Немного позже Педро вывел с маленького заднего двора своего коня, буланого жеребца с темным хвостом и гривой, и поставил его рядом с Дульцинеей.

— Это дом вашей матери? — спросила Виктория и тут же прокляла себя за излишнее любопытство.

Педро не сразу, но ответил:

— Да, она здесь жила. Моя мать умерла.

— Мне очень жаль.

В ее голосе прозвучало искреннее сочувствие. Сеньор Кабезас вновь внимательно взглянул на Викторию. Очевидно, ему понравилось то, что он увидел, и он кивнул, резко, но вполне дружелюбно.

— Спасибо, — сказал он. — Это случилось давно. Я был тогда еще мальчиком.

Некоторое время они ехали молча друг возле друга. Иногда Педро вырывался немного вперед, на полкорпуса лошади. «Он слишком большой для индейца, которые живут в этой местности», — впервые подумала Виктория. Но он не выглядел и одним из белых. Если его мать была индианкой, то отец точно был белым, в этом Виктория не сомневалась.

— А ваш отец? — Девушка не смогла сдержать любопытство.

— Белый, — коротко бросил Педро, направляя коня по узкому, почти высохшему руслу ручья. Большие скалы и мелкие камни явно обтесала вода, но сейчас их покрывала пыль.

Педро резко пришпорил коня, Виктория тоже натянула поводья.

— Спокойно, Дульцинея, — произнесла она вполголоса. — Нет причин для беспокойства.

Педро хмурился, отыскивая подходящую дорогу на противоположном берегу. И вдруг взглянул на Викторию.

— Дульцинея? — переспросил он. — Как в «Дон Кихоте»?

— Да, откуда вы знаете?

Педро пожал плечами.

— У меня ведь есть уши. — Он насмешливо взглянул на девушку. — Вы, верно, считаете, что я не знаю азбуки. Значит, мне кто-то об этом рассказал.

— Да, конечно.

Виктория опустила глаза. Несколько секунд она смотрела перед собой, потом обернулась. Они молча переглянулись.

— Вы ведь умеете читать? — спросила она и в тот же миг пожалела о вылетевших словах. Впрочем, Педро Кабезас, казалось, не обиделся. Девушка уже и не надеялась на это, но заметила, как он улыбнулся уголком рта.

— Да, умею, — ответил он и добавил: — Мне очень жаль, что я был резок, но Сантосы и так скупили всю землю в округе. Я… — Он неожиданно запнулся: в конце концов, она ведь тоже была одной из Сантосов. Они снова переглянулись.

— Вы правы, — серьезно ответила Виктория. — Мне не стоило ехать в эту деревню. Но все случилось так неожиданно…

Нечто вроде признания читалось в глазах Кабезаса. Он кивнул девушке.

— Вы неплохо ездите верхом.

Виктория взглянула ему в глаза решительно, без смущения.

— Вы не могли бы показать мне окрестности? — спросила она. — После работы, если вам не будет трудно. Возможно, дон Рикардо отпустит вас раньше. Мне нужен смышленый проводник. Дома я просто умираю от скуки.

Педро пожал плечами.

— Это можно устроить. Все равно я часто бываю в разъездах.

«Тогда не будем ничего говорить дону Рикардо», — промелькнуло в голове у Виктории. Мгновение спустя девушка заметила, что Педро смотрит на ее медальон, и ее сердце забилось чаще. Потом он снова отвернулся.

— Завтра воскресенье. Давайте встретимся здесь после обеда? — предложила она.

Педро Кабезас растерянно взглянул на нее, но все же кивнул в знак согласия.


На следующее утро Виктория проснулась очень рано. В щель между занавесками она наблюдала за тем, как восходит солнце. Постепенно ее спальню залило теплым, золотистым светом. Девушка сладко потянулась. Впервые за долгое время она радовалась наступлению нового дня.

Через некоторое время она встала и немного раздвинула занавески. Из окна ее комнаты открывался вид на сад. Вдалеке, насколько знала Виктория, простиралась равнина у предгорья Анд. По правую руку лежали табачные поля, по левую — луга, на которых паслись животные Умберто. Если немного высунуться наружу, можно было увидеть угол первого дома.

Бывшим хозяевам приходилось опасаться нападения индейцев, поэтому у дома было нечто вроде сторожевых башен. Да и старый дом Сантосов еще напоминал о тех временах: в этой части усадьбы были толстые кирпичные стены. На верхнем этаже находился балкон, с которого нападавших можно было увидеть издалека.

