Если я чего-то и хочу, то совсем не этого.

— У меня планы на сегодняшний вечер. — У меня сегодня свидание, горячее страстное свидание!

— О! — Она выглядела разочарованной.

Он мягко ей улыбнулся. Она мила и молода, она просто старается как можно лучше выполнять свою работу, а он ведет себя почти грубо.

— Спасибо за приглашение, — сказал Мэт, — может быть, как-нибудь в другой раз.

— Хотите выпить? — Холли помахала бутылкой у него перед носом. — Это виски. «Джек Дэниэлс».

— Нет, благодарю.

— Пропустим по маленькой?

— Нет, в самом деле.

— А ребята сейчас пройдутся по своему новому синглу. Оставайтесь послушать.

— Мне уже скоро уходить.

— Одну на дорожку? — Холли смотрела на него умоляюще.

— Ну, если только совсем чуть-чуть.

Она плеснула виски в высокий бокал и протянула ему. При одном виде виски у Мэта вновь стала раскалываться голова, однако вкус ему понравился. Все как надо — привкус собачьей шерсти и все такое.

Спустя два часа еще два полных бокала «Джека Дэниэлса» и двадцать два прогона песни «Ты мне нужна, детка, мне нужна любовница» Мэт уже здорово набрался и понимал это, как понимал и то, что ему уже давно пора быть совсем в другом месте.

— Я должен ехать, — невнятно пробормотал он.

— Вот номер моего телефона, — глядя ему прямо в глаза и стараясь при этом не выглядеть назойливо, протянула свою визитную карточку Холли. — Звоните мне. В любое время.

— Да у меня уже есть все, что нужно, — сказал он, похлопывая по пачке брошюр и, несмотря на свое крайнее опьянение, притворяясь, что не понял ее намека. — Завтра я приеду взять интервью у ребят.

— Постараюсь быть здесь.

— И я тоже, — сказал он и, едва держась на ногах, направился к выходу.


Ресторан «Аламо» был полон молодых преуспевающих ньюйоркцев, одетых дорого и ультрамодно. Мужчины в полосатых рубашках и в брюках с подтяжками, женщины в коротких юбках, хриплыми голосами кричавшие что-то друг другу через столики и визгливо хохотавшие. Через проход от нее полным ходом шло празднование чего-то, и одна разбитная особа с командирскими замашками, дама-командирша, окруженная молчаливыми гостями, приступила к основной части церемонии. Джози сразу же возненавидела ее. Дальше, через несколько столиков, сидела, вперившись друг в друга взглядом, раскаленная от страсти парочка. И им было наплевать на толчею вокруг, на официанта, который у их столика исполнял настоящий цирковой номер, обливая их десерт струей какого-то алкогольного напитка, полыхавшего настоящим пламенем, прямо из бутылки. Впечатляюще, ничего не скажешь. А они ничего не замечали вокруг. Все попытки бедного официанта вызвать их интерес к тому, что он делал, были напрасны. Когда он закончил, Джози еле слышно поаплодировала ему, и он молча поблагодарил ее, подняв бровь.

Джози сидела прямо в центре зала, выставленная на всеобщее обозрение, все еще совершенно одна. Мэт опаздывал уже на час. Она знала, что на час, потому что смотрела на часы каждую минуту и, значит, посмотрела на них уже шестьдесят раз. Подходил к концу уже третий стакан клубничного коктейля «Маргарита», и его вкус, вначале совершенно божественный, казался ей уже отвратительным, и она пила его с тем же удовольствием, с каким пила бы, наверное, соляную кислоту из батарейки. Она уже поиграла с беспечным видом соломинкой, и часами, и сережками, и своими волосами, но беспечность можно изображать от силы минут десять, а потом делать это становится уже неудобно. И где его черти носят? А она-то была просто уверена, что он придет. Ведь они так чудесно провели сегодня время вместе. Все эти ступеньки, хот-доги с пластмассовым вкусом и безвкусный чай, эта зеленая корона. Разве это не было прелюдией к настоящему свиданию? Да, он сравнил ее со шлепанцами и с перчатками. Ну и что из этого, и то и другое по-своему вещи необходимые. Он сказал, что ему было легко и уютно с ней. Очень легко.

Настолько легко, что он заставил ее сидеть здесь в одиночестве. Такой одинокой петунией на луковой грядке.

