Филиппа Карр

В разгар лета

ЛЕСНАЯ ВЕДЬМА

В канун дня летнего солнцестояния мне шел двенадцатый год, но после ужасного события, которое произошло в ту памятную ночь, я сразу повзрослела и многое поняла.

Надо заметить, что мои обожаемые родители никак меня не подготовили к испытаниям в жизни.

Наша семья беззаботно жила в доме, который был похож скорее на крепость.

Сооруженный из серого камня дом стоял на скале и выглядел устрашающе. Две башни, соединенные зубчатой стеной с проходом посредине, также подтверждали, что так, вероятно, когда-то и было. Более того, «кадор» на корнуоллском языке значило «воин».

Наверное, древнейший наш предок занимался только войной. На протяжении многих поколений дом являлся фамильным жилищем Кадорсонов. Мои отец и мать очень гордились им, хотя мне казалось, что мать иногда тоскует по своему родному дому, расположенному в юго-восточной Англии. Мы же жили на юго-западе, поэтому, когда наша семья навещала бабушку с дедушкой, мы всякий раз совершали путешествие через всю страну.

Раньше дедушка и бабушка часто приезжали к нам, но теперь они очень постарели и им стало все труднее предпринимать столь далекое путешествие, особенно дедушке Дикону.

Кадор расположился в четверти мили от двух городков. Городок Западный Полдери отделялся от Восточного Полдери рекой, прорезавшей лесистые холмы и впадавшей в море. Через реку перекинулся мост, который уже стоял пять столетий.

Большинство населения городка было рыбаками, и в маленькой бухте всегда стояли лодки, а старики любили собираться на мосту и, облокотившись о каменный парапет, смотреть на происходящее вокруг.

Мне нравилось бывать здесь, когда. — возвращались рыбацкие лодки, и наблюдать общее оживление, сопровождаемое криками чаек, парящими низко над водой и высматривающими, не будет ли выброшена в реку какая-нибудь рыбешка.

Кадорсоны на протяжении нескольких поколений владели этими землями, и их долгом считалось обеспечить процветание владений, поэтому ко мне и брату все относились с уважением;

У нас также был дом в Лондоне, в котором мы часто встречались с бабушкой и дедушкой, так как они жили недалеко. Я обожала путешествовать, потому что, пока мы ехали по извилистым узким дорогам, отец рассказывал страшные истории о разбойниках, которые врывались в экипажи и требовали денег. Мама обычно говорила: «Прекрати, Джейк! Ты пугаешь детей!» Но нам очень нравились подобные истории, ведь мы чувствовали себя абсолютно в безопасности в присутствии родителей.

Я очень любила отца и мать. Они были для меня самыми лучшими людьми на свете, но к отцу я относилась с особым чувством, как и он ко мне. А мой брак Джекко был любимцем матери, так как она считала, что нужно сохранять некоторое равновесие в семье.

Мой отец — очень высокий, смуглый, с яркими сияющими глазами, создавал впечатление человека, наслаждающегося бытием. Я его считала одним из самых удивительных людей, которых я знала (другим таким человеком был Рольф Хансон). Он прожил жизнь, наполненную приключениям и часто о них рассказывал. Когда-то он жил в цыганском таборе, но в наказание за убийство человека его сослали в Австралию, где он пробыл семь лет.

Моя мать, довольно красивая женщина, обладала очень выразительными карими глазами и прекрасными .темными волосами. Я унаследовала от нее цвет волос, а от бабушки Лотти цвет голубых глаз.

Джекко, мой брат, был старше меня, но отношения между нами установились дружеские, хотя время от времени возникали разногласия.

Брата назвали Джейком в честь отца, но иметь в семье двух Джейков оказалось неудобным, и он стал Джекко.

Действительно чудесно было жить около моря.

В жаркие дни мы с Джекко сбрасывали башмаки и чулки и плескались в небольшой бухточке у подножья скалы, на которой стоял Кадор. Иногда нам удавалось уговорить одного из рыбаков взять нас с собой, и мы шли под парусом вдоль побережья по направлению к Плимуту. Иногда мы ловили креветок и маленьких. крабов, бродили по берегу в поисках полудрагоценных камней, вроде топаза или аметиста. Часто мы видели бедняков, собиравших на берегу моллюсков, из которых готовили какую-то еду, или покупавших остатки рыбы, на которую у рыбаков не нашлось покупателя среди более денежных людей.

Мне нравилось гулять с нашим дворецким Исааком и наблюдать, как он торгуется, покупая рыбу. Исаак выглядел весьма представительно, и даже Джекко с каким-то благоговейным почтением относился к нему.

