— Ты идешь? — Донья Офелия уже встала и махнула ему рукой. — Я наконец-то нашла того, кто сможет нам помочь. Экипаж уже ждет.

Умберто остался сидеть. «Всего через неделю, — промелькнуло у него в голове. — Как ей это удалось?»

— Пойдем, дитя мое.

Она действительно назвала его «дитя»? Умберто встал и медленно пошел за ней. Его ступни тут же погрузились в мягкий ковер.

Вскоре за дверью Умберто столкнулся с горничной отеля. Если бы он не заметил взгляд доньи Офелии, то обязательно улыбнулся бы девушке, но так лучше не поступать. Он не знал почему, но взгляд, который бросала на него мать, когда Умберто разглядывал девушек, заставлял его содрогаться снова и снова. Раньше он не обращал на это внимания. Сегодня же ему казалось, будто этот взгляд может убить. Будет лучше, если он не станет уделять несчастной внимания.

— Красивая девочка, правда? — Донья Офелия словно прочитала его мысли.

— Кто… Кто? — запнулся Умберто. Она все же заметила. Он раздраженно помотал головой и последовал за матерью. — Нет, — пробормотал он себе под нос. — Она всего лишь горничная, не более того.

Донья Офелия пронзительно посмотрела на сына. Казалось, она не была удовлетворена его ответом. Мать развернулась и пошла дальше. Умберто с облегчением вздохнул. Донья Офелия гордо шагала впереди него к выходу. Портье отеля распахнул перед ней дверь и выпустил их. Стоял ранний вечер, вскоре должна была взойти тучная, полная луна. Донья Офелия устремилась к ожидавшему их экипажу.

— Куда мы едем? — спросил Умберто, когда они тронулись.

— На встречу.

Мать мило улыбнулась ему. Умберто смотрел на улицу через окно. Очевидно, его мать не считала нужным держать его в курсе событий, но он молчал и не жаловался. Вскоре за окном показались убогие домишки, послышался запах гнилого мяса, но донью Офелию это не удивляло. Казалось, они движутся в сторону порта, однако вскоре экипаж вновь поменял направление. Иногда они ехали быстрее, иногда медленнее, пока не остановились. Разве они не проезжали здесь?

— Где мы? Зачем мы сюда приехали? — спросил Умберто спустя некоторое время, когда так ничего и не произошло.

— Мы ждем. — Его мать, очевидно, получала удовольствие, держа его в неведении.


Умберто не понравились оба. Это были немцы, которые приплыли на одном корабле с Викторией, как узнала его мать. Но в то, что они рассказали о его жене, Умберто верить отказывался. Он был убежден, что такого не может быть. Ему не нравились оба грязных прохвоста. Он знал Викторию, и пусть они расстались, Умберто понимал, что эти двое лгут. Неотесанного здоровяка звали Михель. Маленький с лицом, покрытым оспинами, который знал, где можно найти Педро, назвался Питом.

Умберто еще никогда в жизни не видел таких холодных, безжизненных глаз, как у этого Пита. В его глазах не было ни жизни, ни любви, лишь ненависть и холодный расчет. Умберто, дрожа, откинулся назад и хлебнул рома, который принес ему хозяин. Потом он взглянул на часы. Его мать и двое мошенников сидели в узкой задней комнате уже более часа и обсуждали дальнейшие действия.

Они оказались здесь впервые, и Умберто надеялся, что это будет в последний раз. Он ненавидел все это не только потому, что его мать с недавних пор казалась ему совершенно другой, но и потому, что она ставила его в неловкое положение, относилась к нему, как к мальчику, решая все за него. Отец недооценивал его, а мать видела в нем лишь беспомощного младенца, мнение которого никого не интересовало. Умберто спрашивал себя, изменила ли она свое мнение о нем внезапно или так относилась к нему всегда.

Умберто вновь взглянул на донью Офелию. Она была одета в черное, на голове — шляпа и вуаль. Мать всегда держалась строго и действовала очень независимо. И это ранило Умберто. Она редко покидала Санта-Селию и область Сальты. Однако с тех пор, как они отправились в путь, донья Офелия вела себя так, словно путешествовала всю жизнь. Она искала встречи с этими людьми. Офелия вела с ними переговоры и при этом не выглядела слабой женщиной или просительницей.

