Двухчасовая поездка на автомобиле показалась ей лучшим вариантом, особенно если учесть, что она не знала, с чем ей придется там столкнуться. Что, если там не окажется свидетельства о смерти Клэр? Что, если там окажутся сведения о ребенке? Если Вероника будет там лично, то она сможет получить больше информации — в зависимости от своих находок.

Решение было принято. В пятницу после вчерашней смены девушка сразу же рухнула на кровать, как только зашла к себе в квартиру. Как обычно, Валентин разбудил ее в полночь для следующего урока.

— Сегодня вечером не получится, — сказала Вероника, спрятав голову под подушку. — У меня болит голова.

— Тогда я заварю тебе чаю. — Валентин направился на кухню.

— Лучше приготовь кофе! — крикнула девушка ему вдогонку. — Черного — и через несколько минут я буду бодра и весела.

Попробовав густой горький напиток, она скривилась:

— Ну и гадость!

— Давай положу тебе сахара.

— Нет, мне нужен именно такой. — Вероника зажала нос и сделала огромный глоток ужасного напитка. После четвертой чашки она действительно смогла разлепить веки и комната больше не расплывалась у нес перед пазами. — Гораздо лучше. Так что нас ждет сегодня вечером?

— Сегодня вечером мы перейдем к поцелуям.

— Наконец-то! — Вероника закрыла глаза и зажмурилась. — Я готова.

— Не совсем. — Валентин вложил ей в руки тетрадь и ручку. — Вот теперь ты готова, милочка.

— Я думала, что мы будем целоваться.

— Мы будем писать о поцелуях, — сказал призрак и начал расхаживать по комнате. — Так вот, есть несколько видов поцелуев: легкое прикосновение закрытыми губами, «поцелуй бабочки», страстный поцелуй…

Валентин остановился и пристально посмотрел на Веронику:

— Ты не записываешь.

— На самом деле я надеялась на маленькую демонстрацию. — В голосе девушки слышалась мольба — горячая, отчаянная мольба. Вероника, не отрываясь, смотрела на рот Валентина, на его слегка выдающуюся вперед нижнюю губу. У него были необыкновенно прекрасные губы для мужчины — чувственные губы. — Я лучше запоминаю материал, когда могу прочувствовать его на практических занятиях своими руками… вернее, своими губами.

Валет ин задумался, затем нахмурился и сердито посмотрел на девушку. Наверное, эта идея не показалась ему слишком хорошей, потому что он снова начал расхаживать по комнате и рассказывать о поцелуях, почти не обращая внимания на Веронику.

«Вечно мне не везет», — думала девушка, забираясь в кровать. Прошло уже довольно много времени после того, как Валентин растворился в воздухе, оставив Веронику в компании с неудовлетворенными гормонами и мечтами.

Но от этой компании ей не было совершенно никакого проку. Всегда девушке доставалось одно и то же, а она была готова для большего и желала получить его.

Черт возьми, когда Вероника наконец-то решила предаться удовольствиям, она обнаружила, что объект ее вожделения обладает несгибаемой волей! Призрак с железной силой воли и правилом «не прикасаться к девственницам».

А вдруг он тоже размышляет о своем невезении?


Да, Валентину определенно не повезло в жизни еще больше, чем ей.

Вероника пришла к этому выводу, находясь на цокольном этаже здания архива актов гражданского состояния Луизианы в Батон-Руже и изучая свидетельство о смерти на экране аппарата для просмотра микрофильмов. Выяснив судьбу Клэр, она решила поискать сведения о Валентине и нашла свидетельство о его смерти.

Валентин был убит.

Девушка чувствовала себя так, словно кто-то подло ударил ее в живот.

Но тут вмешался ее внутренний голос, напомнив, что все это случилось сто пятьдесят лет назад и фактически стало древней историей. Все должны когда-то умереть, а убийства были обычным делом, газеты постоянно писали о таких случаях.

Этот факт немного утешил ее. Но это был не какой-то незнакомый человек, о котором она случайно прочитала в газете, — это был Валентин.

Призрак, успокоила себя Вероника, просто призрак.

Но сто пятьдесят лет назад он был настоящим, живым человеком…


— Ты был убит! — выпалила девушка, влетев поздно вечером в квартиру после восьмичасовой смены в библиотеке и пронзив Валентина обвиняющим взглядом.