Виктория шевелила пальцами ног, стоя на теплом паркете. Она искренне веселилась. Впервые за долгое время она радовалась предстоящему дню. И даже завтрак, который она должна провести с семьей, ничего не сможет изменить. Она просто не будет обращать внимания на колкости доньи Офелии. Этот день должен стать особенным. Виктория вдруг почувствовала себя девочкой в канун Рождества, незадолго до того, как мать первый раз покажет ей только что наряженную елку. Сегодня вечером она напишет родителям, и ей не придется лгать о своем настроении. Девушка улыбнулась.

Когда служанка Розита через час вошла в комнату Виктории, та все еще сидела у окна. Молодая индианка молча приготовила вещи хозяйки, которые та собиралась надеть к завтраку. Девушка радовалась, что этой ночью Умберто пренебрег ею и не наведался к ней в спальню. Давно прошло то время, когда равнодушие мужа ранило ее.

Она медленно встала, подошла к одной из написанных маслом картин, которые украшали комнату. На ней была изображена эстансия Сантосов, тогда еще небольшая. Но, несомненно, это была та же эстансия, которая сегодня лежала в оправе роскошного сада в сердце громадного поместья. Хотя по картине этого не скажешь, но будущей Санта-Селии приходилось сдерживать наводящие ужас нападения индейцев. Такие эстансии назывались fortines, что, собственно, и означало «укрепления». Присмотревшись, Виктория отыскала на картине мельницу и мыловарню, которая работала по сей день. На заднем плане виднелась гора, которая заворожила девушку днем ранее; маленькое коралловое дерево по-прежнему росло во втором, маленьком патио. Только теперь дерево разрослось, и в жаркий день можно было наслаждаться его тенью. С годами толстый сучковатый ствол с глубокими бороздами в коре стал напоминать виноградную лозу. Виктория знала, что красивые красные цветки не пахнут, но в них много нектара, который привлекает колибри. Бутоны напоминают по форме клюв фламинго, которых она когда-то видела в книге. Летом, во время цветения, коралловое дерево превращалось в настоящее море огня. Несмотря на всю его красоту, следовало соблюдать осторожность, потому что семена были очень ядовитыми.

Виктория коснулась рамы кончиками пальцев. Художнику удалось передать дух того времени, и Виктории хотелось узнать, кто же он. К сожалению, она не смогла разобрать подпись. Девушка повернулась к Розите, послушно ожидавшей, когда хозяйка начнет одеваться.

Чуть позже Виктория отправилась в столовую. Издалека уже слышались обрывки фраз и звон посуды. «Самое время, — подумалось Виктории, — узнать больше о семье Сантосов». У нее сложилось впечатление, будто Педро Кабезас сможет ей в этом помочь.

Как обычно, за завтраком с Викторией никто не заговорил. Умберто, как всегда, беседовал с матерью и старался угадать любое желание доньи Офелии по ее глазам. Дон Рикардо, одетый в элегантный парижский костюм, был гладко выбрит. Он изучал деловые бумаги и, когда вошла Виктория, даже головы не поднял. Некоторое время невестка не отрываясь смотрела на его серебристую шевелюру. От дона Рикардо пахло табаком и лосьоном после бритья, запах которого смешивался с ароматом только что сваренного кофе.

В столовой висели картины того же художника, мастерством которого девушка уже восхищалась в своей комнате. Но, совершенно не зная человека, Виктория понимала, что тот любил эту землю. Она видела это в мельчайших деталях его работ. Девушка снова задалась вопросом, кто бы это мог быть. Дон Рикардо, наверное, не смог бы ответить на этот вопрос. Вероятно, когда-то в Санта-Селии останавливался художник.

Виктория машинально взяла вторую сдобную булочку, чтобы, отламывая кусочек за кусочком, съесть ее с какао. Иногда она замечала на себе взгляд свекрови, но пока что ей удавалось игнорировать его.

Завтрак уже подошел к концу, когда произошло кое-что, изменившее обычный порядок утренней трапезы. Одна из индейских девочек, едва ли старше двенадцати лет, зацепившись за ковер, опрокинула чайник с содержимым и залила какао стол и тарелку доньи Офелии. Реакция последовала незамедлительно.

— Умберто, — резко сказала свекровь.

