Девушка остановилась и уронила руки, пытаясь сфокусировать взгляд на отважной дворняге, которая плыла к ней, зажав в зубах трофей. Подняв намокшие юбки, Аннабель направилась к берегу.

А потом она увидела на вершине холма Ройса верхом на черном арабском скакуне. Поля шляпы отбрасывали тень на его лицо, но девушка чувствовала на себе его пронзительный взгляд. Аннабель сглотнула и отерла руки о подол платья. Ройс сдвинул шляпу на затылок, открыв лицо.

Она словно видела его впервые – этого загадочного мужчину, который был теперь ее мужем. Мужчину с гладкими каштановыми волосами, худощавым лицом древнеримского центуриона и поджарым, мускулистым телом воина. Он пришпорил коня. Аннабель хотела убежать, но что-то удерживало ее.

Ройс остановил коня рядом с Бесс, лошадью Аннабель, и спешился. Похлопал Уокера по шее, взял в руки поводья и направился к Аннабель, ведя под уздцы двух красивых лошадей.

Внезапно Аннабель мучительно осознала, в каком виде стоит перед ним – босая, в забрызганном грязью платье. Грязь стекала теперь с подола, образовывая вокруг ног грязную лужу. Ее волосы растрепались от ветра, упав на лицо. Аннабель убрала их назад и закрыла глаза, подумав о том, что где-то на берегу валяется ее соломенная шляпа, не защищающая от солнечных лучей.

Она громко рассмеялась, но тут же умолкла. Неужели она никогда не научится себя вести так, как положено настоящей леди?.. Настоящая леди никогда не ходит босиком, она скорее умрет, чем войдет в грязную реку и станет играть с дворняжкой, лишенной, как это ни прискорбно, благородных манер.

Стая чаек взмыла ввысь, шумно хлопая серебристо-серыми крыльями и громко крича, точь-в-точь как леди Лексингтона. Эта мысль показалась Аннабель забавной, и она снова рассмеялась, проводив взглядом чаек, парящих в небе.

– Какого черта вы здесь делаете?

Аннабель вздрогнула и перевела взгляд на Ройса. Его губы были упрямо сжаты, подбородок вздернут, все тело напряжено.

– По-моему, это совершенно очевидно, – ответила Аннабель, – тем более такому проницательному джентльмену, как вы.

Она бросила на него быстрый взгляд, однако Ройс даже не улыбнулся, видимо, не уловив юмора в ее словах.

– Нет, для меня это не очевидно. Может, все-таки объясните?

Перед глазами Аннабель возник образ юной аристократки в желтой амазонке и широкополой шляпе. Красивая, чистая, молодая леди скакала на охоту вместе с элегантным Ройсом Кинкейдом, в то время как некрасивая девочка стояла в галерее и лелеяла мечты, которым не суждено было сбыться. Аннабель с трудом сдержала слезы. Она пожала плечами и отвернулась, высматривая на берегу потерянную шляпу. У нее было не так много одежды, чтобы оставить на берегу даже поношенную шляпу. Мокрые юбки прилипли к ногам, когда она пробиралась через заросли рогоза.

– Вы что-то потеряли, миссис Кинкейд, или вам просто нравится гулять по грязи?

Пропади ты пропадом! Этот отвратительный грубый мужчина смеется над ней. И она вполне этого заслуживает. Она выглядела как тощий поросенок в грязной луже. Нервы были напряжены до предела, однако виду она не подавала и держалась с достоинством.

– Да, мистер Кинкейд, – бросила она через плечо, стараясь придать голосу чопорность, как настоящая леди.

– Что – да? – насмешливо переспросил Ройс.

– И то и другое. Мне ужасно нравится ощущать холодную тину между пальцами, – ответила Аннабель, поворачиваясь к Ройсу, – и я, кажется, потеряла свою…

Ройс вертел в руках соломенную шляпу, на его губах играла высокомерная улыбка. Аннабель вдруг почувствовала, что внутри разлилось странное тепло. Он дразнил ее. Друзья всегда поддразнивают друг друга, демонстрируя свое дружелюбие.

– Довольно уродливая вещица, – сказал он, внимательно рассматривая шляпу, словно военный трофей.

– В самом деле? – Аннабель направилась к Ройсу– Это подарок тети Хетти. – Девушка улыбнулась, – У Ливви хватило ума проследить, чтобы шляпа досталась мне, а не ей.

Аннабель взяла шляпу у Ройса. Видимо, Мейджор успел ее основательно потрепать. Теперь она была под стать платью. Аннабель подавила вздох.

– Кто такая Ливви? – Ройс подошел ближе, и девушка почувствовала, как его тепло окутывает ее. Она с трудом обрела способность говорить:

– Оливия – дочь тети Хетти. Моя кузина и подруга.