Валентин сидел в кресле, вытянув перед собой длинные ноги и скрестив их. Призрак выглядел таким красивым, таким живым, таким настоящим…

Вероника тряхнула головой, отгоняя прочь смущающие ее мысли, и дала волю своему раздражению.

— Почему ты не сказал мне об этом?

Валентин выключил телевизор и повернулся к ней:

— Ты никогда не спрашивала меня, милая.

Она действительно не спрашивала. С того самого момента, когда Валентин впервые появился перед ней, девушка ни разу не спросила его о прошлом — о том, каким он был человеком… раньше. Он появился как сон, потом превратился в призрака, и Вероника решила смириться с таким положением вещей.

Но чем больше она узнавала его, тем более настоящим он казался — более соблазнительным и поэтому более опасным.

«Не спрашивай, — сказала себе девушка. — Просто оставь все как есть, не открывай рта и займись своими собственными проблемами: учебой, работой и планами на будущее».

— Что же случилось? — Неужели этот печальный, озабоченный голос — ее собственный? Черт возьми, так оно и есть. И хуже того: он полностью отражает ее чувства.

— Ты и в самом деле хочешь это узнать?

— Нет, но я должна это знать.

Валентин посмотрел на нее долгим и суровым взглядом, потом поднялся и направился к створчатым дверям балкона. Он нажал на ручку, открыл одну створку и выглянул на улицу.

— Сегодня такая же ночь — ясная, теплая. Той ночью я спал один в своей кровати в «Небесных ворогах».

— «Небесных воротах»?

— Так называлась моя плантация. Одно время она была самой большой плантацией во всей Луизиане. Теперь плантации уже нет, ее сожгли дотла в конце прошлого столетия. Эту информацию я почерпнул с таблички, которая висела над моей кроватью в музее, где я провел несколько лет. — Валентин закрыл глаза. — Это было ужасно давно, но я все еще вспоминаю «Небесные ворота» и представляю, как объезжаю свои поля, как выхожу в столовую к обеду. Я до сих пор ясно вижу свою прекрасную плантацию.

— Я понимаю…

Губы Валентина изогнулись в печальной улыбке.

— Мой отец вложил всю свою жизнь в этот дом. Он переехал туда из Франции в тысяча восьмисотом году в надежде сколотить состояние и обеспечить моей матери такую жизнь, к которой она привыкла. Моя мамочка принадлежала к королевской семье. Она пошла против воли своих родителей, убежала из дома и вышла замуж за моего отца. Он сам в то время был студентом из благородной и богатой семьи, но его фамилии все-таки было далеко до королевской. Моя маман заставила отца почувствовать себя королем, поэтому он захотел покроить настоящий дворец.

И построил его Главный дом был просто прекрасен — с двадцатью спальнями и великолепным танцевальным залом.

Вероника закрыла глаза, стараясь представить эту картину; роскошная парчовая драпировка, мраморные камины, изящная лепнина…

— «Небесные ворота» казались мне такими огромными и пустыми после того, как умерли мои родители, а сестры повыходили замуж, — продолжил Валентин. — Я стал владельцем процветающей плантации и в огромном количестве выращивал табак. — Он потряс головой, словно пытаясь избавиться от печальных воспоминаний.

Вероника не могла сказать, что она в чем-то обвиняет его. Валентин, согласно свидетельству о смерти, был убит в своей кровати. В этой кровати…

— О Боже мой! — воскликнула девушка и схватилась за голову. — Я спала в кровати убитого!

Валентин улыбнулся ей:

— В кровати призрака. И не надо так переживать: я упал на пол, а не истекал кровью на простынях. Лишь моя рука касалась кровати, когда смерть забрала мое тело.

Вероника перевела дух, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.

— Это утешает.

— Тебя — может быть, но ты, надеюсь, помнишь, что я мертв?

Если бы девушка только могла это сделать! Проблема заключалась в том, что она постоянно забывала об этом немаловажном факте. Вероника по-прежнему видела мужчину, чья высокая, сильная фигура загораживала проем створчатых дверей Она слышала голос, который рассказывал о далекой-далекой жаркой и влажной ночи, о том, как рано утром хозяина плантации разбудило нападение группы разгневанных граждан под предводительством члена городского правительства.

— Так кто же на самом деле выстрелил в тебя?

— Священник.

— Тебя убил священник?

