Кэтлин Эшенберг - В свете луны

Ройс заметил, что навстречу ему пробирается по вязкой грязи Джон, ведущий за собой какого-то курсанта. Этот мальчик был все еще очарован зрелищем войны, теориями, преподаваемыми в классе и на плацу, где слово «смерть» не значило ничего, а слово «честь» было священно.

Их посвящение в солдаты произошло сегодня, и никто не знал, сколько этих мальчиков погибло во время «церемонии» крещения огнем. Только не Бо. Господи, только не он!..

Когда мужчины поравнялись с Ройсом, курсант отдал честь. Ройс тоже отдал честь, удивляясь тому, что собственная рука показалась тяжелой, как свинец.

– Капрал Хочкисс, сэр, – представился молодой человек. – Я слышал, вы разыскиваете рядового Холстона?

Ройс кивнул, сосредоточив внимание на пухлом, как у ребенка, лице молодого человека с румяными щеками и невинными голубыми глазами. У Ройса комок подступил к горлу – глаза точь-в-точь как у Бо.

– Боганнон упал рядом со мной, – сказал курсант. – В него попала первая же пуля. Его уже отправили в город.

– Он погиб или ранен, капрал?

– Ранен, сэр. Извините… Я не подумал, – виновато ответил юноша.

Бо жив. Ройс испытал огромное облегчение. Молодой человек тоже. Это было весьма кстати, так как избавило Ройса от необходимости благодарить курсанта, что смутило бы обоих.

Ройс положил руку на плечо молодого человека:

– Сколько вам лет, капрал Хочкисс?

– Шестнадцать, сэр, в ноябре исполнится семнадцать.

– Вы вели себя как настоящий мужчина, – тихо произнес Ройс. – Для меня большая честь пожать вам руку.

Капрал распрямил плечи, вытянулся в струнку, как на параде, и протянул руку. Ройс пожал ее, а потом привлек парня к себе и обнял.

– Вы можете гордиться собой. – Ройс судорожно сглотнул и выпустил молодого человека из объятий. – Вы свободны. Поищите горячей еды и сухую постель. Это приказ, капрал.

Капрал Хочкисс посмотрел на свою руку, и внезапно его лицо озарила широкая улыбка.

– Что за день! Я сражался под командованием генерала Брекинриджа и пожал руку самого полковника Кинкейда.

– Уносите отсюда ноги, капрал, пока я не поставил вас в охрану, – сказал Ройс.

Курсант вновь отдал честь и пошел прочь, Ройс смотрел ему вслед.

– Как думаешь, он вымоет руки перед обедом? – поинтересовался Джон деланно беспечным тоном.

Ройс проигнорировал вопрос, не в силах скрыть охватившие его после сражения чувства.

– Что это за война, если мы заставляем наших детей идти на смерть? – спросил он.

– Адская война.

Они вместе отправились в обратный путь по грязному топкому полю. Молча. Не проронив ни единого слова. И Ройса вновь одолело беспокойство. Насколько серьезно ранен Бо? Он заметил, что курсант направился к одному из умерших.

– Думал, это наш, – произнес капрал. – Но он янки.

Ройс посмотрел вниз, и что-то оборвалось в его душе, оставив кровоточащую ноющую рану Он опустился на грязную землю и убрал темную прядь волос с лица солдата. Еще один мальчик.

– Где Сэвидж? – спросил он. Джон не ответил. – Господи, Джон, где Сэвидж? Это его племянник, тот мальчишка, вражеский дозорный, которого ты когда-то поймал.

Джон снова промолчал. Ройс медленно выпрямился и посмотрел в лицо Джона. В уголках его губ пролегли глубокие складки.

Ройс швырнул шляпу на землю.

– Черт тебя подери, почему ты мне ничего не сказал?

– Подумал, что на сегодня с тебя достаточно переживаний.

Ройс продолжал смотреть на Джона. Сэвидж мертв. Его племянник тоже мертв. Девитт и еще двое его товарищей погибли во время перестрелки. Одному Богу известно, сколько народу полегло сегодня на этом поле. Где-то лежал раненый Боганнон Холстон, и Ройс вынужден был сообщить эту печальную новость Аннабель. Господи, даже его любимый конь мертв.

Конфедерация умирала. Это была медленная, мучительная смерть, влекущая за собой необходимость посылать курсантов, почти мальчишек, под артиллерийский огонь. Ройс повернулся и пошел через поле куда глаза глядят, не произнеся ни единого слова проклятия.

Джон Дешилдс подобрал с земли шляпу друга. Он наблюдал, как полковник Кинкейд шагал по полю, увязая в грязи, его худощавая фигура четко выделялась в свете фонарей.

