– Да, сэр, – откликнулся молодой возница, и карета сразу же замедлила ход.

– Не здесь! – запротестовала Венеция. – На остановке, где мы будем менять лошадей!

Лахлан насмешливо приподнял густую бровь.

– Вы же сказали, что не можете терпеть.

– Я могу подождать, пока мы не остановимся там, где имеются…

– Уборная? – Он оглядел ее с холодным спокойствием. – Если вы считаете, что я позволю вам разгуливать по гостинице, то этого не будет, советую хорошенько подумать. Или здесь, или нигде.

О, как бы ей хотелось стереть пощечиной это самодовольное выражение его лица, а затем сильным пинком вышвырнуть его из кареты! Как там говорила тетушка Мэгги? «Ты не выдержала бы и одного дня в обществе такого «шотландского парня», не пожелав огреть его кружкой по голове». Как печально, что это оказалось правдой.

Когда карета остановилась. Венеция выглянула в окно. Ни деревца, ни кустика на многие мили вокруг – абсолютно открытое место.

– Я не могу… поймите… Не здесь, ради всего святого! Кто-нибудь может меня увидеть!

– Здесь никого нет. Решайте наконец! Нужно вам помочиться или нет?

Взглянув на него с возмущением, Венеция взялась за ручку дверцы.

– Может, вы прекратите употреблять это вульгарное слово?

Он насмешливо ухмыльнулся:

– Забавно наблюдать, как вы выходите из себя.

– Вы и в самом деле негодяй, – огрызнулась она, вылезая из кареты. – Видно, вы слишком долго разъезжали по дорогам с бандитами, если забыли, как подобает вести себя джентльмену.

К ее ужасу, он вылез вслед за ней и схватил ее за руку. Она резко вырвалась.

– Не собираетесь же вы меня сопровождать!

– Не только собираюсь, но так и сделаю. Вы достаточно безумны, чтобы попытаться убежать, а я не в том настроении, чтобы гоняться за вами по холмам.

– Лахлан, пожалуйста, позвольте мне уединиться…

– Мы не будем на вас смотреть, обещаю. Но я не позволю вам отойти от меня больше, чем на несколько футов, так что вам следует к этому привыкать.

Со вздохом она распростилась с надеждой убежать от него сейчас. Отчаяние охватило ее, когда они удалялись от кареты. Почему ему во всем удается взять верх?

Наглец остановился возле неглубокого овражка.

– Внизу вас невозможно будет увидеть с дороги. Я повернусь к вам спиной, но вы должны все время разговаривать со мной. Если вы замолчите хотя бы на мгновение, я обернусь. Понятно?

Стиснув зубы, она кивнула. Затем спустилась на несколько ярдов вниз, на самое дно оврага.

Едва она отыскала место, чтобы присесть, как он грубо окликнул ее:

– Говорите же со мной!

Она громко выругалась. Он рассмеялся:

– Вот и прекрасно, продолжайте в том же духе.

Подняв юбки, она с трудом пыталась сообразить, что бы такое сказать.

– Мы направляемся в Росскрейг?

– В местечко неподалеку. Туда, где я жил после того, как наш отец подослал своих людей убить меня.

– Может быть, кто-то и попытался вас убить, но только не папа. У человека, подобного вам, должно быть, и без того много врагов.

– Ни одного, кто стал бы кричать о своих связях с вашим отцом, перед тем как… – Внезапно он замолчал.

– Перед тем как что?

– Ничего, – отрезал он. – Делайте, что собирались, Принцесса Гордячка, и поспешите назад.

– Я буду вам очень признательна, если вы перестанете называть меня этим прозвищем. – Она с облегчением поднялась. – Мы уже давно не дети.

– Это чертовски верно, – пробормотал он, больше для себя самого.

Венеция начала подниматься по склону.

– Вот и все. И я очень вам благодарна… – Она резко осеклась, выбравшись из оврага. – О Господи!

Лахлан удивленно взглянул на нее:

– Что?

Солнце низко висело над простирающимися до самого горизонта горами, с их сверкающими вершинами, утопающими в дымке багрово-фиолетовых теней. Бледно-фиолетовые тона переходили в розовые, а те, в свою очередь, сменялись яркими вспышками трепещущих солнечных лучей, сверкавших так, что было больно глазам.

– Я так давно не была в родных краях, – прошептала Венеция, протягивая к горам руку.

Лахлан посмотрел в направлении ее руки, и лицо его смягчилось.

– Эта высокая гора – Бен-Лоэрс.