– Теперь понимаю… – Эти слова показались Аннабель знойными, как летняя ночь. Она молча наблюдала, как длинные загорелые пальцы мужчины развязывали темно-красный шейный платок. – А эта Ливви разделяет вашу любовь к прогулкам по грязи?

– Я, э-э… – Аннабель не в силах была отвести от него взгляд. – Нет, не думаю. Ливви – леди до мозга костей, и мне до нее далеко.

– А-а, леди… Трепещущие ресницы, никаких веснушек… никакой грязи, – протянул мужчина, вытерев Аннабель лицо носовым платком, словно ребенку.

– У меня нет веснушек! – выпалила она.

– И грязи теперь тоже нет.

Ройс смотрел на губы Аннабель, и ей до боли захотелось облизать их. Он отошел назад, засовывая платок в задний карман брюк, и улыбка исчезла с его лица.

– Держитесь подальше от реки, Аннабель. Течение здесь очень опасное, особенно во время весеннего половодья.

Спина девушки напряглась помимо ее воли. И дело было вовсе не в грубоватом тоне его голоса. Она не понимала влияния, которое этот мужчина на нее оказывал, и еще эти странные ощущения – горячее покалывание на коже и уязвленная гордость.

– Я не какая-нибудь пустоголовая дурочка, мистер Кинкейд, и не обязана выполнять ваши приказы.

– Вы – миссис Кинкейд, миссис Ройс Кинкейд, – резко ответил он, прежде чем Аннабель успела набрать в легкие воздуха. – И вы будете меня слушаться.

Миссис Ройс Кинкейд…

Аннабель смотрела невидящими глазами на горизонт.

«О, мама, – думала она, – я пытаюсь заботиться о своих мужчинах, но теперь все изменилось. Я замужем, однако это не настоящий брак – совсем не то, что было у вас с папой. И из-за этого замужества Карлайл не разговаривает со мной. Но я не знала другого способа обеспечить Бо крышу над головой. Все меняется, мама, так же быстро, как несутся вниз, сметая все на своем пути, ручьи с вершины горы».

В сентябре 1859 года Холстоны не поехали в «Излучину». Заболел отец. В октябре Джон Браун возглавил восстание рабов в Харперс-Ферри. На следующий день его схватили федеральные войска под предводительством Бобби Ли из Виргинии. Карлайл был среди курсантов военного института, которые стояли на часах во время казни Джона Брауна в Чарльзтауне.

Карлайл никогда не говорил с сестрой о казни, но она знала, что он одобрял ее. У Холстонов не было рабов, но Карлайл был настоящим аристократическим сыном Виргинии. Он часто говорил о Томасе Джексоне, своем наставнике. Карлайл считал его гением военного дела и поклялся сражаться в его полку, когда начнется война. Аннабель же считала, что у этого беспощадного Томаса Джексона странностей еще больше, чем у папы, и была уверена, что войны никогда не будет.

На следующее лето Аннабель посадила Бо в поезд. На этот раз он ехал в «Веселый Шервуд» один. Она не знала, что происходит с папой, но понимала, что он болен. Поэтому поручила своего младшего брата тете Хетти, а сама осталась дома следить за тем, чтобы папа хорошо питался и спал сколько положено. На самом же деле они с папой не всегда спали вдоволь. Иногда всю ночь напролет разговаривали.

Полная луна отбрасывала мягкий свет на крошечную прямоугольную лужайку, окруженную частоколом, выкрашенным в белый цвет. Она слышала ночные звуки сонного университетского городка – стрекот сверчков, тихое мычание коров и где-то вдалеке приглушенный стук копыт лошади, скачущей по пыльной красной дороге с одиноким всадником в седле. Казалось, все тихо и мирно вокруг. Поэтому трудно было себе представить пушки, артиллерийский огонь и безумные, полные романтики кавалерийские атаки. Но все вокруг только об этом и говорили.

– Я думаю, ты единственный демократ, сторонник Дугласа в Лексингтоне, – сказала Аннабель отцу. – В таком случае, я единственный думающий демократ в Лексингтоне, – ответил он.

– Почему, папа? – спросила Аннабель, как в свое время спрашивала маму.

В ответ отец прочел ей лекцию о разделении союза, правах штатов и таком безобразном явлении, как рабство. Для вящей убедительности даже упомянул Генри Клея и Джона Калхуна. Аннабель слушала, училась, иногда спорила, но рассуждения отца не были ответом на ее вопрос. В свои восемнадцать она еще далеко не все понимала.

