— Долго работать?

— Пару дней? Или три? За триста долларов.

— Но я…

— Платят, конечно же, черным налом.

— Тогда с удовольствием.

Бармен, проходя мимо, бросает на меня вопросительный взгляд. Качаю головой.

— Не хочешь ли, выпить? — спрашивает Лори. — Я плачу.

— Нет, предпочитаю остаться трезвой.

Она стонет.

— От тебя вовсе не требуется ни трезвости, ни здравомыслия. Напротив, важно немного расслабиться. Именно поэтому они просят приходить пораньше.

— Слушай, ты же знаешь правила. Я пришла на это действо только потому, что ты убедила меня, будто это отличная тренировка для собеседований. Но не припомню, чтобы перед серьезными встречами в крупных офисах людей встречал открытый бар, и я просто…

— Ладно, ладно, эти твои правила. Извини, забыла. На миг мне показалось, будто ты участвуешь в этом, потому что это забавно.

— Забава — это расходы, которые я не могу себе позволить.

— Печально. Но я оплачиваю это мероприятие как «деловую вечеринку».

— Ты серьезно?

— А как еще я убедила бы босса отпустить меня пораньше?

— Как все это угнетает.

— Хочешь знать нечто еще более угнетающее? Я просмотрела свой календарь и выяснила, что не попадаю на подобные мероприятия вплоть до сентября. Я должна ждать сентября, чтобы участвовать в шестиминутном свидании! Боже упаси, чтобы парень пригласил меня на обед. Что мне ответить? «Простите, я свободна с полуночи до четырех утра»? — Лори одним махом ополовинила свой бокал. — Давай не будем об этом. — Наклонившись, она прошептала: — Кстати, я уже присмотрела одного. Взгляни на морячка в углу.

Равнодушно поворачиваю голову. Он сидит за дальним столом, нависая неправдоподобно громадными бицепсами над пинтой пива. Кого он пытается одурачить своей короткой стрижкой? Хотя волосы высветлены, невозможно скрыть, что их количество неуклонно сокращается.

— То, что надо для тебя, — говорю я.

— Не для меня, тупица. Для тебя!

Закатываю глаза.

Лори прищелкивает пальцами и выпрямляется.

— Вспомнила, что хотела сказать. Та книжка Паскаля, что я дала тебе почитать…

— Мне понравилась.

Лори нетерпеливо взмахивает рукой:

— «Парамаунт» купил ее. И уже пригласили Джорджа Клуни.

— Серьезно? Прекрасный выбор.

— Он прекрасный выбор для чего угодно.

— А что насчет «Die Dämmerung»?

— Die — что?

— Немецкая книжка, что ты давала.

— А, ты имеешь в виду «Сумерки».

— Не важно.

— Нет, пока нет. Ты начала читать?

— Хотела бы. Но совершенно нет времени. Принцесса присылает мне все эти книжки на рецензирование…

— Ой-е-ей! — Лори воздевает ладошки, прерывая меня. — Ты все еще работаешь на Принцессу?

— А я тебе не рассказывала?

— Нет. — Она бросает вороватый взгляд за барную стойку и понижает голос: — А у тебя есть шанс прочесть книжку «Гидеон»?

Эта таинственность интригует.

— Что за «Гидеон»?

— Это может стать грандиозным. Мы ждем ее выхода со дня на день. Говорят, автор станет новым Джоном Ирвингом.

— Правда? А о чем книга?

— Понятия не имею. О чем вообще все эти книги? Что-то вроде «Парень достиг совершеннолетия». Сообщишь мне, если увидишь?

— Лори, ты же знаешь, я не могу. Таким образом, я обманула бы «доверие» Принцессы.

Лори насмешливо смотрит на меня.

— Боже мой, — бормочет она, — ты говоришь это так, словно мы собираемся стащить планы создания термоядерной бомбы.

Я фыркаю. Если кто-то и придает излишне важное значение киноиндустрии, так это именно я.

— Просто на всякий случай имей это в виду, — просит Лори.

Не успеваю я ответить, как позади нас появляется суетливая брюнетка.

— Лори. Пора занимать места.

Напротив меня усаживается морячок. Смущенная улыбка, беспомощно бегающий взгляд. Чувствую себя отвратительно оттого, что исподтишка смеялась над его прической. Неудачная стрижка может быть у каждого. Не стоит считать это недостатком.

— Готовы? — Спрашивает он, слегка наклоняясь вперед, но не настолько, чтобы показаться навязчивым.

Поправляю волосы и вдруг ужасаюсь тому, что купилась на столь откровенное заигрывание. Будь профессионалом, напоминаю себе.

