Он никогда не стеснялся своего жилья. «Льюис-билдинг» был более спартанским по сравнению с Олбани или другими первоклассными обиталищами для холостяков, однако его ни в коем случае нельзя назвать убогим. Но комнат-то всего две. Нет буфетной, нет комнаты для прислуги. Если она тешит себя надеждой, что он приютит ее, эти иллюзии надо сбить, как облупившуюся штукатурку.

— Никакой роскоши. — Он подошел к столу и принялся собирать разбросанные бумаги и письма. Где-то в горке есть скатерть. А есть ли?

— Все так, как я представляла. — Теперь он увидел ее лицо — заинтересованное, внимательное. — Скромно и надежно.

Именно так. Значит, она четко представляла, в каких условиях он живет. В ее глазах не промелькнуло даже намека на разочарование. Он убрал бумаги и чернильницу в горку и вернулся за песочницей.

— Ты голодна? За углом есть пивная, там готовят изумительные пироги с голубятиной и грибами. Я мог бы сходить за ними и купить эля.

— Я не голодна. — Она буквально излучала энтузиазм. — Там, как я понимаю, твоя спальня?

Проклятие. А он-то надеялся оттянуть этот неприятный момент.

— Да, Лидия. — Отступать некуда. Он отставил песочницу и поднял голову. — Я не лягу спать с тобой сегодня.

— Нет, ляжешь. — Ни малейшего признака сомнения на лице, ни намека на возмущение его отказом.

— Не лягу. День был долгим и тяжелым, а ты не в том состоянии, чтобы…

— Насколько я помню, я и вчера была в неподходящем состоянии. — Она пожала плечами и принялась стягивать правую перчатку. — Может, тебе выпить? Кларет быстро избавит тебя от сомнений.

Вспышка негодования, быстрое, как мелькание ножа, чувство вины, но в следующее мгновение он вернулся к своему решению.

— Нет. — Он сложил руки на груди и привалился к стене. — Если хочешь, я простою здесь всю ночь и буду выслушивать твои упреки. Я стерплю твои колкости, если от этого тебе станет лучше. Но здесь. Стоя. Одетый. Я не буду спать с тобой.

— Тогда ты зря не отвез меня домой. — Она утратила свою решимость. Он разрушил ее план действий, и теперь она не представляла, как ей быть дальше. Она полностью стянула правую перчатку, опустила руки и замерла.

Вот теперь на нее накатило, догадался он. Страх перед тем, что ей придется стрелять. Шок и унижение от пощечины, которую ей нанес человек, содержавший ее. Предстоящие проблемы: где и на что ей жить. Наверное, к этому прибавилась тоска по умершим близким.

Он оттолкнулся от стены и подошел к ней.

— Думаю, тебе пора надеть ночную сорочку и лечь спать. — Он забрал у нее перчатку, сунул ее в карман и принялся снимать другую. — Сегодня уже ничего сделать нельзя. Завтра, когда ты отдохнешь, ты почувствуешь себя лучше, и мы решим, как быть дальше.

Она вдруг судорожно вцепилась ему в руку.

— Завтра мне лучше не будет. Мне больше никогда не будет лучше. — Она произнесла это тихо, почти шепотом, ее взгляд был устремлен куда-то за его плечо.

Он подождал, не скажет ли она еще что-то, но она промолчала. Он осторожно разжал ее пальцы и снял перчатку.

— Вполне естественно, что после такого страшного дня у тебя появляются такие мысли. Страх имеет свойство оставлять осадок. Но со временем он слабеет. Если бы было иначе, солдаты не смогли бы возвращаться к обычной жизни, жениться и создавать семьи. — Сунув другую перчатку в карман, он встал позади нее. — С твоего разрешения, я расстегну тебе платье и расшнурую корсет. Но лишь для того, чтобы ты смогла лечь в постель. Мои намерения в отношении тебя не изменились.

Она наклонила голову вперед, и ее тоненькая шейка показалась ему ужасно ранимой. От этого зрелища у него закружилась голова и перехватило дыхание. Ведь сегодня он мог так легко потерять ее! Если бы ее пистолет дал осечку, если бы она промахнулась, если бы хоть один разбойник оказался проворнее…

Нет. Так недалеко и до сумасшествия. Он сконцентрировал внимание на пуговицах, крохотных, плоских, цвета слоновой кости, с резным краем. Так, бережно и целомудренно, он снимал с нее одежду слой за слоем, пока не добрался до нижней сорочки. Дальше она могла обойтись без его помощи. Теперь ему надо пройти в спальню и налить в умывальник воды, чтобы она могла умыться.