Что заставляет мужчину идти навстречу смерти? Почему он считает, что война овеяна романтикой? Отец не мог на это ответить. Сам он думал не так, как остальные мужчины, как думал Карлайл… Аннабель не хотела, чтобы Карлайл погиб на поле битвы.

В ноябре республиканец Авраам Линкольн победил на выборах. А в декабре из состава Союза вышла Южная Каролина. В январе Карлайл вступил в ряды милиции. Еще через месяц он приехал домой – взять новый мундир и навестить отца.

Карлайл важно расхаживал по их маленькому дому. Его распирало от важности, и он нес всякий вздор.

– Мы покончим с федералистами, Энни. Это дело всего нескольких месяцев!

– Вы обучаетесь со стеблями кукурузы, метлами и кремневыми ружьями в руках и хотите покончить с северянами за несколько месяцев? – с недоверием спросила Аннабель.

– Мы верим в то, за что воюем. Любой из моих товарищей одной рукой покончит с тремя федералистами.

– Это будет самая кровопролитная война, какую когда-либо видел мир, – произнес папа. – После нее все изменится.

– Никакой войны не будет, – сказала Аннабель.

– Война будет, воробей, – возразил Карлайл, потрепав сестру по голове, словно она все еще была ребенком.

Она ненавидела брата, когда он называл ее так, и ненавидела улыбку, с которой он говорил о войне.

– Не волнуйся, она быстро закончится, и к следующему Рождеству мы уже будем дома, – сказал Карлайл.

Она знала, что так не будет.

К концу февраля еще шесть штатов последовали примеру Южной Каролины, и образовалось новое государство – Конфедерация одиннадцати южных штатов. Виргиния тоже проголосовала за независимость. Линкольн выехал в Вашингтон, в то время как Джефф Дэвис пытался создать правительство в Монтгомери, штат Алабама.

Жители северных, южных и соседних с ними штатов следили за противостоянием в гавани Чарлстон, где артиллерийские подразделения конфедератов оцепили удерживаемый северянами форт Самтер.

День 4 марта 1861 выдался холодным, серым и ветреным. Такая погода как нельзя кстати соответствовала умонастроению Аннабель. Она боялась, что отныне ее жизнь всегда будет холодной и серой, полной неистовых и промозглых мартовских ветров, и что эти ветры никогда не прогонят мертвенного холода зимы.

Аннабель стояла между Бо и Карлайлом, сжимая в руке обшитый кружевом носовой платок, в то время как порывы ветра рвали подол ее черного платья и хлестали им по дрожащим ногам.

Впереди нее возвышался священник, тоже одетый в черное. Позади стояли мужчины и юноши – папины студенты, почти вез одетые в серое. Священник читал что-то в черной книге, но Аннабель не слышала его слов за свистом безумного мартовского ветра. Странно, но вместо двадцать третьего псалма в ее памяти всплыли строки лорда Байрона. Все же она всегда была больше папиной дочкой, чем маминой.

«Да будет свет!» – Господь провозгласил. «Да будет кровь!» – провозгласили люди. И вот в боренье злых страстей и сил Они взывают с ужасом о чуде.[2]

Наконец папа был счастлив. Он нашел успокоение рядом с мамой.

– Аннабель?

Что-то в голосе Ройса насторожило девушку. Аннабель вздрогнула, оторвала взгляд от горизонта и посмотрела на мужа.

Он не сводил с нее глаз. Очевидно, она напугала его своей прогулкой по реке, и сердце ее смягчилось. В его взгляде Аннабель уловила страх, хотя свои чувства он научился прятать от всего мира.

Он был темным и притягательным как падший ангел. С одной стороны, ей хотелось бежать от него, спасаясь от тьмы, с другой – вцепиться в него и держать в преддверии грядущей войны.

Девушка отступила на шаг. Рядом с ним прыгал Мейджор, он яростно мотал головой и, сотрясаясь всем телом, разбрызгивал во все стороны брызги зловонной речной воды. Ройс с трудом удержался, чтобы не выругаться.

Аннабель закрыла рот рукой, безуспешно пытаясь подавить рвущийся наружу смех. Ройс достал из кармана платок, вытер лицо, потом промокнул им рукав своей куртки из оленьей кожи.

– Святые небеса, ну и зрелище! – воскликнула девушка, разглядывая Ройса. – Кто бы мог подумать, что такой блестящий джентльмен, как вы, может находить удовольствие в принятии грязевых ванн?

К удивлению Аннабель, на губах Ройса заиграла улыбка – первая искренняя улыбка за все то врежет, что она была с ним знакома. Улыбка смягчила резкость его черт, углубила морщинки в уголках рта, образовала на щеках мальчишеские ямочки.

– Боюсь, тот, кто сказал вам, что ваш муж – джентльмен, бессовестно лгал вам.