Официант пронес мимо нее поднос с каким-то необыкновенно пахнущим пряным блюдом. Посмотрел на нее с жалостью. Джози набрала в рот минеральной воды — надо дать передышку трио «Маргарита». Вода была безвкусной, теплой и без единого хилого пузыречка, способного хоть немного оживить угрюмую поверхность. Господи, как же она ненавидит мужчин. Всех. Когда вернется домой, то станет лесбиянкой. Ее подруга Катарина была замужем четыре раза, а теперь стала лесбиянкой, так что, наверное, в этом все же что-то есть. Если Катарина по три раза за ночь может делать это и как женщина, и как мужчина, то и любая другая сможет. Зато какие преимущества: кто-то станет гладить твои блузки, стирать брюки и помнить о том, что надо вовремя заплатить по счету из магазина «Барклай», а ты будешь развлекаться на стороне и заниматься спортом. Чем больше она размышляла на эту тему, тем привлекательнее казалась ей такая жизнь.

Может быть, ей позвонить Мэту, проверить, в гостинице ли он еще. Но сможет ли она вспомнить название гостиницы? Может быть, он вернулся после прослушивания той группы, впал в кому, вызванную совместным действием алкоголя и сменой часового пояса, стал совершенно невосприимчив к ходу времени и к тому факту, что его ждет некто, кто мог бы представлять для него больший интерес, чем даже какая-нибудь признанная красавица. А может быть, на него напали и он лежит, истекая кровью, на какой-нибудь улице, обсаженной деревьями, за которыми его никто не замечает; здесь такое постоянно случается — она уже смотрела первый канал нью-йоркского телевидения. Джози проглотила свою лишенную вкуса воду. Скорее всего, он просто негодяй.

Она даст ему еще пятнадцать минут, а потом уйдет.

Спустя полчаса мимо опять прошел тот официант.

— Вы думаете, ваш друг еще придет, мэм?

— Нет, не думаю. — Наверное, столик нужен для какой-нибудь счастливой парочки влюбленных голубков, а здесь сидит мрачная брошенная, разведенная женщина.

— Желаете что-то заказать?

Да ей кусок в горло не полезет. Желудок у нее свело спазмом, и если она попытается просунуть сквозь свои сжатые губы мясной блинчик энчиладу, то он, скорее всего, попадет не в то горло и она задохнется.

— Нет, спасибо.

— Еще один коктейль?

Она не вынесет еще одного коктейля, к тому же завтра утром ей надо прийти на свадебные приготовления Марты свежей и улыбающейся.

— Нет, я, пожалуй, пойду. Он позвонит мне в гостиницу.

На лице официанта отразилось сомнение. Она его разделяла.


Когда Мэт вышел из дверей звукозаписывающей студии, вдоль по Кэнел-стрит гулял завывающий ветер. Была ясная звездная ночь, морозный воздух был пронзительно-колким и жгучим, и это немного пробудило его от пьяной отрешенности. Ведь сейчас он должен обедать с Джози! И угораздило же его остаться и так набраться! Ему придется долго выкручиваться, объясняя причину всего этого. В чем бы ни состоял его талант, отношения к женщинам это уж точно не имело. В этом, как ни печально, он полный идиот. В кои веки ему встретилась молодая женщина, к которой он чувствует то, что не чувствовал к другим, — и нате вам, он умудряется все так усложнить.

Такси, такси, такси, ему нужно поймать такси. Но разве можно поймать такси, когда оно так необходимо? Конечно же, дорогой читатель, рядом не было ни одного такси. Такси, как полицейские: они исчезают из поля зрения именно тогда, когда они больше всего нужны.

Мэт пошарил в кармане, ища бумажку с названием ресторана и его адресом. Пока он шарил, бумажка скаталась в шарик. А когда он стал разворачивать его, зловредный ветер, выбрав подходящий момент, вырвал шарик из неуверенно двигающихся пальцев и понес, посвистывая себе, через дорогу.

— Только не это! — закричал Мэт, пока бумажка весело резвилась среди бегущих колес. Он соскочил с тротуара на дорогу, готовый немедленно пуститься в погоню за беглянкой, но она скрылась в автомобильном чаду и пару от машин, две или три из которых к тому же отвратительно надрывно ему сигналили. «Вернись», — закричал он. Но бумажка совершенно не желала, чтобы ее поймали. Он почти слышал, как она кричала ему: «Я свободна, свободна!»

Мэт схватился за голову, запустив пальцы в волосы. Ему захотелось то ли заплакать, то ли сильно ударить что-то неживое. И тут перед ним остановилось такси. Пораженный, но полный благодарного благоговения, Мэт сел в него.

— Мне надо в… в… — Куда же ему ехать? — В… в мексиканский ресторан.

— Ме-ки-кан-ски? — переспросил водитель.

— Вы мексиканец?