Венеция вздохнула:

– Я чувствую себя словно во сне. В давнем сне, постоянно преследовавшем меня с тех самых пор, как я уехала в Лондон. Все это так прекрасно!

– Да, это так.

Взглянув на Лахлана, девушка с удивлением отметила, что он просто светится от удовольствия.

– Вы всегда утверждали, что ненавидите Шотландское нагорье. Дождаться не могли, когда сможете уехать.

– Я был болваном, слишком занятым собой, чтобы понимать, что в жизни действительно важно.

– И что же это?

Лицо его снова стало суровым, и он действительно напоминал бесстрашного воина-горца из народных преданий.

– Отчий дом. Семья. Родные. То, откуда я вышел и что никогда не изменится. – Затем он нетерпеливо схватил ее за руку: – Пора в карету, миледи, поторопитесь.

Венеция молча шла рядом. Что такого она сказала, что могло его так расстроить? В детстве он был смешливым. Этот угрюмый Лахлан был ей совсем не знаком.

Когда они вернулись в карету и она уселась на место, Лахлан приказал Джейми трогаться. Девушка потянулась, чтобы раздвинуть шторки, но горец перехватил ее руку:

– Пусть будут закрыты.

– Но почему? – Венеция попыталась вырваться. – Мы уже бог знает где, никто нас не увидит.

Он с силой сжал ее руку:

– Оставьте шторки в покое, или мне придется вас связать.

Она перестала сопротивляться. Если он ее свяжет, ей ни за что не удастся сбежать.

Когда Лахлан понял, что одержал верх, он отпустил ее. Откинувшись на спинку сиденья, Венеция пыталась взять себя в руки.

Как только она почувствовала, что способна говорить спокойно, она сказала:

– Я всего лишь хотела видеть горы. Наверное, это не так уж…

– Думаете, я не знаю, к чему вы клоните? Вы, с вашими красивыми словами о Шотландском нагорье… Вы просто пытаетесь смягчить и разжалобить меня, чтобы я отпустил вас. – Скрестив руки на могучей груди, он сердито уставился на нее. – Любезное обращение действует на меня так же, как желание кусаться.

Расправив плечи, девушка приняла высокомерную позу, которую в совершенстве усвоила в пансионе миссис Харрис.

– Поскольку вежливое обращение вас раздражает, а о том, чтобы кусаться, не может быть и речи, что мне еще остается? Оскорбления? Учтивые разговоры? Слезы? Что мне дозволяется делать, чтобы не сердить вас?

На его застывшем суровом лице можно было колоть лед.

– Заткнуться и помолчать будет в самый раз.

– Ну нет, на это даже не рассчитывай, парень, – выпалила она в ответ, копируя его гэльский выговор, и одарила его приторно-сладкой улыбкой. – Скорее всего я стану петь. У меня неплохой репертуар, включая баллады. А в них, между прочим, говорится, что музыка способна укротить даже дикого зверя.

– Ну уж нет! Я помню, как вы когда-то пели. Не хотелось бы снова это услышать.

О, опять незаслуженное оскорбление!

– Мне было всего шесть лет, когда я спела ту глупую песенку, которую вы вспомнили. Уверяю вас, что с тех пор я значительно преуспела в искусстве вокала.

– Желаете поразвлечься? – Вытащив из-под сиденья ранец, Лахлан порылся в нем и швырнул Венеции какой-то пакет: – Поешьте немного. По крайней мере хотя бы на несколько минут оставите меня в покое.

Девушка отбросила обернутый бумагой сверток ему назад.

– Нет уж, благодарю. – Пусть даже не надеется, что ему удастся наслаждаться покоем.

Лахлан сердито прищурился:

– Я понимаю, что это не бог весть какое лакомство, но даже такая утонченная леди, как вы, не должна воротить нос от сандвичей с ростбифом.

В животе у нее заурчало, но она не обратила на это внимания.

– Если вы хотите, чтобы я поела, то остановите карету и дайте настоящей еды.

– Ах, надменной упрямице леди захотелось настоящей еды, всего-то? – Лахлан откинулся на спинку сиденья, развернул пакет, вытащил из него очень аппетитный сандвич и протянул ей. – Мы не станем останавливаться, чтобы поесть в пути, так что выбросите эту блажь из головы. И если вы будете морить себя голодом, то все равно не избавитесь от меня. Поэтому вам лучше перекусить.

– Я не буду есть, пока вы не вернете меня в Эдинбург. – Венеция скрестила на груди руки. – И вам не удастся меня заставить.

Лахлан пристально посмотрел на нее, затем с удовольствием принялся за сандвич.

– Как вам угодно, миледи.