Внезапно Кинкейд остановился, и огонь костров осветил жесткие черты его лица, когда он медленно повернулся, словно впервые увидел поле боя, и устало опустился на пенек, уронив на руки голову Его широкие плечи вздрагивали.

– Что с ним? – спросил курсант.

– Война, сынок. Даже храбрый мужчина плачет. Каждый из нас плакал. – Джон сглотнул и продолжал. – А он – нет. С самого начала войны ни единой слезинки не проронил.

Войска стали собираться – кавалеристы Кинкейда, пехотинцы, артиллеристы, уцелевшие в бою курсанты военного института. Дешилдс кивнул, и всадники начали движение, окружая пень, на котором сидел командир. Суровые молчаливые мужчины снимали поношенные шляпы и склоняли головы. Окруженный солдатами, полковник Кинкейд дал волю эмоциям.

Казалось, предсмертные стоны затихли, когда на поле спустилась ночь и первые капли дождя упали на землю. Это было поле чести для юнцов, поле потерь для янки.

Аннабель увидела их в кухонное окно – отряд уставших всадников, едущих сквозь заросли одуванчиков. Сердце ее словно замерло, пока она искала глазами худощавого всадника в потертой фетровой шляпе, украшенной тонким пером чайки. Увидев его, она будто ожила и пересчитала едущих мимо нее всадников, которые стали теперь ее семьей.

На этот раз с ними не было Гири. Аннабель терялась в догадках: то ли он просто уехал в другой лагерь, то ли погиб? Она старалась не вспоминать май прошлого года, когда отряд вернулся без Уильяма Сэвиджа. Однако память снова и снова возвращала ее к событиям того дня.

Солнце ярко светило, воздух был настолько прозрачным, что горы четко вырисовывались на горизонте. Она увидела их из этого самого окна, усталых запыленных мужчин, пересекавших горный хребет.

Аннабель побежала, подхватив юбки и стуча каблуками. Ройс спешился и раскрыл ей объятия. Она побежала быстрее. Прильнула к его мускулистой груди и звонко рассмеялась, когда он крепко обнял ее.

Боганнон Холстон поправился. Он теперь был в Ричмонде с остальными курсантами. Военный институт и большую часть Лексингтона сожгли северяне. Папин дом тоже сожгли, но это была небольшая потеря. Аннабель едва не потеряла Бо, и от этой мысли сердце ее разрывалось на части. Она даже боялась думать о том, что может понести еще более тяжелую утрату. Жизнь теперь ничего не стоила, война не знала ни жалости, ни сострадания.

Аннабель направилась к своей хижине. Прошла мимо Ройса, но не остановилась. Она уже знала, что он жив, и на сегодня ей этого было достаточно.

Солнце немилосердно жгло, а в хижине было темно и прохладно. Аннабель опустилась в кресло-качалку и стала раскачиваться, глядя в окно на заросли болиголова и бревенчатый мост через горную речушку.

Снаружи до нее доносились ржание лошадей, громкие голоса, звон упряжи и удил. В большом доме этих людей ожидали свежесваренный кофе и джем из голубики, поэтому Аннабель позволила себе немного расслабиться.

Ей хотелось выплакаться, но она не давала волю слезам. Слишком много их накопилось с начала войны.

Ройс приезжал на несколько дней и уезжал снова. Они вместе выполняли обязанности по дому. Спали в одной кровати, но не прикасались друг к другу, даже не разговаривали. Аннабель поворачивалась к мужу спиной, а когда он засыпал, смотрела на него.

Иногда ей до боли хотелось прикоснуться к нему, погладить застарелые шрамы. Но Аннабель боялась, что он проснется.

Аннабель раскачивалась в кресле, наблюдая за тем, как мужчины повели своих коней к конюшне, а потом услышала звон шпор за спиной. Он по-прежнему был ее мужчиной, но она не хотела любить его и пыталась забыть о своих чувствах, хотя это было невозможно. Она всегда любила его и противостоять этой любви было выше ее сил.

Нет, он не совсем ее мужчина. Ройс принадлежал Конфедерации. Ведь он сам когда-то сказал ей, что в первую очередь он солдат и только потом мужчина.

Ройс подошел к ней и встал так близко, что она могла видеть его покрытые пылью сапоги, однако Аннабель не подняла на него глаз. И не спросила о Калебе – боялась.

– Я подумал, может, тебе захочется поехать со мной к водопаду, пока я не расседлал коня, – произнес Ройс.

Аннабель промолчала, продолжая смотреть сквозь рифленое стекло на щебечущую сойку, прыгающую с ветки на ветку.

– Ты, Энни, устала от всех этих мужчин, но считаешь своим долгом о них заботиться. Я вижу это каждый раз, когда ты готовишь, штопаешь или ухаживаешь за ранеными. Тебе нужно уехать отсюда, ощутить лучи солнца на своем лице и ветер, развевающий волосы.

