Дома на окраинах города строились дешевые. На немногих свободных участках между строениями жители выращивали овощи, так что можно было подумать, будто это какая-то деревня.

Но если идти на восток, к реке, то вид разительно менялся: рабочие, служащие и нарядные дамы фланировали по мощеным улицам. Здесь уже были тротуары, хотя об освещении улиц пока приходилось только мечтать.

Однажды вечером Анна в очередной раз остановилась перед витриной одного из самых дорогих ресторанов города. Она часто там стояла, наблюдая за тем, как нарядные мужчины и дамы входят в заведение, а потом смотрела через окно, как они беседуют за столиками. Если изловчиться, можно было оставаться незаметной, и тогда тебя не прогонят. Анна ловко проделывала этот трюк, ведь ей так хотелось принять участие в роскошном представлении, которое разворачивалось каждый вечер за большими стеклами.

Стало прохладно, но Анна ничего не чувствовала. Она устала сильнее, чем обычно, была измождена. День выдался напряженный. Утром отец разозлил ее колкими упреками, мать и сестра беспрестанно жаловались. Днем, во время работы, она не отдыхала. Анна вычесывала лошадей, кормила их, чистила стойла. Один из конюхов попросил ее взглянуть на очень пугливую лошадь.

После того как работа в конюшне закончилась, Штефан Брейфогель задержал Анну и попросил ее убрать в конторе. Ей предстояло навести порядок даже на письменном столе.

В какой-то момент, когда рядом никого не было, Анна, дрожа, потуже затянула шаль, положила руки на полированную поверхность стола и стала любоваться маленькой статуэткой какой-то греческой богини, которую Брейфогель использовал как пресс-папье. Девушка с облегчением подумала о том, что Йорис Брейфогель уже несколько дней разъезжал по окрестностям в поисках земельного участка — Брейфогель-старший мечтал разводить овец, — и поэтому Анна могла беспрепятственно насладиться покоем и теплом конторы, не опасаясь поползновений Брейфогеля-младшего.

«Как давно я не размышляла о своем будущем! — задумалась Анна. — С тех пор как жизнь превратилась в ежедневную борьбу — борьбу за семью, борьбу за Калеба, которому не становится лучше». Она уже привыкла к тому, что ее красивый муж превратился в развалину. Ей нужно было свыкнуться с мыслью, что он умрет.

В следующий же миг, когда Анна стояла у полированного стола и смотрела сквозь чистое окно на двор, в ней зародилось стремление — желание жить так же. Она обязательно будет сидеть за таким же письменным столом и читать деловые бумаги.

Позже, днем, Кандида Брейфогель отправила Анну за покупками, из-за чего господин Брейфогель с ней повздорил.

— Это моя рабочая сила, — кричал он, — посылай своих девчонок! У тебя их предостаточно.

Анна все еще стояла немного поодаль, понурив голову и держа в руках корзину с покупками. Кандида Брейфогель возразила мужу резко и громко. Анна ничего не поняла. Она все еще недостаточно хорошо понимала испанский, когда на нем говорили слишком быстро. Потом двери распахнулись, но, вопреки опасениям Анны, Штефан Брейфогель ничего ей не сказал.

Анна озябла, пока рассматривала посетителей ресторана — красивых женщин в широких юбках из блестящих разноцветных тканей, расшитых шалях из тонкого льна и видных мужчин в дорогой одежде. Она видела брюнеток и блондинок, каштановые локоны и даже рыжую шевелюру, принадлежавшую, наверное, англичанке, которых в многонациональном городе было не так уж много.

Анна, в общем-то, уже давно рассчитывала быть дома, но просто не могла отвести глаз от яркого зрелища за большими окнами. Газовые лампы превратили зал в море огней. Опрятно одетые официанты сновали между столиками. Гости наслаждались вкусными блюдами, разговаривали друг с другом и смеялись. Да еще как смеялись!

Вглядываясь в их лица, Анна разрывалась от желания то ли рассмеяться вместе с ними, то ли залиться слезами. Это был другой мир, роскошь которого разворачивалась у нее на глазах. Мир, к которому она никогда не будет принадлежать. Анна еще не чувствовала себя настолько чужой в этой стране, как в тот день. Она быстро провела рукой по глазам.

Деньги к деньгам, — так говорил Калеб в хорошие времена, и они вместе над этим смеялись.

«Но ведь он был прав, — подумала Анна, — все так и есть: что бы я ни делала, все напрасно, как бы ни старалась, я не двигаюсь вперед. Но я хочу идти вперед».