— Ке?

— Мекикано?

— Си.

— Мне нужно в мексиканский ресторан.

— Ке?

— Си, си.

— Ке?

— Куда вы ездите обедать?

— Обедать? Бит Мак?

— Да нет же, — завопил он. Медленнее: — Куда — вы — ездите — обедать — по-мексикански?

— Ме-ки-кан-ски?

Думай, Мэт. Думай. Под дурманящими волнами «Джека Дэниэлса», на самом дне, лежит твой мозг.

— Название как-то связано с кровопролитием. Что-то наподобие битвы у Малого Большого Рога, последнего поста Кастера, техасской резни цепной пилой…

— Кьен?

— Нет, Кастер. — Мэт в отчаянии откинулся на спинку сиденья. — Господи ты боже мой! Ты же чертов мексиканец и должен знать, где находится приличный мексиканский ресторан!

— Биг Мак?

Мэт обхватил голову руками и крепко сжал. Думай. Думай. Думай. Но озарение так и не наступало.

Водитель выжидающе смотрел на него.

— Кьен?

Плечи у Мэта печально сникли.

— Ладно, просто отвези меня в гостиницу.

— Ке?

— Только не начинай с начала! — И Мэт дал мексиканцу адрес своей гостиницы.

Успокоившись, водитель встроился в движение, и Мэт откинул голову на спинку сиденья. Дурак. Вот дурак-то. Где-то в этом безликом городе сидит красивая женщина и терпеливо ждет его (правда, может быть, уже нетерпеливо), а он такой идиот, что сумел забыть, где именно. Нельзя даже сказать, что память у него, как дырявое решето — это было бы незаслуженным оскорблением для всего семейства решет, да и сит в придачу. Он не знал номера ее телефона, не знал названия гостиницы, в которой она остановилась, найти ее — как иголку в стоге сена. Он оказался в городе, который никогда не спит[5], а ему ничего не остается, как идти спать. Одному. А завтра к вечеру он разделается с «Крутоголовыми» и с этим городом и — перелетная птица — полетит в родные края. А свою птицу счастья он упустил прямо из рук. Хороший мальчик, Мэтью.

Такси медленно подползло к очередному светофору, и Мэт закрыл глаза, отгородившись от мигания неоновых рекламных экранов, особенно резких на фоне уличной темноты; городской шум просачивался в машину, а завывание вездесущих полицейских сирен теребило его мозг. Внезапно глаза его открылись, и он резко выпрямился на сиденье.

— Это «Аламо»! — завопил он. — Черт возьми, это «Аламо»!

— А, си сеньор, «Аламо»!

— Я вспомнил! Я вспомнил! — Он даже почувствовал слабость от облегчения после такого напряжения.

— «Аламо».

Мэт стиснул кулаки: дай Бог, чтобы пронесло, не сорвалось опять.

— Есть Бог на свете!

— Си.

— Быстрее, быстрее! Поворот. Я выйду здесь. Пронто, пронто[6]. Арриба[7]!


Розовый кашемировый свитер был ее ошибкой. Большой ошибкой. Под мышками было влажно, и все тело чесалось. Как она могла так ошибиться в Мэте? Она ни на минуту не усомнилась в его честности — на его лице порядочность была начертана крупными буквами. Но ее знание людей оказалось настолько же глубоким и серьезным, как и «хлопомер» Хьюго Грина в последнем выпуске «Ударов удачи». Ее и на пять минут нельзя оставить одну, она сразу же влюбляется — и, конечно же, в того, кто ей совершенно не подходит. И все та же история. Интересно, как она сможет найти подходящего человека, когда все проводки в ее голове перепутались так, что она уже не способна отличить порядочного человека от подлого? Ей ведь даже в голову не пришло, что Мэт может не появиться в ресторане, и сейчас она не знала, сердиться ей или подумать о своем психическом здоровье.

Лучше сердиться, так легче успокоиться.

Непонятно, почему она должна была отменять свои планы, чтобы пообедать с Мэтом Джарвисом? Она могла обедать с кем-то другим, например с Дональдом Трампом. Ей надо было воспользоваться советом матери и позвонить Биллу Гейтсу. Может быть, он грустит сейчас где-то за углом в таком же гостиничном номере, как у нее, один перед телевизором в компании пиццы и банки пива и ждет не дождется, чтобы хоть кто-нибудь ему позвонил. Вопреки расхожему представлению, наличие миллионов не дает человеку счастья. Она оставила на столике чаевые для официанта и стала пробираться к выходу через радостную, оживленную толпу. Наконец она оказалась на тротуаре одна.