— Но как насчет предсказания скорой смерти в моем окружении? — возразила ему Марина.

— Покажите мне хоть одного человека, у которого нет пожилого родственника, — улыбнулся Воронин. — Дальний или близкий, все едино. Конечно, в скором времени он непременно предстанет перед Богом, вот вам и предсказанная смерть.

— А предсказания вам? — не унималась Марина.

— Мне? Помилуй Бог, Марина Александровна, не трудно догадаться, что вы помолвлены (у вас на пальце кольцо). Я пришел за вами, значит, имею права жениха. Следовательно, можно сообщить мне, что вы будете моей супругой.

— Хорошо, а как она узнала, что я… что пока… — Марина запнулась, так как не могла подобрать слова, чтобы правильно выразить свою мысль и при этом не обидеть жениха.

— Что вы не любите меня? — грустно усмехнулся Анатоль. — Поверьте, это не нонсенс, когда невеста идет замуж без любви, скорее наоборот. Вы — не исключение из правил, Марина Александровна. Но довольно обсуждать эту шарлатанку и ее нелепые догадки. Лучше скажите мне, вы уже писали вашим родителям, что приняли мое предложение?

Далее они обсуждали предстоящее торжество по случаю обручения и намечали приличествующие этикету визиты к знакомым и родственникам. Тем не менее, несмотря на всю логику слов Воронина, Марина не могла отделаться от мыслей о предсказаниях давеча вечером, которые все витали и витали в ее голове. Она была благодарна Юленьке, что та хотя бы без какого-либо скептицизма выслушала ее страхи и сомнения.

— Конечно, мужчинам не понять этого, — вздохнула подруга. — Но, согласись, Анатоль Михайлович, все так объяснил с точки зрения рассудка, что с этим трудно поспорить. Трудно, но все-таки можно, потому что я вижу очень много белых пятен в его объяснении. Если не ошибаюсь, смерть только в твоем предсказании да Воронину. У остальных были довольно легкие предсказания о любви, деньгах, браках. И сколько угодно готова спорить о достоверности слов гадалки, потому что сама в них хочу верить.

Юленька так запальчиво проговорила последние слова, что Марина подалась к ней и взяла ее за руку в знак поддержки и согласия.

— Конечно, ma cherie, все будет так, как сказала цыганка, — улыбнулась она подруге. — Вы поедете на воды, ты поправишь здоровье, и, я уверена, после этого ты вернешься в столицу и обрадуешь нас своими новостями. А я буду непрестанно молиться за тебя, Жюли. Вот увидишь, Господь услышит наши с тобой молитвы.

— А я буду молиться и за тебя, ma bonne. За твое счастье. За то, чтобы наконец-то твое сердце успокоилось, и ты наконец-то обрела то, о чем мы так мечтали с тобой в Смольном, — обняла подругу Юленька. — Ты будешь непременно счастлива, я уверена в этом.

На второй день после гона гости разъехались из Киреевки, и в доме воцарилась непривычная уху тишина. Собирался в Петербург и Воронин. Во-первых, его ждала служба; во-вторых, он чувствовал себя обязанным посетить пансион M-m Lesarge в Москве, где проходила обучение его сестра.

— Я обязан сообщить ей лично новость о моей помолвке. Она единственная, кто остался у меня из ближайших родственников, посему я должен ехать в Москву.

— Почему она обучается в Москве, а не в Петербурге? — удивилась Марина. — Почему не Смольный?

— Я предпочел маленький пансион для сестры, потому что хотел, чтобы она смогла вырасти в почти семейной обстановке, чего была лишена с рождения. Там не такая строгая дисциплина, как в институте, и madam просто обожает своих воспитанниц, словно дочерей. И потом — в пансионе не так строго с посещениями, как в Смольном. Я думаю, это наилучший вариант для Катиш, — улыбнулся Воронин, упоминая имя сестры, и Марину поразила теплота, которая скользнула при этом в его голосе.

— Вижу, вы очень любите свою сестру.

— Очень, — честно признался Анатоль. — Я уже говорил, она — единственный мой ближайший родственник. К тому же по воле судьбы мне пришлось заменить ей родителей. Катиш — мой самый любимый человек на земле. Хотя нет — теперь уже две такие персоны в моей судьбе: Катиш и вы, Мари, — с этими словами он нежно привлек девушку к себе и легко коснулся губами ее губ.

Первой реакцией Марины было немедля сжать плотно губы. Но затем в ее голове промелькнула мысль, что Анатоль теперь имеет право на ее поцелуи, пусть и не сейчас, но впоследствии точно, поэтому ни к чему ей отталкивать его. Не разумнее ли уступить и начать постепенно привыкать к его близости?