На короткое время в карете воцарилась тишина. Венеция изо всех сил старалась не замечать соблазнительного запаха жареного мяса. Неужели к нему примешивался тонкий аромат горчицы?

– Наверное, мне действительно не следует вас кормить, – в конце концов сказал похититель.

Девушка промолчала.

– Чем больше вы ослабеете от голода, тем меньше доставите мне хлопот.

Она пронзила его испепеляющим взглядом.

– Когда вы станете слишком слабой; чтобы убежать или бороться, я смогу…

– Дайте мне сандвич, черт вас возьми! – Пусть такая скотина, как он, назовет ее обманщицей. Она должна есть, чтобы добиться своей цели.

С торжеством во взгляде Лахлан протянул ей второй сверток, затем снова порылся в ранце.

– Здесь еще есть и яблоки!

Девушка сняла перчатки, развернула сверток, затем постелила на колени бумагу, используя ее вместо тарелки. Лахлан перестал копаться в ранце и с удивлением наблюдал, как методично она разрывает сандвич на маленькие кусочки.

– Что вы делаете?

– Ем сандвич.

– Нет, ничего подобного. Вы его препарируете.

Венеция сунула кусочек себе в рот, долго жевала и лишь затем проглотила.

– Вот каким образом я обычно ем сандвич, сэр.

– Но почему?

Привычка. В детстве мама учила ее есть таким способом, потому что она всегда с жадностью набрасывалась на еду. Но зачем сообщать ему такие подробности, если есть возможность просто позлить его?

– Так принято есть у цивилизованных людей. Но таким, как вы, этого не понять.

Ей пришлось подавить усмешку, когда он сердито нахмурился.

– Если вы не заметили, вас увозят насильно. Так что не стоит беспокоиться об условностях.

– Хорошие манеры всегда уместны. Истинное суждение о леди можно составить по ее поведению в наиболее трудные моменты жизни. – Когда он насмешливо фыркнул, девушка добавила: – Полагаю, в армии вас учили чему-то подобному, например, подчиняться дисциплине. Хотя вы явно пренебрегали этими правилами в последние годы.

– Ах да, дисциплина, – сказал он с заметным сарказмом. – Английское слово для обозначения «стой и погибни, если мы так прикажем».

Она посмотрела на него с неодобрением:

– Разве не так поступают все солдаты?

– Солдаты сражаются. Но когда уже нет возможности сражаться, а ваш командир… – Лахлан выругался. – Вам этого не понять.

– Я могу попытаться, – возразила она.

Он откинулся назад и сменил тему разговора.

– Значит, этому вас учили в вашем распрекрасном пансионе, не так ли? – Он указал на ее самодельную тарелку. – Как благонравной английской леди подобает есть сандвич?

Вздохнув, она взяла следующий кусочек.

– Да, как и многим другим вещам.

– Например?

– Как нужно петь, как обращаться к старшим, как правильно ходить, как говорить по-французски….

– Как заиметь мужа.

Венеция насмешливо изогнула бровь.

– Как заиметь достойного мужа. Миссис Харрис старалась научить нас отличать негодяя от джентльмена. – В ее голосе звучала горечь. – Но видно, я не очень хорошо усвоила этот урок.

Лахлан пристально посмотрел на нее. Что-то вроде чувства вины промелькнуло в его глазах. Девушка почувствовала себя неловко и отвела взгляд, а он снова принялся искать что-то в своем ранце. Как только она закончила есть сандвич, он положил на ее импровизированную тарелку яблоко. Но когда Венеция потянулась за ним, Лахлан схватил ее за руку.

– Вы не сделали ничего плохого, правда. Ваш отец должен был предупредить вас обо мне. Это не ваша вина.

– Теперь вы пытаетесь меня растрогать? Ничего не получится. Для этого я слишком упрямая «благонравная леди». – От приступа гнева у Венеции перехватило дыхание. – Обычно я не позволяю лести и нежным словам сбить меня с пути, который считаю правильным.

– Именно это я и имел в виду, – сказал он уже более твердо, крепко сжимая ее ладонь в своей. – Вы не сделали ничего дурного, ни прошлой ночью, ни сегодня.

Она тяжело вздохнула.

– Мне не следовало настаивать на поездке в Шотландию. Папа говорил, что это опасно, но я его не слушала.

– Это не имеет значения. – Лахлан посмотрел на ее руку и как бы невзначай погладил ее большой палец. – Я все равно похитил бы вас, даже если бы для этого мне пришлось отправиться в Лондон. Подослав людей убить меня, ваш отец начал войну. Ваш приезд сюда только несколько облегчил задачу.