Когда Исаак приносил рыбу домой, миссис Пенлок, наша кухарка, обычно подвергала ее тщательному обследованию и, если она ей не нравилась, выражала неудовольствие со свойственной ей резкой манерой.

Она была очень болтливой женщиной. Много раз я слышала ее жалобы. «И это лучшее, что вы смогли найти, мистер Исаак? Это невыносимо! На что она годится? Неужели нельзя было купить хорошей камбалы или приличной трески?» Мистеру Исааку всегда удавалось подавить любое из этих выступлений Обычно он отрезал сурово — «Один Бог распоряжается тем, что выходит из моря и что в море уходит, миссис Пенлок!» Это обычно заставляло ее умолкнуть Миссис Пенлок была очень суеверна и боялась задавать вопросы, когда речь заходила о таких вещах.

Именно на набережной я впервые заметила Дигори, стройного, подвижного мальчика с загорелой кожей.

Его черные волосы представляли собой взлохмаченную шапку кудрей; в его маленьких темных глазах светились настороженность и лукавство; закатанные брюки оголяли ноги. Он пробирался среди бочек и корзин с рыбой с неуловимой легкостью угря и хитростью обезьяны.

Мальчик скользнул к бочке с сардинами в то время, как рыбак Джек Горт, стоя к нам спиной, торговался с Исааком о цене хека У меня захватило дыхание, потому что Дигори запустил руку в бочку и вынул целую пригоршню рыбы, которую он с ловкостью опустил в свою сумку.

Я открыла рот, чтобы позвать Джека Юрта и указать ему на вора, но Дигори посмотрел прямо на меня.

Он приложил палец к губам, словно приказывая мне молчать, и, что удивительно, я действительно не проронила ни звука Затем, едва удерживаясь от смеха, он вытащил еще одну пригоршню рыбы, которая отправилась в ту же сумку, специально для этого предназначенную, и широко улыбнулся мне, прежде чем исчезнуть с набережной.

Я была слишком потрясена, чтобы говорить, и, когда Джек Горт закончил препираться с Исааком, я не сказала ничего. Я с беспокойством следила за Джеком, пока он оглядывал свою бочку, но, очевидно, не заметил, что часть его товара исчезла Мне кажется, Дигори подумал, что, поскольку я была свидетельницей его поступка и не заявила о нем, я так или иначе ему потворствовала, и это устанавливало между нами особое взаимопонимание.

Немного позже, на прогулке в лесу, я увидела его снова. Он лежал на берегу, швыряя в реку камни.

— Эй, ты, привет, — сказал он, когда я поравнялась с ним Я хотела гордо пройти мимо: простые люди не Могли так обращаться к членам нашей семьи, и я подумала, что Дигори, возможно, не знает, кто я.

Казалось, Дигори прочитал мои мысли, потому что сказал:

— Привет, девчонка Кадорсонов.

— Значит, ты знаешь меня?

— Конечно, знаю. Каждый знает Кадорсонов. Не тебя ли я видел на рыбном базаре?

— Я видела, как ты крадешь рыбу. Тебя накажут за воровство.

— Нет, — заявил он. — Я ловкий.

— Но тебе придется отвечать перед Богом. Он все видит.

— Я очень ловкий, — повторил он.

— Но не для ангелов.

Казалось, Дигори был озадачен. Он подобрал камень и швырнул его в реку:

— Ты не сможешь бросить так далеко?

Вместо ответа я показала ему, на что способна, он подобрал другой камень, и через несколько секунд мы стояли бок о бок, швыряя камни в реку.

Вдруг он повернулся ко мне и сказал:

— Это не воровство. В море много рыбы, и любой может взять ее.

— Что же ты не ловишь ее, как Джек Горт?

— Зачем, если он делает это для меня?

— Я вижу, ты, действительно, испорченный мальчишка.

Он широко улыбнулся:

— Но почему?

— Потому что ты украл рыбу Джека Горта.

— Ты меня выдашь? — спросил он.

Я помедлила, и он подошел ко мне ближе:

— Ты не осмелишься.

— А если бы осмелилась?

— Ты знаешь мою бабушку?

Я покачала головой.

— Она бы наложила на тебя проклятье, а потом ты бы высохла и умерла.

— Что ты говоришь?

Он подошел еще ближе, прищурился и сказал шепотом:

— Потому что она…

— Кто она?

Он покачал головой:

— Такие вещи не говорят. Будь осторожна, или тебе будет плохо, девчонка Кадорсонов.