Было очевидно, что она страшно устала. Ее плечи поникли. Пока он раздевал ее, она не предприняла ни единой попытки возбудить его. Она даже не произнесла ни слова с того момента, как призналась в своих страхах, что ей никогда не станет лучше.

К черту. Он подхватил ее на руки. Она не сопротивлялась и прижалась к нему, робко, несмело, как бывает при первой близости. Он замер на мгновение и, закрыв глаза, вдохнул ее запах. Если бы только… Нет, он сломается, если будет думать об этом. Но когда-то они были одного статуса, младший сын и младшая дочь из респектабельных семей, с незапятнанной репутацией, с хорошими перспективами на брак. Если бы он познакомился с ней тогда… в один прекрасный день он вот так поднял бы ее на руки, перенес бы через порог…

Опять сумасшествие. Нельзя впускать в голову эти мысли. Дверь в спальню была приоткрыта, и сейчас он распахнул ее ногой. Она подняла голову и оглядела мебель, слабо освещенную огнем из камина. Стул, стол, умывальник, шкаф для белья и кровать, строгую, с черными столбиками и белым льняным балдахином. Он подошел к кровати и сел. Если она спросит, что он делает, он не сумеет ей ответить.

Она сжала лацкан его сюртука. И положила голову на плечо. Он почувствовал, что ее плечи и ноги напряглись, как будто ей захотелось свернуться клубочком.

— Я хочу тебе кое-что рассказать, — сказала она, и его сердце заметалось, как гончая, учуявшая зайца.

— Можешь рассказывать мне все, что пожелаешь. — Он крепче прижал ее к себе.

Она дважды вдыхала, как бы собираясь начать свой рассказ, и дважды не смогла сказать ни слова. На третий раз она заговорила:

— Я рассказывала, что мои родители погибли от несчастного случая.

Черт. Он внезапно догадался обо всем.

— А на самом деле их убили грабители с большой дороги. Такие же, как те, кого мы… — Ее голос дрогнул, и она уткнулась лицом ему в грудь.

Он тяжело вздохнул и прижался подбородком к ее макушке.

— Ты была с ними?

Она покачала головой.

— Я тогда еще не до конца оправилась от той болезни, про которую тебе рассказывала. Они поехали смотреть дом в другой части Ланкашира. Они собирались… — Она задрожала и дала волю слезам. — Они планировали продать наш дом и переехать в другое место, туда, где соседи не знали бы… — Она убрала руку от его лацкана и вытерла глаза. — Из-за того, что я натворила, они были вынуждены покинуть родные места и начать жить сначала. И именно из-за меня они в ту ночь оказались в дороге.

Он прижал ее к себе еще крепче. Она содрогнулась, как несчастная маленькая жертва, трепыхающаяся в зубах хищника.

— Им не повезло, удача отвернулась от них. — Он телом чувствовал ее дрожь точно так же, как тогда, когда удерживал ее, бьющуюся в приступе ярости над трупом убитого ею разбойника. — Это просто случайность, что злодеи оказались у них на пути. Тебе не в чем винить себя.

— Я говорила себе это. — Она не обратила внимания на его упоминание об удаче и везении. — Но так и не нахожу утешения. — Она вжалась в него так, будто хотела раствориться в нем. — Я изо всех сил стараюсь не думать о том, что они испытали в последние минуты.

— Знаю, дорогая. — В эти слова он вложил все, что чувствовал. «Я отлично знаю, каких усилий тебе стоило научиться не думать об этом». Он знал, как запретные воспоминания, запретные образы так и ждут момента, когда в защитной броне появится брешь и они смогут выбраться наружу. — Твои кошмары…

Он плечом ощутил, как она кивнула:

— Мне кажется, я уже сотню раз видела их смерть. — Всхлипы мешали ей говорить.

— Я тоже потерял родителей, я тебе говорил об этом. — Он вытащил руку из-под ее коленей и принялся ласково гладить ее по предплечью. — Моя мама умерла в родах, когда мне было десять; папа скончался несколько лет назад после долгой болезни. Близким тяжело, даже когда человек умирает по естественной причине. Но когда насильственной смертью… Я бы никому не пожелал пережить то, что выпало на твою долю.

«Пожелать». До чего же хрупкий смысл несет в себе это слово. Оно напоминает голыш, выпущенный из рогатки в приливную волну. События случаются, и люди переживают их или не переживают, и пожелания не имеют к этому никакого отношения.

Она прижала обе руки к глазам.