Умберто был убежден: именно донья Офелия была кукловодом и дергала за нитки, а не два этих ужасных человека. Умберто был уверен, что она сможет принять решение, о котором он даже подумать боится. Ужасное решение о жизни и смерти. Умберто взял стакан и влил в себя остатки рома. Он не мог не признать: его мать иногда казалась ему очень странной.



Глава шестая


Над костром у входа в хижину висел котел, в котором варились овощи: кукуруза, картофель, маниока и морковь. Женщина-мапуче, сидевшая на корточках у огня, не подняла головы, хотя наверняка слышала шаги Виктории. На спине у нее висел младенец в kupülwe — специальном приспособлении, с помощью которого мапуче носили детей в первые месяцы жизни. Виктория вспоминала, как вначале с удивлением наблюдала за маленьким комочком, привязанным к спине матери. Такое приспособление было очень удобным. Когда мать не носила дитя на спине, kupülwe можно было повесить на дерево, и тогда ветер укачивал младенца.

Виктория вновь взглянула на женщину-мапуче, которая помешивала варево в котле. Распространялся аппетитный запах. У Виктории заурчало в животе, но она не осмеливалась попросить. Еды в деревне было мало, об этом Педро предупредил их еще в день приезда.

Она не ожидала увидеть тут такие же тольдо, как в лагере. Хижины стояли далеко друг от друга вдоль берега маленького озера, которое заросло камышом и кустарником.

Виктория решительно отвела взгляд от соблазнительной еды и продолжила прогулку по деревне. Ей хотелось показать Педро, что она больше не избалованный ребенок, которым была когда-то.

В деревне мапуче Виктория наконец увидела кацика — вождя. Иерримен, как он сам себя называл, был сильным высоким мужчиной с большим носом и выступающим вперед подбородком. Виктория подумала, что ему около пятидесяти лет. Шрамы свидетельствовали о боевом прошлом. Иерримен внимательно оглядел Викторию, когда она впервые предстала перед ним, потом взглянул на Юлиуса и поприветствовал их от имени жителей деревни. Виктория заправила светлую прядь за ухо. Она привыкла к удивленным взглядам индейцев, которые глазели на белую, странно одетую женщину. Несмотря на то что мапуче часто встречали белых: тут жили кузнецы (кузнечное ремесло особо ценилось у этого народа), несмотря на то что мапуче похищали белых женщин, несмотря на то что кацик умел читать, как в одно прекрасное утро узнала Виктория, индейцы все равно с любопытством наблюдали за ней.

Даже дети интересовались странной белой женщиной. Преодолев застенчивость, вскоре они стали подбегать к Виктории, щупать материал ее юбки и пуговицы. Виктория не могла не рассмеяться. Она жалела, что у нее не было костюма для верховой езды, вот тогда бы малыши выпучили глаза.

Сужай, семилетняя девочка, и ее младший брат Пичи стали верными спутниками Виктории. Оба немного говорили по-испански. Немецкого, конечно, они не знали, но Викторию это не огорчало. Дети вскоре познакомились с ней, назвали свои имена и теперь при встрече охотно болтали. Виктория рассказывала им о своих детях, указывала на предметы и называла их по-немецки. Девочка с серьезным видом слушала ее, а мальчик иногда радостно вскрикивал и убегал, но потом снова возвращался.

Тем временем Виктория дошла до маленького озера, села на берегу и стала смотреть на воду. Она вдруг задумалась о собственных детях. Эстелле и Пако было хорошо у Анны (в этом Виктория не сомневалась), но от тоски у нее болела душа. Она очень скучала по ним.

Откуда ни возьмись появились четыре большие птицы и пролетели над озером.

— Это фламинго, — произнес чей-то голос у нее за спиной.

Педро нечасто искал встречи с ней, с тех пор как Юлиус покинул мапуче. Виктория хотела ответить ему, но ей не хватило слов. В ее душе не было страха. Они видели друг друга. Они обнимали друг друга и целовали, забывая обо всем, что их окружает.

Виктория медленно встала и отряхнула юбку. Педро серьезно смотрел на нее. Вдруг она заговорила, не задумываясь над словами:

— Я боялась за тебя.

Педро погладил ее по щеке.

— Не беспокойся, — нежно произнес он. — Никто не сделает мне ничего плохого. Никто… И тебе тоже.

