— Действительно, следует. — А не придвинулся ли он? Придвинулся. Вот почему ей кажется, будто его низкий, обволакивающий и даже, можно сказать, задушевный голос отдается у нее во всем теле.

— Отлично. — Его глаза вдруг лукаво блеснули. — Я прошу прощения, если нарушил те рамки благопристойности, которые позволяют даме развлекать своего джентльмена-покровителя в публичном месте. Так вы вернете мне мои деньги?

— Боже правый. — Ее голос поднялся на октаву. — Кто научил вас так извиняться?

— Суровая гувернантка, которой я старался как можно чаще выражать свое пренебрежение. А кто научил вас ругаться, как мужчина?

— Не ваше дело. А разве настоящий солдат считает ругательством выражение «Боже правый»?

— Я же сказал, что продал звание. Сейчас я живу по джентльменским правилам, а джентльмены не произносят «Боже правый» в присутствии дам. — Его рот вдруг растянулся в кривой усмешке. Обнажились неидеальные зубы: между двумя передними была небольшая щель. Он дразнит ее, дает понять, что она, по сути, из тех, в чьем присутствии эту фразу как раз и произносят. А еще, возможно, показывает всю абсурдность соблюдения подобных правил с такой, как она.

Порочный, неосмотрительный человек. Кто дал ему право дразнить ее, улыбаться с таким нескрываемым добродушием? Такое впечатление, что он ждет добродушия в ответ. Солдат должен уметь отличать друзей от врагов.

— Отдайте мне деньги, мисс Слотер. — Он заговорил тише, голос был сладким как мед, а тон выражал просьбу. В уголках его глаз все еще искрилось веселье. — Вы мастерски осадили меня и выставили дураком перед всем столом. Пусть это будет вашей местью за то, что я застал вас in flagrante[2]. Вряд ли деньги столь уж важны для вас.

Ага, вот и ответ на вопрос, умнее ли он, чем кажется.

Пожалуйста, скажите мне, какой образ жизни, по вашим представлениям, я должна вести, чтобы деньги не имели для меня значения?

— Содержанки. — Его ответ прозвучал так же сухо, как ее вопрос, медовая сладость голоса исчезла. — Кто-то оплачивает все ваши расходы — от платьев и шляпок до крыши над головой. Возможно, деньги и имеют для вас значение, но, уверяю вас, для меня они значат гораздо больше. Ведь за себя я плачу сам.

Так вот кем он ее считает. Не другом и не врагом, а пустоголовой девицей, у которой все заботы сводятся к новому платью. Она сразу вспомнила картинки из журналов, фривольные и обвиняющие. Ее руки непроизвольно сжались в кулаки.

— Вы джентльмен. Мужчина. У вас все преимущества.

— Никакое преимущество не оплатит счета за свечи и не починит сапоги.

— Ничего, справитесь. Найдете выход. Только вряд ли такой, чтобы он отвечал тем ожиданиям и тонкому вкусу, что были воспитаны в вас. Но у мужчины все равно существует не меньше сотни приемлемых способов обеспечить себя, тем более в Лондоне. — Ей в голову пришла другая мысль. — И у вас наверняка есть деньги от продажи звания. Сейчас, когда война закончилась, оно стоит немало, гарантирую вам.

— Не сомневаюсь. — В его голосе зазвучало нетерпение. — Но часть вырученных денег уже связана, а оставшуюся часть я должен сохранить полностью, до последнего пенни.

— Тогда я искренне надеюсь, что вы не будете играть на нее.

— Мисс Слотер. — Под таким взглядом у нее должны были бы подогнуться колени. — Я бы оставил это дело, если бы деньги нужны были только мне. Но от этих ста восьмидесяти фунтов зависят многие. Это вопрос крайней важности — чтобы вы вернули их.

Через непреклонный тон на мгновение проступила горячность. Он не лжет. Ему действительно нужны эти деньги, причем для чего-то жизненно важного.

Между прочим, и ей тоже.

— Без доказательства, что я обманула вас, упоминать о многих и крайних «важностях» бессмысленно. — Она на примере покажет ему, каким тоном нужно говорить в подобных случаях. — Думаю, мы оба ничего не выгадаем, если продолжим в том же духе. — Кивнув, она пошла к лестнице.

— Прошу вас, мисс Слотер. — Звук его низкого голоса заставил ее резко остановиться, как будто ей в грудь ударила стрела. — Я не буду угрожать вам. Я не буду вас упрашивать. Я не могу, как вы сказали, доказать, что вы мошенническим путем забрали мои деньги. Я могу только изложить вам всю суть, а дальше взывать к тому милосердию, которым наделена ваша душа.