— Он был прежде всего отцом, а потом уже священником. Ведь я лишил девственности его дочь и оставил ее беременной. Так думал он, так думали и все остальные жители города.

— Ты никогда не говорил мне, почему они так думали.

— Она сама обвинила меня, сказав, что мы провели вместе одну ночь — ночь ежегодного городского фестиваля в честь уборки урожая. На соседней плантации был великолепный бал, во время которого я предположительно затащил ее в постель. — Валентин поморщился. — Я помню танцевальный зал, набитый людьми, в котором, кстати, было много женщин. Помню множество лиц, но только ее не помню.

— А ведь великолепный Валентин Тремейн никогда не забывает женских лиц.

Призрак кивнул.

— Он не забывает и имена, — добавила Вероника, напоминая ему о недавнем «сбое» его памяти.

Валентин сердито взглянул на нее:

— Если только меня не отвлекают полураздетые соблазнительные рыжие красавицы!

Девушке с трудом удалось скрыть улыбку, а тем временем призрак глубоко вздохнул, отвернулся и уставился на улицу, облокотившись на ограду балкона.

— Я станцевал несколько танцев, целовался с восхитительными женщинами в саду, но все остальное…

— Клэр там не было?

— Ее я не могу вспомнить.

— И никаких рыжих во фланелевых ночных рубашках?

— Благодарю, но таких там тоже не было.

— Значит, можно с уверенностью утверждать, что с твоей памятью все в порядке, — сказала Вероника. — А что случилось после бала?

— Наша обычная компания устроилась в библиотеке поиграть в карты — несколько владельцев соседних плантаций, с которыми меня связывали деловые отношения. Я выиграл несколько партий, немного выпил, а что было потом, не помню. Проснулся я на следующее утро в заброшенной хижине на краю моей плантации.

— Один?

— Если не считать ужасной головной боли и явного ощущения, что рядом со мной спала женщина.

— Откуда ты знаешь, что это была женщина?

Валентин раздраженно взглянул на нее.

— Запах, милая. Я хорошо знаю запах женщины. Но, увы, я не знал, что это была за женщина, и не было никакого подтверждения, что она была девственницей.

— Подтверждения?..

— Крови.

— Ox… — Вероника смутилась и покраснела, несмотря на то что была женщиной девяностых годов двадцатого столетия. Огромный опыт этого человека в подобных делах заставлял ее чувствовать себя слишком наивной. Более того, Валентин волновал, пьянил и возбуждал ее только одним своим взглядом.

Девушка кашлянула.

— Но может, это была не она.

— То же самое я сказал священнику, когда он стал добиваться от меня правды. Может быть, это была она, может быть, и нет — я ничего не помнил.

— И что было потом?

— Он застрелил меня в моей кровати. — Валентин так буднично произнес эти слова, словно прошлое не имело для него никакого значения.

— Откуда ты узнала о моей несвоевременной кончине? — спросил он после долгой паузы.

— Из архивов Батон-Ружа. Я искала сведения о Клэр и там же нашла свидетельство о твоей смерти.

Надежда зажглась в глазах Валентина, когда он посмотрел в лицо Веронике:

— Клэр? Ты нашла что-нибудь?

— Свидетельство о рождении. Валентин, у Клэр Уилбур спустя восемь месяцев после твоей смерти родился ребенок.

— Мой?

Разочарование переполняло девушку.

— Мне очень жаль, но имени отца там не было — только имя матери.

Валентин выпрямился и начал расхаживать по комнате.

— Но мне нужно знать это. Черт возьми! Я должен это знать! Разве я могу спокойно себя чувствовать, когда у меня на душе такое? Я не могу. Я просто не могу!

— Но ты ничего не сможешь сделать, чтобы загладить свою вину, Валентин. Это произошло так давно. Нельзя допускать, чтобы чувство вины так терзало твою душу.

— Вины? — Валентин повернулся к девушке и скептически посмотрел на нее. — Ты действительно так думаешь?

— А разве это не так?

— Боже мой! Конечно, нет, — улыбнулся Валентин. — Это надежда, Вероник, надежда.

— Ты надеешься, что это твой ребенок?

Улыбка увяла, и лицо призрака стало серьезным.

— Пойми меня правильно. Я, конечно, сожалею об обстоятельствах этого зачатия, но ребенок — мой ребенок. — Неподдельная радость согнала печаль с его сурового лица. — Я никогда не смогу сожалеть о таком замечательном чуде!