Виктория больше не надевала корсет, Педро попросил ее об этом, и она согласилась. Волосы она заплетала теперь в простую косу, которая падала ей на спину. За те недели, которые Виктория прожила в деревне, она изучила национальную одежду мапуче. Женщины по традиции носили четырехугольный черный платок, в который заворачивались. На плечи набрасывали черную шаль, на бедра повязывали украшенную широкую ленту. Мужчины носили пончо и чирипу. Как мужчины, так и женщины носили налобные повязки и серебряные украшения. У каждого украшения было свое название и магическое значение.

Большинство мапуче хорошо говорили по-испански. Как-то перед одной из тольдо Виктория заметила старика. Он был первым, кто ей улыбнулся, и поэтому она решилась подойти поближе. Через некоторое время они разговорились. На следующий день Виктория вновь направилась к старику и стала приходить к нему снова и снова. Даже мачи, мудрая женщина мапуче, однажды сидела вместе с ними. Виктория наконец отважилась задать вопросы, которые не давали ей покоя.

Она узнала, что мапуче также называют арауканами и что когда-то их земли простирались по всей территории Чили и Аргентины. Старик назвал ей три основные группы племен мапуче: пикунче, народ с севера, уильче, народ юга, и пегуенче, которые составляли самую известную и многочисленную группу. Он также рассказал Виктории о нгильятуне, молитвенном ритуале, который длится много дней. Готовилась обильная трапеза, обычно кусок мяса и кусок iwin kofke — жаренного в лошадином жиру хлеба. Нередко забивали лошадь и свинью, чтобы накормить гостей. Он говорил о We Tripantu — самом большом празднике года, который отмечали в самый короткий день, потому что тогда, по словам старика, солнце отдыхало и луна брала его работу на себя, чтобы солнце окрепло и могло потом сиять весь следующий год. Мапуче купались на рассвете не только для того, чтобы очиститься, но и потому, что вода в этот день была самой теплой.

Иногда к ним подсаживался Педро и тоже слушал, потому что считал себя таким же чужаком в этой деревне, как и Виктория.

В те дни Виктория много думала. Раньше она находилась в постоянном поиске, чем бы развлечь себя, но ей почти никогда это не удавалось. Зачастую в своих поисках она забывала о желаниях и чувствах других. Она постоянно оказывалась беспомощной. Теперь же жизнь заставила ее сдерживаться.

Однажды Виктория сидела рядом с мудрым стариком мапуче. Она смотрела на него сквозь языки пламени. Индеец улыбнулся ей. Его грубая коричневая кожа была покрыта глубокими морщинами. Черные глаза могли быть как серьезными, так и лукавыми. Орлиный нос, казалось, почти касался тонких губ. Седые волосы были зачесаны на пробор. Виктория положила руки на колени.

— Дедушка, — почтительно сказала она, потому что так все называли мудрых старых мапуче, — ты хотел рассказать мне побольше о своем народе.

Старик кивнул.

— Есть еще много такого, чего я не знаю, дедушка, я многого еще не понимаю.

— Да, хочу рассказать, дочка. Я хочу рассказать тебе больше о нас, о мапуче, — ответил старый индеец. — На нашем языке, который мы называем «мапудунгун» («мапу» означает «земля», «че» — «человек»). Мы называемся «люди земли».

Виктория кивнула. Она уже знала, что мапуче жили семейными общинами и даже создавали маленькие города.

— Но сегодня ты хотела рассказать мне о вас, о белых людях, — напомнил старик. — Я хочу знать, как вы живете.

Виктория опустила глаза.

— Тебе известно, как мы живем. Мапуче уже давно сталкиваются с белыми людьми.

Индеец улыбнулся.

— Но я хочу узнать что-нибудь о твоей жизни, Виктория.

Виктория все еще не поднимала глаз. Как ей описать жизнь, которая превратилась в привычку, жизнь, о которой она никогда не задумывалась? Она так давно не видела своих родителей! Ей нужно было подумать, прежде чем что-либо сказать.

— Я приехала из страны, которая находится далеко на востоке, за большим морем, — неуверенно начала она. — Там я познакомилась со своим будущим мужем. Он приехал из Сальты. Он рассказывал о здешних местах, и я захотела увидеть эту землю.

Виктория помолчала, задумчиво глядя вдаль. С тех пор прошло много времени. Она вздохнула и продолжила:

— Я долго плыла сюда на большом корабле.