Она обернулась. Но так, чтобы не оказаться лицом к нему.

— Моя душа. — Этому бедняге повезло бы больше, если бы он бросал пенни в бездонный колодец. — Мистер Блэкшир, вы опоздали на три года. — Она пошла дальше, и на этот раз он не остановил ее.

Глава 3

Опять погруженная в темноту библиотека с эркерным окном. Его рука сжимает стеганый подлокотник кресла. На этот раз смотреть нельзя. Она рассердится — ей не понравилось, как он, во время их разговора в коридоре, упомянул тот инцидент, — и наверняка найдет способ еще немного облегчить его карманы. Какой же ты идиот.

Но остановить он себя уже не мог, это было бы равносильно тому, чтобы оттолкнуть от берега прилив. Медленно, но решительно он встал с кресла и наклонился вперед, желая подглядеть. Еще один дюйм, еще один, и он увидел эркер из-за книжного шкафа.

Он почти поверил в то, что она соткана из лунного света, покрытого рябью, как в океане, когда удаляешься от берега. Руки подняты над головой. Голова запрокинута. Если бы всю картину не портил проклятый Роанок… Неожиданно, словно прочитав его мысли, она положила бледную руку на грудь мужчины и толкнула его.

Роанок попятился и — очень любезно с его стороны — закачался и исчез. Она открыла глаза.

У Уилла сердце едва не выпрыгнуло из груди, в голове застучало. Неужели на ее лице снова появится это выражение полнейшей уязвимости? Но нет. Она знала о его присутствии, и ее соблазнительные губы изогнулись, слегка, у самых уголков, приподнялись вверх. На этот раз ему не удалось застать ее врасплох. Его сердце успокоилось.

Она не стала натягивать спущенное на плечи платье. Уверенно, без малейшего стыда она ответила на его взгляд.

Одна ее рука поднялась и зазмеилась по бархату. Другая опустилась и потянулась к нему ладонью вверх. Она поманила его пальчиком.

«Да». Он вышел из-за шкафа, чтобы она могла видеть его, а она встала так, чтобы и он мог видеть ее. Ее взгляд стал медленно скользить вниз по его телу, и когда опустился ниже талии, ее глаза расширились.

«Не льсти себе. Она работала в веселом доме. Она видела всякие размеры». Чей это такой назойливый голос? Ах, его собственный. Вот странно.

Не важно. Ситуация выглядит многообещающе. А в странностях разберемся позже. Он спокойно стоял, пока ее взгляд совершал обратный путь. А когда он добрался до его лица, шагнул к ней. Тень к лунному свету. И игра им предстоит такая же утонченная, как та, которую извечно ведут тень и лунный свет.

Звук… птица? В этом доме, среди ночи? Нет, не может быть… он же оставил открытым окно, прежде чем… чтобы в комнату проникал свежий ветер и чтобы он не заснул… Нет. Нет. Нельзя заканчивать ни одну из этих мыслей, иначе они приведут его к ужасающему результату. Плохо то, что он не сможет помешать этому результату, но хуже другое: он не представляет, насколько он может быть ужасающим.

В нем поднялось нетерпение, и он взял ее лицо в ладони. Его окутал нежный аромат розовых лепестков — так было всегда, когда он подходил к ней в том темном коридоре. Сейчас он узнает, какова она на вкус. Он быстро наклонил голову и припал к ее губам.

Но она уже исчезла. Его руки обнимали пустоту там, где было ее лицо. Его охватило дикое, граничащее с сумасшествием отчаяние — и вдруг он почувствовал, как кто-то коснулся предплечья.

Ей каким-то образом удалось оказаться позади. Быстрая, как ртуть. Ну и пусть. Главное, что она здесь. Она повернула его спиной к окну, заставила встать туда, где недавно стояла сама, а потом… потом… окинула его жадным взглядом и опустилась на колени.

«Да. О Господи, да».

— Быстрее. — Пальцы, ставшие непослушными, принялись сражаться с пуговицами. — Это мечта, и мы должны закончить, прежде чем я… — Нет, это было ошибкой — говорить такое вслух. Полуночная тьма уже начинала рассеиваться. — Пожалуйста, поспеши. — Он уже успел узнать: суровое «пожалуйста» никак не действует на нее. — Если бы ты могла хотя бы… — Нет, ее очертания колеблются, хотя он и с бешеной скоростью расстегивает пуговицы, она растворяется, как до этого растворился Роанок. Она медленно наклонилась к нему, ее губы приоткрылись. Но он все равно слышит шум с улицы. Стук подков. Чей-то крик. Зачем только он открыл окно?