Поцелуй мужчины был нежен и приятен. Его губы так легко касались ее губ, что Марина невольно стала сама отвечать ему, что удивило не только Воронина, но и ее саму. Осознав сей факт, она быстро отстранилась от него, краснея от лба до начала выреза ее платья.

— Боже мой! — воскликнула она взволнованно. — Я не знаю сама, что произошло со мной. Я…

— Не стоит, — Анатоль ласково прервал ее речь. — Я ничуть не осуждаю вас, поверьте. Я даже рад, что я вам так приятен. Это означает лишь одно — наш брак будет не так уж и безрадостен, как я полагал вначале.

Он поднес ее ладонь к губам и поцеловал ее тыльную сторону, что вызвало легкий трепет в душе Марины.

— Я вынужден удалиться, Марина Александровна. Поверьте, я с удовольствием остался бы тут, в этом дивном саду, с вами, но, к сожалению, мои дела требуют, чтобы я оставил вас, — он поднялся со скамьи беседки, где они сидели вдвоем, и, глядя на Марину сверху вниз, добавил. — Обещаю, что поспешу разделаться со своими обязанностями как можно скорее, чтобы снова иметь удовольствие видеть вас. Я планирую вернуться в Петербург в конце следующей недели. Вы уже покинете Киреевку и будете у тетушки, я правильно полагаю?

— Да, вы правы. Арсеньевы скоро уезжают. Поэтому по возвращении вы найдете меня на Морской.

— С вашего позволения, Марина Александровна, — Воронин в последний раз приложился к ее руке и пошел прочь из беседки. Повинуясь порыву, Марина вдруг подскочила и окликнула его:

— Анатоль Михайлович!

Он обернулся к ней, и она быстро, чтобы не передумать, проговорила:

— Счастливого пути. Езжайте с Богом! Буду ждать вашего возвращения…

Анатоль задорно улыбнулся ей в ответ, взмахнул рукой в прощальном жесте и продолжил путь к дому, где согласно принятым правилам он должен попрощаться с хозяевами дома.

Марина же прислонилась к перилам беседки и задумчиво смотрела ему вслед. Что происходит с ней? Ужели она поцеловала графа? Ужели ее глупое сердце впустило в себя приязнь к другому мужчине?

Марина задумалась. Нельзя было отрицать, что ей весьма приятен Анатоль. Ей импонировало в нем многое: и его внешность, и его поведение, и его характер. Хотя признаться, она видела лишь одну сторону его натуры, ту, которая ей была показана, но, вспоминая слова старой цыганки об Анатоле, она не могла не согласиться с ней.

Тьфу ты, встряхнула головой девушка, словно сама себя убеждаю, что поступаю верно. Довольно отныне сомнений. Хватит думать о том, что могло бы быть да не сложилось.

Краем глаза Марина заметила движение и повернула голову. К беседке спешила одна из дворовых девок. В ее руке Марина увидела письмо и решила, что наконец-то маменька поспешила выразить ей, как счастлива она, получив известие о помолвке дочери с графом.

Девушка ошиблась в одном — горничная действительно несла ей почту, но писем было два. Одно от маменьки, второе (Марина, замирая сердце, перевернула его, чтобы посмотреть отправителя) … от князя Загорского. Сердце ее бешено заколотилось, а руки, державшие письмо задрожали. Она вмиг забыла обо всем, что занимало ее в последнее время, лишь этот лист бумаги отныне занимал все ее думы.

Вскрыть или нет? Она уже почти замужняя дама, не пристало получать письма от чужих мужчин. Но любопытство тревожило ее сердце, любопытство подталкивало ее узнать, о чем мог написать ей Загорский. А вдруг он уже знает о ее решении стать женой Воронина? Вдруг это письмо связано именно с этим? Марина быстро, не раздумывая долее, развернула лист бумаги.

Первым делом ее взгляд упал на дату письма внизу листа. Оно было писано два дня назад, когда проходила охота, и она лишь после полудня встретилась с графом. Стало быть, Загорский писал к ней, не зная о том, что она отныне невеста другого.

«Милая Марина Александровна, мое сердце, моя душа…

Вы перевернули весь мой мир с ног на голову и никогда впредь ему не быть прежним. Кто знает, что могло бы случиться, не подоспей вовремя ваши спасители? Быть может, я совсем потерял бы голову и заставил вас потерять ее, что было бы только к лучшему, ведь иного выхода, чем брак, из сложившегося положения не существовало бы?