– Именно это ты чувствуешь, когда скачешь под пули? Или склоняешься над очередным убитым солдатом?

Ройс тяжело вздохнул. Сцепленные руки Аннабель лежали на коленях. Она напомнила себе, что не должна давать волю чувствам. Однажды этот мужчина погибнет на залитом кровью поле боя, и тогда она тоже умрет. Просто потому, что не сможет жить дальше.

– Аннабель… – Рука Ройса легла ей на плечо. – Поговори со мной, Энни. Я не знаю, что происходит, объясни мне.

В груди Аннабель поднялась волна гнева. Она вскочила с кресла так резко, что оно перевернулось. Но тут же взяла себя в руки.

– Мне нечего тебе сказать, – бросила она равнодушно.

Ройс схватил ее за плечи и с силой встряхнул.

– Черт возьми, женщина, скажи, что тебя мучает?

Аннабель попыталась вырваться, но Ройс лишь крепче прижал ее к себе.

– Ты просто убиваешь меня своим молчанием. Ради всего святого, облегчи душу. Кричи, ругай меня, только не молчи.

– Не прикасайся ко мне!

Аннабель посмотрела в глаза мужа и увидела в них боль. Пусть страдает так же, как она всякий раз, когда он покидает ее и уезжает на войну.

– Я не могу вынести твоих прикосновений.

Руки Ройса безвольно опустились, и он покачал головой:

– Ты не это хотела сказать.

Аннабель закрыла глаза, чтобы не видеть муки, написанной у него на лице. Ройс дотронулся до ее волос.

– Скажи, чего ты хочешь? Господи, Аннабель, я готов вырвать свое сердце и преподнести его тебе на серебряном блюде, если это вернет твою улыбку.

– Чего я хочу? – натянуто рассмеялась она. – Я хочу, чтобы эта война закончилась. Хочу, чтобы солдаты вернулись домой. Чтобы мой дом вновь стоял целым и невредимым, а люди, которых я любила, вернулись ко мне… – Голос Аннабель дрогнул. – Хочу просыпаться утром и не думать о том, что могу потерять сегодня кого-нибудь, кто очень мне дорог.

– Не в моих силах закончить войну. Никто не может этого сделать.

– Мужчины не могут. Они с легкостью начнут войну, будут стрелять из пистолетов и умирать под пулями. Но положить ей конец не в их силах. Почему, Ройс? Скажи, почему?

Ройс вцепился в спинку стула так, что побелели костяшки пальцев.

– Я сражаюсь за наш дом, Энни, за тебя. Я готов за это умереть.

– Не надо мне таких жертв. Я сама о себе позабочусь.

Аннабель повернулась к мужу спиной и ждала, пока он уйдет, но он все не уходил, и она слышала его тяжелое дыхание. А когда ушел, она готова была заплакать.

Девушка смотрела в окно на бревенчатый мост, на заросли болиголова, шелестящие на ветру.

Потом выбежала из хижины и пошла куда глаза глядят. Ройс окликнул ее, но она лишь ускорила шаг. Ей хотелось уйти хоть на край света, где она никогда не узнает, что пуля настигла ее мужа. Дойдя до моста, она побежала.

* * *

Ройс не верил в любовь до тех пор, пока в его жизни не появилась эта женщина. Он полюбил ее, а теперь терял.

Волна холодной ярости захлестнула его. Ему хотелось ненавидеть ее и в то же время обладать ею. Но больше всего ему хотелось увидеть радость в ее глазах.

Ройс отвязал коня и повел к конюшне, но, не сделав и трех шагов, остановился, раздумывая, стоит ли последовать за Аннабель.

– Я позабочусь о твоем коне, – сказал Джон. – Ты нужен ей.

– Не знаю, как бы не сделать хуже.

– Одному Богу это ведомо. Я никогда не понимал женщин, но случай с Аннабель особый, – сказал Джон, беря коня под уздцы. – Калеб не вернулся с нами.

– Калеб тут ни при чем, – огрызнулся Ройс.

Аннабель всегда заботилась о бойцах. Но ее муж Ройс, а не Калеб.

– Она беспокоится, но скрывает это от тебя. Остальные, в том числе и я, видят это, потому что жили с ней бок о бок достаточно долго. С каждым разом ей все тяжелее и тяжелее расставаться с тобой, – сказал Джон, кивнув в сторону тропы, по которой они обычно уезжали из лагеря. – Она смотрит на этот холм, ожидая нашего возвращения. Ищет тебя глазами. Все чувства написаны у нее на лице.

Джон сдвинул шляпу на затылок, и солнце осветило его лицо.

– Стоит ей увидеть тебя, как страх исчезает из ее глаз. Но если кто-то не вернулся, она несколько дней ходит как в воду опущенная.