— Разумеется.

— Хорошо. О'кей. — Он ставит локти на стол. — Я подумал, что будет здорово, если я задам вам всего один по-настоящему хороший вопрос. Только один. И поэтому размышлял над ним весь день.

— На чем же вы остановились?

— Ну, ничего потрясающего или слишком оригинального. То есть мне все равно, с какой породой собак вы себя ассоциируете или в каком реалити-шоу хотели бы участвовать…

— Родезийский риджбек и «Большие гонки».

— Все, что я действительно хотел бы знать… — Он внезапно замолкает, и его беспомощная улыбка становится чуть менее страдальческой. — Правда? «Большие гонки»?

— Я люблю путешествовать.

— Интересно. — Он качает головой. — Знаете, я на самом деле нервничаю. Не возражаете, если я задам свой вопрос? Тот, над которым так долго мучился?

— Да, простите. Вперед. — Мысленно отмечаю, что впредь не должна на собеседованиях лезть вперед и прерывать вопросы.

— Отлично. — Он судорожно сглотнул. — Что для вас самое главное?

— Это хороший вопрос.

— Рад, что вы так считаете.

— Но немножко нечестный.

Кровь отхлынула от его лица.

— Правда? Вы так думаете?

— Не уверена, что могу сузить себя до одного пункта. Позвольте выбрать пять?

— Может, три?

— Идет. — Размышляя, я обычно кусаю ноготь или тереблю прядь волос. Сейчас я заставляю себя держать руки на коленях. Как маленькая леди. — О'кей, прежде всего стабильность.

Его глаза расширяются.

— Вы имеете в виду обязательства?

— Почти.

— А еще? Продолжайте.

— Второй приоритет? Полагаю, это клише, но весьма существенен потенциальный рост.

Он сглатывает.

— Рост потенции?

— О, а еще мне нравится принимать вызов. И возможность созидать.

— Созидать? — Теперь он густо краснеет. — Что-то вроде… сексуальной ролевой игры?

Боже правый! С чего он, черт побери, это взял? Мысленно повторяю свои ответы. О'кей, да. Теперь понятно, что я натворила.

— О нет, — кротко возражаю я. — Это не имеет отношения к сексу. Я вообще не слишком интересуюсь сексом.

— Вообще?

— Секс не в первой пятерке моих приоритетов.

— Странно. — Он прищурился. — Тогда зачем же вы здесь?

Пытаюсь изобразить улыбку. Получается отвратительно — стиснутые зубы, напряженные губы. Будто пытаюсь сдержать отрыжку.

— О, теперь понимаю. — Он откинулся на стуле, но теперь боль в его глазах вспыхнула с такой силой, что едва не брызнули слезы. — Для вас это такая шутка.

— Нет, нет, ничего подобного, — поспешно говорю я, испытывая чувство вины.

— Что же тогда? — резко бросает он.

Я печально качаю головой:

— Позвольте бытье вами откровенной? — Бросаю взгляд на его значок. — Фрэнк[5]!

Делаю паузу. Едва не хихикнув от неожиданного каламбура, все же сдерживаюсь.

— Проблема в вашем вопросе.

— Он больше не кажется вам таким уж хорошим?

— Это замечательный вопрос, но очень трудный, бескомпромиссный. Истина в том, что… — Беспомощно пожимаю плечами. — Истина в том, что свидание и поиск приятеля вообще не важны для меня. Ничуть. Я здесь сегодня только по одной причине: моя подруга Лори убедила меня в том, что это может стать хорошей практикой собеседования. Видите ли, я безработная.

Я почти ждала, что он издаст крик отвращения: «Ф-фу-у». Но вместо этого его плечи поникли, и он подсел чуть ближе ко мне.

— Давно ли это?

— Шесть месяцев.

— Это ничего. Один мой приятель сидел без работы год. Я сам полгода был безработным, пока не начал действовать на свой страх и риск.

— А чем вы занимаетесь?

— Я звукоинженер.

Отлично, очень хорошо.

— Слушайте, Фрэнк. — Я маню его пальцем.

Он придвигается ко мне и наклоняет голову.

— Справа от меня сидит моя подруга Лори, — шепчу я. — Она работает в киноиндустрии. Вы видели «Позорное шествие»?

— Да, в прошлую пятницу, — шепчет он. — Нормально.

Не говорите «нормально». Скажите ей, что вам понравилось. Это ее первый опыт работы как помощника продюсера.

— О, понял.

— И если окажется, что вам это интересно, пригласите ее поужинать в «Голубую ленту». Это любимый ресторан Лори.