Говоря это, он подпрыгнул, схватившись за ветку, несколько секунд на ней раскачивался, все больше обнаруживая сходство с ловкой обезьяной. Потом спрыгнул на землю и убежал прочь.

Я почувствовала желание бежать за ним и не смогла этому противиться. Вскоре он подошел к хижине, полностью скрытой густым кустарником, который рос вокруг. Я не отставала от него и видела, как Дигори пробежал сквозь заросли кустарника к домику под соломенной крышей, со стенами, сложенными из кукурузных стеблей. Дверь была открыта, и на пороге сидел черный кот.

Остановившись в дверном проеме, мальчик обернулся и взглянул на меня, как бы приглашая последовать за ним. Я не решалась, тогда он скорчил гримасу и исчез в хижине. Кот все так же сидел на пороге, глядя на меня, и его зеленые глаза казались зловещими. Я повернулась и бросилась домой со всех ног.

По словам миссис Пенлок, Дигори был «шалопаем мамаши Джинни», и я дрожала от страха и изумления при мысли о том, что стояла на пороге таинственного жилья мамаши Джинни и даже хотела войти в дом.

Я много думала об этом мальчике и пыталась что-нибудь выяснить о нем, но при детях старались не обсуждать мамашу Джинни и ее «шалопая». Часто, когда я входила на кухню, разговор прерывался, хотя я знала, что там любят посудачить о преступлениях, о девушках, у которых неожиданно появлялись дети, и, конечно, о мамаше Джинни.

Я узнала, что она жила одна в лесной хижине, пока несколько месяцев назад не появился «шалопай».

Сидя за столом, уставленным посудой, и подкрепляясь сладким горячим чаем и овсяным печеньем, миссис Пенлок рассказывала:

— Это было как гром с ясного неба! Кто бы подумал, что у мамаши Джинни есть семья, потому что все считали ее дьявольским отродьем. Говорят, что этот шалопай — ее внук, значит, у нее был муж или, по крайней мере, сын или дочь. И вот теперь с ней этот Дигори.

Я выяснила, что он остался сиротой, поэтому и живет с мамашей Джинни. Люди считали, что он такой же, как его бабка, и были начеку.

Теперь, более чем когда-либо, я хотела знать о мамаше Джинни и о месте, где она жила со своим внуком.

Понемногу мне это удавалось. Но слуги, зная, как мои родители относятся к таким разговорам, были в моем присутствии осторожны. Я старалась быть незаметной. Сидя, съежившись, в углу кухни или притворяясь спящей, я часто прислушивалась к разговорам о мамаше Джинни и ее внуке.

Миссис Пенлок правила кухней, следуя строгим правилам, знала, как поступить в любом случае. Великая поборница прав, она следила за тем, чтобы все правильно исполняли свои обязанности, и горе тому, кто попытался бы помешать ей в этом Миссис Пенлок знала привычки всех служанок, и я уверена, что от нее нельзя было утаить даже самый маленький проступок.

— Я бы не хотела иметь дела с мамашей Джинни, — говорила она служанкам. — Вы, девушки, можете смеяться, но ведьмы есть ведьмы, безумно иметь дело с ей подобными. Я слышала, как люди попадают в лапы лешим из-за того, что бродят по лесу ночью рядом с домом мамаши Джинни. Так они ходят, не находя дороги обратно, пока мамаша Джинни не произнесет заклятье. Ничего смешного, Матильда. Сходи-ка, прогуляйся с конюхом Джоном в этом лесу, тогда посмотрим, как ты запоешь! Тогда ты побежишь к мамаше Джинни и посмотришь, поможет ли она тебе чем-нибудь. Не приведи Господь иметь дело с подобными мамаше Джинни…

Итак, мамаша Джинни была ведьмой. Люди обычно приходили к ней за помощью ночью, потому что то, что они хотели узнать у нее, было тайной. Проходя мимо ее дома, люди скрещивали пальцы, а некоторые брали с собой чеснок, который, как говорили, имел особую силу против зла. Немногие осмеливались проходить мимо этой хижины после наступления темноты.

Дигори и мамаша Джинни все больше и больше занимали меня.

Когда я хотела что-то узнать, я спрашивала отца.

Мы часто ездили вместе верхом. Он гордился моей ловкой ездой, а я никогда не упускала случая продемонстрировать ему свои успехи. Отец всегда очень серьезно выслушивал то, что я хотела сказать, и ни один мой вопрос не оставлял без внимания.

Была осень, уже начали желтеть деревья, а опавшие листья лежали под ногами роскошным ковром. Воздух был влажен, и туман окутывал деревья, делая их серовато-синими и таинственными.