Он наконец-то освободился от бриджей и ощутил слабое, мимолетное прикосновение ее губ… но ему этого было мало. Он проснулся — возбужденный, голодный и одинокий, в своей кровати.

Уилл ощупал матрац рядом с собой, там было пусто. Однажды утром он проснется и обнаружит на этом месте женщину. Однажды пробудится для более сладостных утех, чем те, что дарит ему правая рука.

Однако он все же дотронулся до себя, закрыл глаза и прислушался к ощущению, которое пробуждало нежное прикосновение пальцев. Ему сейчас очень не хватает похотливой, ничем не обремененной партнерши, способной осчастливить их обоих. Дамы, которая умеет воспринимать жизнь легко и ничем не рискует, оставаясь с ним.

А вот кто ему совсем ни к чему — так это чья-нибудь любовница и тем более такая жестокая. Да еще и безжалостная. Дразнящая своими эротическими спектаклями. По собственной прихоти отнимающая у него деньги.

Его дыхание участилось, когда он обхватил плоть всей рукой. Какой же таинственной она выглядела, стоя на коленях перед ним. Поза смиренная, глаза дикой кошки, готовой заглотнуть тебя всего и выплюнуть косточки. Он именно такой и представлял ее себе — во сне, — а о чем это говорит ему? Лишнее свидетельство того, что он вернулся в Англию психически больным.

Не страшно. От его руки вверх до головы поднималось наслаждение, и ему не хотелось ни о чем думать, если только не представлять те способы, какими можно было бы использовать ее жестокость себе во благо. А еще мечтать, как он безжалостно разложил бы ее на полу в библиотеке и показал бы, что все прошлые удовольствия — это лишь бледная тень истинного наслаждения.

«Да», — сказала бы она хрипловатым голосом. Он буквально слышал его наяву. Она произнесла бы его имя, а потом глухо застонала бы, и под эти одурманивающие стоны он заставил бы ее испытать одно удовольствие за другим.

Он с силой втянул в себя воздух, выгнулся и в изнеможении рухнул на простыню. Дыхание обжигало горло и рот, расслабление принесло с собой слабый привкус стыда. Господи. Он точно психически неуравновешенный. Ему, наверное, не суждено ужиться с нормальной женщиной. Не говоря уже о женщине благородных кровей. На что он рассчитывал, грезя о demimondaine[3], которая недвусмысленно выразила ему свое презрение?

Он отбросил одеяло, выпрыгнул из кровати и сразу ощутил, как его разгоряченное тело обдало холодом. Да, он специально оставил это окно открытым. Чтобы утром не валяться в кровати. Через час должна прийти его сестра, а потом он отправится на очередное испытание терпения. И куда же он подевал свой лучший жилет?


Лидия застегнула свой ридикюль и для большей безопасности намотала его завязки на руку. На долгом пути от Кларендон-сквер до Треднидл-стрит ею не заинтересовался ни один вор-карманник, и маловероятно, что обратит внимание сейчас, когда ее защищают внушительные стены банка. Однако она все равно крепко прижимала к себе ридикюль, поглаживая шелк, скрывавший банкноты, с которых она начнет строить свое будущее.

В кошельке одна сотня. Сто тридцать ждут ее дома в ящике. Осталось накопить всего тысячу семьсот семьдесят.

Две тысячи, вложенные под пять процентов, принесут ей сто фунтов в год. А ста фунтов годового дохода вполне хватит на респектабельную жизнь для одинокой дамы. Не на роскошную — маленький домик, сальные свечи, чай без сахара, — но на приличную, когда все будет в хорошем состоянии, и она даже сможет откладывать по десять фунтов в год на служанку.

Она бросила взгляд на Джейн, которая сидела на банкетке и терпеливо ждала, когда дойдет очередь хозяйки. Джейн — хорошая девушка и отличная служанка: трудолюбивая, неприхотливая. Она заслуживает большего, чем бегать по городу с мелкими поручениями.

Правила приличия предполагали, что респектабельная дама не может ехать за границу или появляться в деловых учреждениях без сопровождения. А так как Лидия сегодня изображала из себя респектабельную даму, Джейн пришлось изображать из себя ее компаньонку.

Клерк в рабочем халате закончил дела с мужчиной в очках, и настала очередь Лидии. Джейн послушно поспешила к ней, припадая на одну ногу. Вероятно, она натерла мозоль, пока они шли две мили от Сомерстауна. Видимо, дорога домой будет для них нелегкой.