Анна подняла руки и взглянула на царапины, шрамы и синяки. В тот миг она не смогла сдержать слезы. Вдруг она заметила движение, которое показалось ей странно знакомым. Девушка снова потерла глаза, потом присмотрелась внимательнее. Нет, она не ошиблась. За одним из крайних столиков сидел Юлиус. Он как раз повернулся к собеседнику, сидевшему слева от него. Этот костюм она видела еще на корабле — Юлиус надевал его на званый ужин у капитана, куда были приглашены только богатые пассажиры.

Анна уставилась на Юлиуса и не могла пошевелиться. Она напряженно смотрела, как он сидит и разговаривает. Его волосы были тщательно зачесаны назад. Он дружелюбно улыбался, двигался раскованно и изящно. Девушка наблюдала за тем, как Юлиус поднял хрустальный бокал с вином и поднес его к губам. Анна подумала о Калебе, которому становилось все хуже. Никто не знал, не умрет ли он в ближайшее время. Он становился все слабее, часто кашлял кровью и не мог встать с постели. Ходить в гости к Луке и Марии они не могли уже давно.

— Долго это не продлится, — коротко сказала мать. — И что ты потом будешь делать?

Анна не ответила на упрек Элизабет. Ее мать видела лишь свое горе. Изо дня в день она упрекала дочь в том, что та беременна.

— Анна, ты ли это?

Она вздрогнула. Девушка не заметила, как Юлиус поднялся со своего места и оказался перед дверью. Она медленно отвела взор от счастливых людей за стеклом. Юлиус стоял всего в нескольких шагах от нее, склонив голову набок. Его глаза расширились от удивления.

«Только не подходи ближе, — подумала она, — только не подходи ближе. Этого не должно случиться. Наши миры никогда не должны пересекаться. Нам не стоило знакомиться».

— Анна, — повторил Юлиус.

Ничего не ответив, она развернулась и бросилась бежать.

— С кем вы там разговаривали, господин Мейер?

Вернувшись на место, Юлиус принялся задумчиво ковырять стейк. Аромат трав и пряностей, который только что вызывал в нем приятное чувство, в один миг потерял для него всякую прелесть. Теперь Юлиус и смотреть не хотел на сочный кусок мяса, лежащий на тарелке. Аппетит окончательно улетучился. Решив не привлекать к себе внимания, Юлиус поднял голову и вздохнул.

— С человеком, которого, как я думал, знаю. С моей прежней родины. — Он вновь взял в руки нож и вилку.

— Это женщина?

Старый коммерсант, в конторе которого Юлиус работал с начала года, взглянул на него, вопросительно подняв брови.

— Да, с корабля. — Юлиус пожал плечами. — Но, наверное, я ошибся.

— Да. — Собеседник отрезал большой кусок мяса и отправил его в рот. — Обычная попрошайка, не так ли? — произнес он, жуя. — Таких в городе хоть пруд пруди. Повсюду натыкаешься на тунеядцев. Она хотела денег?

Юлиус взял бокал. Очевидно, его собеседник не заметил, что девушка убежала от него.

Он сделал глоток, потом отрезал кусочек мяса и положил его в рот. Юлиус жевал и думал о происшедшем. Он не ошибся: Анна стояла снаружи и наблюдала за посетителями ресторана. Она выглядела бледной и немного печальной. Худое лицо, впалые щеки. Не было никаких сомнений: для нее год после прибытия в Буэнос-Айрес прошел не очень удачно. Но где же она живет? Без сомнения, в каком-нибудь бедном квартале. А что делает ее муж? Анна так любила его, так много рассказывала о том, какой он энергичный и ревнивый. Что же с ними, черт побери, могло произойти?

Юлиус вздохнул и постарался вернуться к разговору, который теперь казался ему пустым, бессмысленным. Он нашел женщину, которую любил, хотя и не должен был этого делать, и снова потерял. Юлиус решил не отступать.



Глава третья


Анна стала осторожней. Она избегала ходить по богатым районам города. Она редко гуляла, а вечером больше не стояла возле ресторана, подсматривая за блестящим миром. Девушка чаще сидела с матерью и сестрой, шила и штопала одежду, зарабатывая еще несколько песо. Она старалась не обращать внимания на жалобы матери. Анна разговаривала с отцом, когда тот был трезв. Напрасно она пыталась больше разузнать о Густаве и Эдуарде. Очевидно, братья ушли из дому, крепко разругавшись с родителями, но больше девушка не смогла узнать ни от Ленхен, ни от Элизабет.

