— Иди поспи у тех валунов, — предложила Мадина, накидывая на плечи его бурку и натягивая на голову шапку Джамаля, пряча косы, чтобы Азамат, зорко наблюдающий за ними сверху, а сейчас отвернувшийся в сторону, не заметил, что Джамаль не выполняет приказ бека. Она переглянулась лукавым взглядом со своей служанкой, едва сдерживая смех. Да, тогда им показалась эта проказа забавной. Они были юны — едва ли самому старшему из них сравнялось шестнадцать лет, и оттого-то так безрассудны. Они тогда еще даже не подозревали, чем обернется их затея.

Мадина даже не услышала, как к ней подкрались, речушка, у которой она сидела и кидала камешки, заглушила все звуки. Но кое-что она все же расслышала. Она хотела повернуться на легкий вскрик своей служанки (потом она узнает, что той перерезали горло), но ей в рот быстро вставили кляп, а на голову накинули мешок и куда-то потащили. Она пыталась отбиваться, охваченная безумным страхом за Джамаля, что спал недалеко от нее в камнях, но ее ударили по голове, и она потеряла сознание.

Потом Мадину куда-то долго везли, и лишь ночью сняли мешок в головы, с удивлением увидев длинные косы, что вырвались на свободы из-под упавшей шапки. Тогда она узнала, что ее украли люди Шамиля. По ошибке, ведь планировалось увезти Джамаля, как единственного наследника Исмаила в качестве аманата[587], чтобы заставить того собрать людей и влиться в ополчение Шамиля, но увезли ее. Из-за их детской шалости. Из-за желания Джамаля поспать и ее желания помочь ему.

Мадину вернули в аул на следующий же день, но и она, и ее похитители понимали, что ее судьба уже была решена. Она не удивилась, когда дойдя пешком до селения (ее бросили на самой границе владений Исмаила), ее встретило ледяное презрительное молчание. Исмаил сообщил своей младшей жене, что отказывается от нее перед лицом Аллаха и собравшихся свидетелей. Отныне она была ему не жена, он возвращал ее родным. Ее слезы и ее уговоры не смогли разжалобить его. Она была плохой женой ему, ведь за те четыре года, что была его женой так и не сумела подарить ему ребенка, посему Исмаил без особого сожаления расстался с ней.

Мадину увезли вначале к сестре отца, которая жила недалеко от их аула и оставили там. Опозоренную, едва стоящую на ногах от горя, что свалилось на нее. От своих провожатых Мадина с облегчением узнала, что Джамаль остался тогда жив. Единственный, ведь остальным попросту перерезали горло — и охранникам, и ее служанке, что собирала травы неподалеку. Но он и не смог бы ничем ей помочь, ведь в тот же день Исмаил увез его к родственникам в другой аул, чтобы спрятать от цепких рук имама.

Мадина недолго пробыла у тетки. Та не желала держать в доме опозоренную девушку, а кроме того, на ту начал косо поглядывать ее супруг, еще тот греховодник, и отправила ее к родному брату, что жил в селении Андреево под защиту урусов от разорительных набегов своих соплеменников. А уж тот в свою очередь продал ее спустя несколько месяцев этому офицеру, что заметил ее на свадебном пиру, который недавно прошел в селении и на котором Мадина прислуживала.

— Как же так? — недоумевал Сергей. — Он же твой родной брат!

— По отцу только, — пожала плечами Мадина. — Прошлый год был неурожайный, да и война истощила закрома многих селений. Ты знаешь, бек, что и сюда пришел голод, что захватил наш край этой зимой. Я — лишние руки, но и лишний рот.

Дикий, жестокий край! Загорский всегда знал это, но он и подумать не мог, что вот так легко брат сможет избавиться от собственной сестры, что даже не достигла восемнадцатилетия. Чего ожидать еще от края, где отнять жизнь ничего не стоит? Где с детства мальчика приучают к военному делу? Дикий, жестокий край!

Весть о том, что в комнате Загорского появилась еще одна жилица, разлетелась по крепости всего за один день. Этому немало поспособствовал и сам Стрелков, что встретил на утреннем разводе Сергея, похабно осклабившись и заявив тому:

— Надеюсь, вы по-прежнему довольны нашей сделкой, как и я, князь? Полагаю, скачка ныне ночью не разочаровала вас, как не разочарует меня отличнейший галоп на вашем вороном.

Сергей едва сдержался, чтобы не ударить штаб-ротмистра прямо в это ухмыляющееся лицо, не разбить в кровь эти изгибающиеся в усмешке губы. Но он сдержал себя, чувствуя на себе пристальный взгляд коменданта крепости, как сдержал себя, когда тот позвал его к себе в кабинет и принялся отчитывать, как мальчишку, за присутствие в крепости посторонних.