И, словно пес, услышавший команду, Умберто ударил девочку по лицу. Сдержав крик, девочка от боли опустилась на пол. Она в ужасе смотрела на Умберто широко открытыми глазами.

— Грязная индейская шкура, — бросил он.

Виктория вскочила. Умберто как раз поднял девочку на ноги, чтобы ударить ее еще раз, но Виктория встала между ними.

— Хватит, — тихо произнесла она.

Умберто уставился на нее прищуренными глазами. Выражение его лица чем-то пугало Викторию, но муж все же опустил руку. Несколько секунд Виктория смотрела ему прямо в глаза, потом повернулась к девочке. Ребенок уставился на хозяйку большими испуганными глазами. Из носа по подбородку текла кровь, верхняя губа была разбита и тоже кровоточила.

Викторию трясло от отвращения и ярости. На миг она закрыла глаза и выпрямилась.

— Простите меня, — коротко сказала она мужу и его родителям, взяла девочку за руку и вышла из комнаты.

— Куда вы меня ведете? — испуганно спросила девочка.

Виктория ободряюще усмехнулась.

— В кухню. Нужно умыть лицо.

— Не нужно. Возвращаться к мужу. Иначе старая женщина злой.

Виктория не могла не улыбнуться.

— Старая женщина и так уже злая, с этим ничего не поделаешь.

Малышка покачала головой.

— Возвращаться, — настаивала она. — Я не забуду, что помогла.

Виктория задумчиво взглянула на девочку.

— Как тебя зовут?

— Хуанита.

— Хорошо, Хуанита, сейчас мы пойдем в кухню, там ты сможешь умыть лицо. Тогда я отпущу тебя.

— Старая женщина будет злой.

— Ну и что! — Виктория постаралась говорить решительно. — Я — молодая хозяйка.

Хуанита продолжала смотреть на нее широко открытыми глазами, и хотя Виктория все еще боялась, что совершила ошибку, ей стало легче. Она действительно была молодой хозяйкой. Настало время показать: в этом доме ей нравится не все.


Вопреки ожиданиям, никаких замечаний от свекрови и Умберто не последовало. Но Виктория опасалась, что это всего лишь затишье перед бурей.

После обеда девушка приказала оседлать Дульцинею и поехала на кобыле к условленному месту. Хотя еще вчера она хотела встретиться за пределами эстансии с Педро Кабезасом, сегодня у нее появилось плохое предчувствие. У нее всегда была голова на плечах, а теперь ее поведение выглядело в высшей степени неприличным. К тому же Виктория сама не знала, чего ожидала от этой встречи, или просто не решалась себе в этом признаться. Все-таки она была замужней женщиной, и, кроме того, у нее был ребенок.

Несмотря на все старания ехать помедленнее, Виктория прибыла на место встречи очень быстро. У реки она ненадолго остановила Дульцинею. На одном из камней грелась ящерица. Вдалеке взвивалась пыль.

Виктория неуверенно теребила ленточки, которыми была подвязана ее соломенная шляпка. Потом она расстегнула верхнюю пуговицу на амазонке, чтобы вдохнуть свежий воздух полной грудью. «Господи, что бы подумал обо мне отец, если бы увидел меня сейчас?»

— Вики, Вики, — пробормотала она, — что за мысли лезут тебе в голову?

— С кем это вы разговариваете?

Виктория, вскрикнув, обернулась. Как и вчера, Педро появился совершенно неожиданно, словно вырос из-под земли.

— Ни с кем, — покраснела она. — Я просто кое о чем подумала.

— Прошу!

Молодой индеец-полукровка сделал приглашающий жест.

Следующие два часа они объезжали владения вдоль и поперек. Педро показал Виктории стадо лам, которое, вероятно, и подняло пыль. Он указал ей на кондора, который выписывал круги у них над головами. Они увидели дырявое кактусовое дерево, которое используют для постройки домов, следы койотов и даже пумы, напились воды из родника и еще раз проехали рядом с деревней, где вчера случайно встретились. В этот раз Педро направил жеребца мимо, дав своей спутнице знак следовать за ним. Вскоре показались остатки каменных стен.

— Эта деревня стоит здесь еще со времен инков, — сказал он, нахмурившись. Его лицо омрачилось. — Белые совершенно ничего не знают, — неожиданно произнес он. — Они приходят сюда, словно им тут принадлежит все. Но они глупы, как маленькие дети.