чтобы быть уверенным: его поймут правильно и передадут послание вождям.

– Все мы люди. И мы смертны. Мы ничего не оставим после себя. Опавшие с деревьев листья будут устилать наши могилы, и не успеет орел целиком прожить свою жизнь, как не останется ни одного человека, который мог бы подтвердить, что на этой земле жили краснокожие люди…

Сассакус, гордо и высоко подняв голову, ушел в свой вигвам ждать ответа представителей племен. Станут ли они плечом к плечу вместе с братьями-пикотами? Вождь склонялся к мысли, что его народ будет вынужден в одиночку смотреть в лицо своей судьбе.

* * *

Сумерки успели сгуститься прежде, чем Малькольм отважился высунуть нос из своего убежища в лесу и побрел вперед, спотыкаясь о камни и путаясь в виноградных лозах. Опухоль на глазу – результат стычки с Калебом – уже спала, и Уэзерли вполне мог различить, куда движется.

Он плутал по лесу несколько часов, пока наконец не увидел неяркие огни Сейбрука. Эта местность была ему знакома: последние два дня он устраивал вылазки в поселение, чтобы раздобыть какой-нибудь еды. Он собирал яйца в курятниках, раннюю редиску и горох в огородах и даже поймал заблудившегося цыпленка.

Малькольм бесшумно пробирался среди деревьев, часто останавливаясь и оглядываясь по сторонам.

Мысленно он ругал и проклинал всех ван дер Рисов. Он считал, что капитан ван дер Рис, потерпев неудачу и заплатив выкуп за Рэн, без сомнения, назначит щедрое вознаграждение за голову Уэзерли. И единственный его шанс сохранить жизнь – скрыться в Англии, где никто не додумается искать его.

Уэзерли охватило радостное возбуждение. Он так близко находился от самого безопасного места – корабля! Малькольм уже мог различить в водах залива стройные очертаний «Морской Сирены». Она находилась достаточно близко от берега, чтобы он мог добраться до нее вплавь. Однажды этот корабль уже был его убежищем, когда увозил от берегов Англии. Станет им и теперь! Малькольм оглянулся по сторонам и хотел было продолжить путь по песчаной полоске пляжа, но услышал голос – сначала тихий, потом звенящий от гнева. Испуганный Уэзерли притаился. Голос был знаком ему, где-то он его уже слышал… Он силился разобрать слова, но шорох ветвей и тихий плеск воды мешали ему. Стараясь ступать неслышно, Малькольм подкрался поближе к говорившему.

Это священник! С ним еще кто-то… А вон и третий человек подсматривает из-за дерева… Ба! Так святоша с дамой! Малькольм ухмыльнулся. Это он мог понять. Священник развлекается с чужой женой, а муж ждет в надежде застать обольстителя в компрометирующем положении. Уэзерли покачал головой. Что бы с Баскомом ни случилось, он этого заслуживает. Естественно, Малькольм не собирался вмешиваться в это дело. У него достаточно и своих проблем. Он просто посмотрит, чем закончится пикантная сцена.

Уэзерли в изумлении наблюдал, как Баском заставил девушку встать на колени, а затем вцепился в нее, чтобы не сбежала. Девушка была неуклюжей – не то что самоуверенная тигрица Рэн. Она плакала и всхлипывала из-за того, что Баском заставлял ее делать. Значит, это не взаимная страсть… Взгляд Малькольма вновь устремился на фигуру, скрывавшуюся за деревом. «Кажется, священнику не придется ждать суда Божьего», – промелькнуло в его мозгу.

Мужчина вышел из укрытия и направился к паре на берегу. В лунном свете Малькольм увидел, как блеснул клинок ножа. Он сморщился: существовали и другие способы умертвить противника, менее болезненные.

Мужчина – кем бы он ни был – хорошо сделал свое дело и увел девушку прочь, обняв за плечи и заслоняя от ужасного зрелища. Малькольм увидел, что нож упал на землю, и подавил в себе желание подобрать его. Вместо этого он беззвучно подполз на четвереньках к воде и поплыл к кораблю.

На фоне звездного неба Малькольм хорошо видел темнеющий корпус «Морской Сирены». Тянулись мучительные минуты; время от времени, когда силы оставляли его, Уэзерли переворачивался на спину и отдыхал. Корабль, однако, не становился ближе. Мокрая одежда и мешочек с драгоценными камнями, который лежал за пазухой, тянули вниз; ноги сводило судорогой. Судно продолжало ускользать от него. Оглянувшись, Малькольм с ужасом обнаружил, что не одолел и половины пути. Черные волны стали его врагами. Они накрывали его с головой, заполняли рот и нос водой, не допускали к нему воздух. Малькольм упорно старался держаться на поверхности, в голове маячила заветная цель – темнота камеры, где его никто не найдет, безопасность, гарантия возвращения домой…

Уставшие мышцы Уэзерли отказывались работать. С каждым разом становилось все труднее держать голову над поверхностью воды, делать очередной глоток воздуха. Слезы Малькольма смешивались с солеными брызгами – слезы жалости к себе и гнева на несправедливость судьбы. Он был так близок к тому, чтобы иметь все, ни в чем не нуждаться, а теперь ничего не осталось… И все благодаря Рэн! Она действительно убила его в Лондоне, когда украла самое ценное качество – красивое лицо. Даже Сара отвергла его после того, как увидела, каким он стал. Рэн так расчетливо уничтожила его, будто вонзила в сердце нож и медленно поворачивала его.

Темные воды сомкнулись над головой Уэзерли – один раз, другой… Малькольм почувствовал, что уходит под воду в третий раз, и вместо того, чтобы произнести молитву, услышал свой полный отчаяния крик:

– Рэн!!!

ГЛАВА 25

Калеб упорно гнал коня, остановившись только раз, чтобы подремать и дать отдышаться выбившемуся из сил животному. Когда он проснулся, вокруг стояла кромешная тьма. Калеб потерял слишком много времени, собирая разбредшуюся по окрестностям команду. Путешествовать одному было сподручнее, и капитан велел своим людям, чтобы они дожидались его в Нью-Амстердаме, где «Морская Сирена» станет на якорь для закупки продовольствия на обратный путь в Англию.