— Я все понимаю прекрасно, но, позвольте, разве у меня был иной путь? — и Сергей поведал полковнику историю своего плена (впрочем, тот уже был осведомлен о том) и о том, какую роль сыграла в его побеге эта хрупкая черкешенка, что спала сейчас в его комнате.

— Но ей негоже тут находиться, сами понимаете, Сергей Кириллович, — настаивал комендант, и Сергей согласился с ним, заверив, что непременно напишет в Тифлис своим знакомым с просьбой поспособствовать судьбе черкешенки.

Штаб-ротмистр, будто дразня Загорского, весь день возился с Быстрым — то начищая ему шкуру, то красуясь во дворе крепости. Вид другого всадника на верном своем вороном причинял Сергею почти физическую боль, но разве он мог что-то тут поделать? Разве что насмешливо улыбнуться, когда Быстрый, недовольный тем, что в седле чужой, пару раз едва не сбросил Стрелкова наземь. Недолго тебе носить его, мой верный конь, шептал Сергей беззвучно. Я непременно найду способ, как вернуть тебя, мой друг.

Сам того не ведая, Загорский тогда произнес пророческие слова. Спустя несколько дней в крепость прискакал верховой с сообщением, что на обоз, двигающийся к крепости, совершенно нападение черкесов, просят подмоги. Тут же из крепости выехал отряд на выручку атакуемым во главе с князем Загорским.

Отряд нападающих был невелик, но все же превосходил численностью сопровождающих обоз, и потому подмога подоспела как раз вовремя. Загорский окинул взглядом всю панораму схватки. На четверть часа, не более, подумал он и ринулся с саблей прямо в гущу боя, с размаху, совсем не боясь ни лезвия черкесской сабли, ни шальной пули. Краем глаза он успел увидеть, как взвился на дыбы Быстрый, на котором ныне выехал к этой заварушке штаб-ротмистр, спасая того от пули, которая свалила вороного с ног.

Загорский прикусил губу, чтобы не дать громкому крику вырваться из-за сомкнутых губ, и тут же подскочил к стрелявшему, рубанул тому по руке с оружием. Он повернулся после на миг к тому месту, где упал Быстрый. Нет, все верно. Верный конь мертв, сраженный пулей, которая предназначалась всаднику. Но смерть все же настигла и того — едва тот успел подняться на ноги, выпутавшись из стремян, как его от самого плеча до середины груди рубанула острая сабля черкеса, что с гиканьем помчался к Загорскому, от руки которого и принял спустя несколько мгновений смерть.

Сергей после развернулся, чтобы вклиниться в самую гущу боя, что завязался между солдатами и пешими черкесами, но не успел он даже направиться коня в эту сторону, как в мгновение ока его левое плечо опалило огнем, и он, не удержавшись, все же вылетел из седла, как ни цеплялся за поводья ослабевшей в мгновение ока рукой. Сильный удар об землю едва не вышиб из него дух, заставив вскрикнуть от боли, но он успел увидеть, как его конь, тоже вдруг не удержавшись на ногах, стал заваливаться на бок, упал, яростно хрипя, обнажая длинные зубы. Это последним, что Сергей видел, прежде чем провалиться в глубокую и безболезненную темноту, что заботливо приняла его в свои объятия.


Глава 70

Марина в последний раз проверила спальни для гостей, что собирались прибыть через несколько дней на празднование ее именин. Ничего такого грандиозного, как любил устраивать в этот день Анатоль. Просто приедут Арсеньевы и ее сестра Лиза с супругом, которого недавно повысили в звании. Будут также соседи — Авдотья Михайловна с мужем и сыном, прибывшим в отпуск из Рязани, где проходил службу, дочерью Долли и зятем, что в это время гостили у них в имении, а еще предводитель уездного дворянства господин Спицын с семейством (ну, куда же без него?).

Марина писала еще Матвею Сергеевичу приглашение, но тот сослался на нездоровье и прислал свои извинения. Но она предполагала получить такой ответ: старому князю категорически не нравилось ее знакомство с Андреем Петровичем, который также был приглашен на именины. Разумеется, Матвей Сергеевич ничего не сказал Марине прямо, но она ясно видела его вдруг вспыхнувшую неприязнь к Раеву-Волынскому, видела, как презрительно и холодно он с тем обращается. Именно такого князя Загорского Марина всегда побаивалась, но все же нашла в себе смелость не отказать соседу в гостеприимстве, когда тот приехал поздравить ее с Рождеством, пригласила его разделить с ними праздничный обед после службы, на который были приглашены ближайшие соседи, что остались в свои имениях в эти дни.