— Вот я и не пережила. Оказалась недостаточно сильной. — Колеблется. Голос упал до шепота. — Я хотела… тоже уйти из жизни.

— Ты… — Он сглотнул. — Ты пыталась… — И тут он понял. — Ясно, пыталась. Ты пошла работать в бордель.

Кивок.

— Я думала, что подхвачу хотя бы сифилис. Я думала, что болезнь… очистит меня. Как огонь. — Мгновение она молчала, изучая собственные руки. — Я заблуждалась. — Она потерла ладони и опустила руки.

— Ты оказалась сильнее, чем думала. — Теперь он знал всю историю, ей не было надобности продолжать. Она вознамерилась погубить себя, но потом обнаружила в себе внутренний стержень, волю к жизни, которая, подкрепляемая безжалостностью, и повела ее вперед. Она восстала из пепла губительного отчаяния, но восстала другой, способной противостоять всем бедствиям, что наваливались на нее.

Слава Богу, ей не удалось разрушить себя. Она выжила. И они встретились. И вот она здесь, у него на коленях, в его объятиях, открывает ему свои самые сокровенные тайны. И он уже не может даже помыслить о том, чтобы отпустить ее.

— В чем-то сильнее, наверное. — Ее слова оторвали его от размышлений. — А в чем-то нет, в чем-то я потерпела полный крах без надежды на восстановление. — Она поерзала, и он, уже научившись понимать язык ее тела, догадался: она собирается сказать нечто важное. — Уилл, я больше никогда никого не полюблю. Надеюсь, тебе это ясно? — Она отказывалась смотреть на него. И напряженно ждала ответа.

— Потому что… не хочешь рисковать и снова пережить такую же потерю? — У него все поплыло перед глазами, как будто он с разбегу врезался в каменную стену.

— Не смогу. — Она усердно выговорила каждый слог. — Прости меня. Может, я самонадеянна, если думаю, что ты надеялся на то, что… но хочу, чтобы ты понял.

— Конечно. — Это слово, будто наждак, ободрало ему горло. У него нет надежды. И он не понимает. Как же так: она преподнесла ему дар — рассказала ему свою мрачную историю, искала у него утешения, доверяла ему так, как не доверяла никому, и вдруг захлопнула у него перед носом дверь и заперла ее на замок, поставила преграду перед тем, что по логике должно следовать дальше?

Он тяжело вздохнул. Она ждала, притихшая и неподвижная в его объятиях. Она знала: «конечно» — это не весь ответ.

— Лидия, я не буду лгать тебе. Может, я еще и не влюбился в тебя, но я близок к этому. И в твоем желании предупредить меня нет никакой самонадеянности.

— У нас никогда…

— Ш-ш-ш. Знаю. — Он погладил ее по голове, давая понять, что его не надо утешать доводами, которые никогда не примет его любовь. — У меня нет денег, чтобы содержать тебя, и я знаю, что ты не хочешь жить на содержании. Наши ситуации исключают вопрос о браке. И есть другие причины, которые мешают мне предложить себя даме. И все же мне жаль, что ты не полюбишь меня. Я ничего не могу поделать со своим сердцем. — Поддерживая ее левой рукой под спину, он помог ей сесть прямо. — В этом, я думаю, и еще одно различие между нами.

— Прости. — Их лица были совсем близко друг от друга. Ее глаза покраснели и запали. — Ты мне очень нравишься, и я… я думаю, что сегодня утром мое тело сказало все за меня. Однако больше ничего я дать не могу. Мне жаль, что я не могу подарить тебе то, что ты хочешь, но мое время ушло.

— Не переживай из-за этого. — Он поцеловал ее в лоб. — У нас был ужасно долгий день. Давай я налью тебе воды, ты умоешься и ляжешь спать.

После того как она заснула, он лежал без сна больше часа, отчасти оберегая ее от возможных кошмаров, отчасти анализируя события, произошедшие с момента их знакомства, как будто их можно было бы скомпоновать по-другому, чтобы получить другой конец.

А ведь другой конец должен быть. Они созданы друг для друга, два человека с искалеченными судьбами.

Но судьба не любит четкий порядок. Они пришли к тому, с чем были в то первое утро в Чизуэлле, когда он оглянулся и увидел ее, без шляпки, в слишком легком для холодной погоды пальто. Они словно оказались на двух продуваемых ветрами вершинах, откуда видят друг друга, но дотянуться не могут.

Глава 19

Она хоть когда-нибудь проснется в надлежащей кровати? Едва этой мысли удалось закрепиться в ее сознании, как ее тут же вышвырнула другая: «Так это и есть надлежащая кровать».