Но вы предпочли снова отвергнуть меня, снова удалились прочь, тем самым, упустив возможность поймать меня в сети Гименея, как вы того столь страстно желали когда-то. Вы позволили мне ускользнуть. Это снова поставило меня в тупик. Это снова заставило меня понять, насколько вы — другая, не такая, как остальные барышни.

Вы — моя жизнь, я не устану это повторять никогда, ибо только сейчас я понял, как это истинно. Мне не жить без вас, ваших дивных глаз и чарующей улыбки…

Не жить, но я должен. Должен, ибо жестокая рука провидения разлучает нас. Меня удаляют из Петербурга, душа моя. Запальчивая натура толкнула меня на путь грешника, и вот я жестоко наказан за мои грехи разлукой с вами, моим сердцем. Приказом императора я был давеча переведен из Преображенского полка в Нижегородский драгунский, а это означает, перевод из Петербурга. На долгие двенадцать месяцев я буду разлучен с вами, моя душа. Целая вечность!

Мы расстались так хладно, так жестоко, что предстоящая разлука с вами страшит меня не только невозможностью видеть вас и слышать ваш голос, но вашей странной решимостью удалить меня из вашей жизни и моей невозможностью помешать этому отныне.

Я умоляю вас не совершать спешных поступков за время моего невольного отсутствия рядом с вами, способных навсегда перечеркнуть наше совместное будущее, ибо я уверен, что разлука с вами лишь укрепит меня в своих чувствах к вам, и я приму то самое верное решение, что удовлетворит нас обоих.

Я люблю вас, Марина Александровна. Прошу вас помните об этом.

Навеки ваш преданный раб,

Сергей Загорский


Писано 2 июня 1836 года»


Марина прочитала письмо и опустилась на скамью беседки, потому что ноги более не держали ее. Выслан на год из Петербурга. Его не будет рядом так долго!

«…Жестокая рука провидения разлучает нас…». Марина грустно улыбнулась. Ах, если б знал он, как прав! В тот миг, когда Загорский писал это письмо, а его денщик паковал вещи для поездки, она принимала предложение руки и сердца Анатоля. Знать, судьба верно хочет развести их с князем. Знать, и вправду разные у них дороги в этой жизни, и им не суждено быть вместе, как бы страстно они оба не хотели этого. Ведь получи она это письмо до разговора с графом Ворониным, она бы согласилась ждать и отвергла бы Анатоля, несмотря на все требования и угрозы матери. Потому что, не стоит отрицать очевидного — слаба она в своей любви к Загорскому, и все решения ее относительно разрыва с князем недолговечны и нетверды. Знать, необходимо было, чтобы Воронин сделал предложение ранее, а это письмо запоздало с почтовыми.

— Судьба… — прошептала Марина и резкими движениями порвала письмо князя на мелкие кусочки. Ей не хотелось оставлять его у себя, как напоминание о том, что могло бы быть, но так и не сложилось. — Судьба моя такая…

Она бросила кусочки бумаги при выходе из беседки под куст сирени и быстрым шагом, не оглядываясь, пошла к дому. Письмо матери она решила прочитать позднее, после ужина. Ничего нового оно содержать не могло. Лишь радостные слова о грядущем браке да жалобы на жизнь и сестер, а лишнего напоминания о своей помолвке Марина видеть не хотела.

За ужином Марина была молчалива. Она слушала разговор четы Арсеньевых вполуха, не особо вникая в их слова, что не могло не насторожить Юленьку. За десертом она вдруг повернулась к Марине и сказала:

— Paul получил письмо из Петербурга с вестями о нашем общем знакомом.

— Действительно? — переспросила подруга. — О котором? У нас множество общих знакомых.

— О Загорском. Бедняга переведен из Петербурга в какой-то уездный полк, — словно не замечая недовольного взгляда супруга, продолжила Юленька. Она смотрела за ответной реакцией Марины на ее слова. Та же даже бровью не повела — она уже знала о случившемся из письма, но сообщать об этом не желала даже подруге.

— Переведен, значит, было за что, — вставил реплику Арсеньев. — Не бывает наказания без вины.

— А за что его перевели, Павел Григорьевич? — вдруг встрепенулась Марина, словно очнувшись от полусна, в котором пребывала в течение всего ужина. — Что за вина?

Арсеньев насупился недовольный самим собой. Ну, кто тянул его за язык? Он глотнул вина, надеясь, что своим молчанием даст понять, что вопрос неуместен, но судя по выжидательным взглядам Марины и Юленьки, так и буравившим его, уйти от ответа ему не удастся никак. Павел смирился с поражением и отставил в сторону бокал.