Ленхен все чаще уходила из дому. Она говорила о работе, которую хотела найти. Анна тоже пообещала себе вечером проводить свободные часы в поисках нового места. Место у нее было хорошее, но никто не знал, как долго Штефан Брейфогель разрешит ей выполнять мужскую работу, если узнает о ее беременности.

Поэтому Анна решила следить за объявлениями, прислушиваться к разговорам. Одна из проституток, женщина с коричневой кожей и курчавыми волосами, рассмеялась Анне в лицо, когда та на улице обошла ее стороной.

— Я тоже когда-то так делала, думала, что я слишком изящна для этого. Но знаешь что, девочка, я зарабатываю хорошие деньги. Я могу позволить себе все, что захочу, и мне не приходится красться, как воровке.

Анна с трудом поняла смысл этих фраз, произнесенных на испанском. Она не ответила, лишь туже затянула на груди шаль.

За следующим поворотом находилась пульперия, в которой ее отец пропивал почти всю зарплату. Сегодня еще рано, возможно, ей удастся уговорить его пойти домой и предотвратить самое худшее. Анна повернула за угол и замедлила шаг, направляясь к цели. В тот же миг ее сердце словно сковали холодные тиски. Оно замерло, а потом вдруг вновь забарабанило. Девушка словно в один миг лишилась сил и остановилась. Колени подкашивались, ноги дрожали, она вся стала словно из теста. Эту рожу она никогда не забудет. Это злое лицо запомнилось ей навсегда. Чувство страха, которое свинцовым грузом лежало у нее на сердце во время путешествия на корабле, вернулось.

«Пит, — подумала она, — это же Пит. Но где Михель?» Где был один, там неподалеку вертелся и второй. Ей нужно было уходить, и чем скорее, тем лучше, пока Пит не заметил ее.

Анна развернулась, но тут кто-то положил тяжелую руку ей на плечо. Анна едва не вскрикнула от ужаса. Она хотела вырваться и убежать, но ее схватили еще крепче. «Нет, — подумала она, — нет, пожалуйста, нет!»


— Анна?

— Эдуард?

Анна широко раскрыла глаза от удивления. Она так долго не слышала этого голоса и все же сразу узнала его. Со вздохом облегчения она повернулась. Ее колени до сих пор дрожали и подкашивались. Перед ней стоял хорошо одетый высокий мужчина и улыбался ей.

Эдуард…

«Я не видела его полтора года», — подумала Анна, не веря своим глазам. Ласковый взгляд карих глаз, который так нравился девушкам на родине. Большие, немного пухлые губы, свидетельствовавшие о веселом нраве, о которых нельзя было вспоминать не краснея, как говорила подруга Анны, Гуштль. Волосы, густые, темно-каштановые, как у всех Бруннеров, с рыжеватым оттенком, были длиннее, чем она помнила, и спадали на широкие плечи. Возможно, они были слишком длинные и выглядели несколько вызывающе.

Эдуард поправился, но, несмотря на это, Анне казалось, что ее брат изменился меньше, чем остальные члены их семьи. Он не выглядел так, словно страдает от голода или по вечерам беспокоится о завтрашнем дне. Эдуард выглядел хорошо. Анна разглядывала брата. Ей всегда нравился Эдуард. Они были близки, хотя он и был на десять лет старше ее. В Германии считалось, что чем взрослее человек, тем он опытнее. Старший брат всегда оказывался рядом, когда Анне нужна была его помощь. Он утешал ее, обрабатывал ее раны, полученные во время безудержных детских игр. Внезапно Анна почувствовала, что они ближе друг другу, чем когда бы то ни было.

— Рад тебя видеть, малышка, — произнес Эдуард и прижал ее к себе.

Ощущение доверия и близости вернулось, когда они стояли вот так, обнявшись. Анна почувствовала запах табака и алкоголя. Вскоре она заметила, что Эдуард снова ее разглядывает.

— Как у тебя дела?

— А как у меня могут быть дела?

Анна была бледна, под глазами расплылись темные круги. Это было заметно.

— Тяжело дома?

Анна лишь кивнула — она не хотела, чтобы брат услышал, как дрожит ее голос, когда она говорит о доме. Она несколько раз глубоко вздохнула.

— Почему ты оставил их одних? — спросила она, не сводя глаз с Эдуарда.