И не было ни единого дня, когда она пожалела о том, что продолжила свое знакомство с Андреем Петровичем. Впервые она чувствовала себя с мужчиной так легко и непринужденно. С Анатолем ей частенько приходилось следить за каждым своим словом и жестом, чтобы ненароком не вызвать его неудовольствие или ревность. Присутствие Сергея волновало ее настолько, что она почти всегда забывалась, терялась в пространстве и времени. С Раевым-Волынским было совсем другое общение — приятельское, легкое. Ей с ним было комфортно, а его обожание, что она ясно видела в его глазах, льстило ей и заставляло почувствовать себя красивой женщиной. Да, впрочем, что уж там — заставляло почувствовать именно женщиной, ведь Андрей Петрович умел угождать всем — от Авдотьи Михайловны, что вскоре просто-напросто очаровалась им, до ее Марининой дочери, Элен, что неизменно вовлекала нового знакомого в свои игры, и тот с готовностью шел ей навстречу. Правда, последнее, вызывало в Марине легкую досаду. Ей вовсе не хотелось, чтобы ее дочь привязывалась к мужчине, заменяя в своем мирке дорогого друга, что ушел от них так рано — Анатоля. Потому она редко позволяла Раеву-Волынскому и дочери встречаться, и едва звенели колокольца на санях, что подвозили гостя к подъезду усадебного дома, отсылала Элен в детскую.

А Раев-Волынский стал бывать в Завидово очень часто. Сначала он привлек на свою сторону пожилую Авдотью Михайловну, настаивая на том, что негоже оставлять так часто в одиночестве их соседку-вдову наедине со своим горем. Предложил той почаще приезжать к ней с визитами. А чтобы не составлять дополнительных трудов, Андрей Петрович готов сам приезжать за Авдотьей Михайловной и отвозить ее в Завидово и обратно. Так и повелось отныне — раз в три дня Марина принимала гостей в Завидово с визитами, довольная тем, что они разделяют ее скучное бытие зимой, когда день был так короток, а занять его было почти нечем.

Андрей Петрович нечасто, но уезжал в Москву, где проверял дом, что сдавал, намереваясь поселиться в деревне окончательно, или в Нижний Новгород, откуда привозил Марине книги и журналы, а иногда перехватывал и почту, что направлялась в Завидово. Началось все с того, что он заметил как-то в церкви, что хозяйка Завидово ставит свечки после службы не только за упокой и здравие близких, но и часто задерживается у иконы Сергия Радонежского, где неизменно просит того о чем-то. Или о ком-то…

А потом, несколько раз заехав на станцию и захватив почту в Завидово, Раев-Волынский понял, что к Марине кто-то пишет и делает это часто. Он не был глуп и легко умел сопоставлять факты, анализировать. Вот и тогда он быстро все свел воедино: свечки перед иконой святого Сергия, письма, написанные мужской рукой, сплетни, ходившие ранее в свете, о неуемной ревности покойного супруга Марины и к кому — к Сергею Загорскому. Визит Матвея Сергеевича в Завидово на Рождество только укрепил его в подозрениях. Но на этом он не успокоился. Он доподлинно знал, что Марина не отвечает на эти письма, но вот каковы ее истинные чувства к этому человеку?

Раев-Волынский нацелился заполучить хозяйку Завидово, не только ее благосостояние, как намеревался вначале, но и теперь, когда он знал ее лично, — ее сердце, ее душу. Впервые его столь сильно привлекала не просто женская красота, а нрав, что скрывался за ней. Это удивляло, будоражило, бросало ему вызов, который он не преминул принять. Она должна быть его. И он пойдет на многое, чтобы добиться ее.

А потом, когда после рождественского обеда гости пили кофе в гостиной подле елки, Раев-Волынский вдруг нечаянно заметил, насколько схожи профили старого князя и девочки, что сидела у его ног на ковре и открывала подарки. Вот оно! Вот почему ребенка не отослали прочь, вот почему к девочке так благосклонен старый Загорский!

O-la-la, adultère, est il possible?[588] В таком случае, все меняется кардинально! Значит, меж князем и хозяйкой Завидово не просто случайный флирт, не просто случайная связь. И еще это означало, что у Раева-Волынского всего лишь чуть более года осталось, чтобы направить ветер судьбы в свою сторону. А в том, что это было возможно, у Андрея Петровича не было сомнений — он умел очаровывать женщин, умел влюблять их в себя. Дело было только в выбранной тактике и времени, только и всего. А тут должна быть тщательно выверенная стратегия, ведь Марина слишком умна, а его противник обладал множеством преимуществ, за исключением одного — он был слишком далеко от Марины, а вот Раев-Волынский — подле нее.