Он с благодарностью улыбается. Звучит свисток, знаменуя окончание раунда. Мужчины встают и меняются местами. Когда Лори бросает на меня вопросительный взгляд, я незаметно показываю ей большой палец.

Грузовой лифт поднимает меня и выгружает прямо на просторном, залитом солнцем чердаке — декорации квартиры. Когда я думаю о декорациях, в воображении возникают грузы, штанги, блоки, деревянные балки, картонные фасады и ослепляющие прожектора. «Декорация» означает «фальшивый, ненастоящий». И это, безусловно, самая ненастоящая квартира из всех, что я прежде видела. Деревянные полы, высокие потолки, эркеры — даже стены выкрашены в цвете причудливым названием. Что-то вроде «Сангины». Или «Пылающей Сиенны».

— Что думаешь? — спрашивает хриплый голос. Вытянув шею, озираюсь, осматриваю все углы и наконец, обнаруживаю Жизель, художника-постановщика. На самом деле вижу только ее верхнюю половину: две косички из-под клетчатой банданы и веснушчатые локти, торчащие над кухонной стойкой. В одной руке она держит кружку с кофе и, да, конечно, в другой — сигарету.

— Роскошно! — вырывается у меня.

— Да что ж, нам надо все изменить. — Жизель медленно выдыхает колечко дыма и наблюдает, как оно тает. — Майкл хочет простоты. Он хочет белый цвет.

— Вы собираетесь все выкрасить в белое?

Она пожимает плечами.

— Это должна быть квартира парня. Майкл считает, что парни не станут жить в квартире янтарного цвета.

Янтарь? Это несколько разочаровывает. Я бы назвала этот цвет «Пикантная Сальса».

Жизель делает последнюю затяжку и бросает окурок в кружку. Изучает меня с минуту; ее взгляд задерживается на моей футболке.

— Училась в Принстоне?

— Нет.

— О'кей. — Она, как черепашка, втягивает голову и руки вновь за кухонную стойку. — Сюда.

У меня уходит пять минут, чтобы пересечь все пространство чердака. Нахожу Жизель перед кухонной раковиной. Она перебирает щетину кисти под струей воды.

— Они должны быть абсолютно чистыми, — поясняет Жизель. — Каждая щетинка. Малейший след янтарного совершенно изгадит белый. — Она протягивает мне четыре громадные жесткие кисти. Чистую, которую перебирает своими загрубевшими пальцами, оставляет для себя. — Я буду в задней комнате. Когда вымоешь кисти, начинаешь с любого места.

Когда Жизель удаляется, закуриваю сигарету и начинаю процесс тщательного отмывания. Три сигареты спустя решаю, что лучшее — враг хорошего. Беру самую чистую кисть и выбираю стену подальше от Жизель. Она оставила мне ведерко белой краски. Осторожно окунаю кисть в краску, один раз провожу по стене и впадаю в панику. По самой середине идеального белого мазка пролегла полоска «Сальсы».

Совершенно убитая, оборачиваюсь и кошусь в сторону эркера. Различаю лишь тонкий темный силуэт Жизель. Вздыхаю с некоторым облегчением.

Начинаю заново. Две новые полоски янтарного ложатся на свежий белый слой. Хватаю кисть и рысью возвращаюсь в кухню. На этот раз я не считаю сигареты. С остервенением скребу кисть, время от времени озираясь через плечо. Меня приводит в ужас возможность и неизбежность возвращения Жизель.

Но основная проблема вовсе не Жизель. Настоящая проблема появляется позже, только после того, как я уже перекрасила всю стену в восхитительный сияющий белый цвет. Проблема вышла из грузового лифта и неподвижно застыла в центре чердака, яростно завывая.

— Не-еть! — И топнул ножкой. — Неть, неть, неть! — И топнул громче.

Он произвел достаточно шума, чтобы привлечь внимание Жизель. Она равнодушно обернулась к нему:

— Что, блин, такое, Роальд?

— Что мне с этим делать! — Он брызжет слюной, стуча подбородком по стене.

— Майкл хотел простоты.

— И что? Если хочется простоты-ы, красишь стены в голюбо-ой. Или в зеленый. Но не красите их в белый. Белый, не могу! — Опять плюется. И стучится в стену.

Не нужно быть гением, чтобы понять — вот Моя Проблема. Этот импортный псих с отвратительно грязными волосами и нарочитым, но неизвестно каким акцентом не может быть не кем иным, как главным оператором. Он оборачивается ко мне и замечает в моей руке ту самую оскорбительную, преступную кисть, покрытую белой краской.