Мэри Кайе - В тени луны. Том 2

— Резиденция идеально расположена с точки зрения обороны, — сказал полковник Гарденен-Смит. — Ничего не может быть лучше: стена вокруг резиденции, овраг, за ним джунгли.

— Я согласен, — сказал Алекс, — при условии, что защищаться надо будет от нападения со стороны города. Но если мятеж поднимут сипаи, резиденция превратится в ловушку.

— Мои сипаи не восстанут, — упрямо ответил полковник Гарденен-Смит. — Могу поклясться своей жизнью.

Алекс промолчал. Он устал от бесконечных уговоров. Он пошел в резиденцию и поговорил с Винтер.

— Я снова беру Юзафа. Он мне нужен. Что вы сделали с револьвером, который я вам дал?

— Он у меня!

— Хорошо. Пусть он будет заряжен, и держите его поблизости. Я принес вам еще патронов. Смотрите, чтобы у вас всегда была оседланная лошадь и… — Он не окончил предложение, смотрел с минуту через плечо Винтер на пустую стену, сдвинув брови, затем, пожав плечами и не сказав больше ни слова, вышел. А что еще можно было сказать? Он сделал все, что мог. Правду ли говорила эта женщина — Амира? Был ли уже назначен день, и было ли восстание в Мируте преждевременным? Оно было удивительно успешным, и его успех вызвал ряд восстаний в других местах. Были ли те мятежи тоже случайны?

— Ждите благоприятный день…

— Впереди еще два дня, — думал тем вечером Алекс, прислонясь к стене и наблюдая за танцующими кадриль на балу по случаю дня рождения Королевы.

Но впереди оставались не дни, а только часы.

Заместитель полковника Гарденена-Смита, майор Беквиф в то утро после бала, за полчаса до рассвета сообщил своему старшему офицеру, что полк не разошелся после прохождения наряда и поэтому более не заслуживает доверия. Он рыдал, докладывая об этом, поскольку он, как и его полковник, свято верили в преданность вверенных им солдат.

— Я вернусь, и поговорим с ними, — сказал полковник Гарденен-Смит.

— Не стоит, сэр. Они никого не будут слушать.

— Меня они послушаются, — упрямо проговорил полковник.

Но они не послушались.

— Мы не сделаем тебе вреда и не позволим, чтобы тебе причинили его, — сказал представитель полка. — Ты — добрый человек. Но мы больше не принимаем приказов от инородцев, вступивших в заговор, чтобы уничтожить нашу касту и поработить нас. Уходи, пока еще есть время, поскольку мы знаем, то что знаем, а люди из десятого полка не такие, как мы, и они могут даже убить тебя.

Его оттеснили из расположения части, и не дав ему возможности ничего ответить, воины направились к набатному колоколу. Разобрав винтовки, они объявили о своем намерении немедленно выступить в Дели, чтобы встать под стяги Могола. Они открыли огонь по командирам своего полка, двоих сильно ранили, и ему ничего не оставалось, как покинуть полк, пока не случилось худшее. И полковник ушел. Его бунгало было пустым, так как жена и дочь уже покинули его, и оно казалось невыносимо мрачным и тихим, как могила. Как старость.

— Я — старик, — подумал полковник Гарденен-Смит. — Старый дурак. Я посвятил им свою жизнь. Они расформируют девяносто третий и вычеркнут его из армейского списка. Мой девяносто третий! — В памяти воскресли дни, когда он молодым прапорщиком только-только вступил под знамена полка. Он вспомнил людей, давно павших, и простых сипаев, и военачальников, сражавшихся вместе с ним и шедших за ним. Места былых сражений и битв выбивали в его мозгу дробь их имен, словно барабанными палочками. Он забыл свою жену и Делию. Их лики и имена уже ничего для него не значили и не вызывали никакого отклика в его душе, способного разбудить воспоминания мужчины, ради которого они растратили свою жизнь.

«Они расформируют девяносто третий, как уже сделали с девятнадцатым. В рапортах будет указано: «Расформирован за мятеж». Мой девяносто третий…» Он вышел из бунгало и пошел к обезлюдевшей казарме, не надев головного убора, несмотря на жаркие лучи восходящего солнца, спустил знамя и сжег его на каменной решетке, облив предварительно керосином и проследив, чтобы от него ничего не осталось, кроме черного зловонного пепла. Затем он застрелился.

— Несчастный идиот! — отреагировал Алекс, услышав об этом спустя полчаса. Он ускакал — переговорить со старостой деревни, расположенной за городом, и поздно вернулся. — Как раз тогда, когда нам нужен каждый человек, умеющий обращаться с оружием… Когда человек достиг его положения в… К черту сантименты! Ты готов, Юзаф? Быть может, тебе придется прождать дня два. Даже три. Но я, однако, так не думаю, поскольку Фазах Хуссейн дал слово, что всадник отправится, как только забрезжит заря. Ничего, воды и пищи надолго хватит. Если они появятся, подожди, пока первый из них не поравняется со скалой между двумя пальмами. Теперь иди, и быстро! Да будет на то воля Аллаха.

Полковник Маулсен только что отобедал в резиденции с несколькими офицерами, которые теперь уверяли собравшихся там дам, что причин для беспокойства нет и их пребывание в резиденции — лишь необходимая на день-два мера предосторожности.

В резиденции повсюду слышались женские голоса, смех или плач детей, шелест муслиновых или барежевых платьев и кружевных панталон. Почти все находившиеся здесь дамы допоздна танцевали на балу, и многим из них даже не удалось перед отправкой в резиденцию поспать. Но все они пребывали в добром и веселом настроении, так как присутствие полицейской охраны, вид пушек, за которыми выстроились туземные артиллерийские расчеты и, прежде всего, общество друг друга чудесным образом подняли их дух, совсем, было, упавший. Вместе и в таком окружении они чувствовали себя в гораздо большей безопасности, чем в разбросанных бунгало. Поэтому в переполненных комнатах царила легкомысленная атмосфера пикника, и даже отсутствие хозяина дома и сообщение о его недомогании не могли ее омрачить.

Поступившая информация о том, что желательно поскорее укрыть всех женщин и детей в резиденции, выставить на подступах к ней артиллерию и усиленные наряды военной полиции, совершенно ошеломила комиссара, и ему было крайне трудно показаться в должной форме на празднике. Однако, оказавшись там в окружении нарядных женщин, офицеров в парадной форме, флагов и цветов, не говоря уже о бутылках, он вновь обрел самообладание. Сочетание музыки и огней, смеха и вина убедили его, что все в порядке и всякая опасность, угрожавшая откуда-то, уже миновала. Но такое счастливое состояние духа длилось недолго. Когда он проснулся с обычными после праздника головной болью и сухостью во рту и услышал разносящуюся по всему дому женскую болтовню и детское щебетанье, к нему вновь вернулись прежние страхи. Эти женщины здесь, потому что они в опасности, а опасность, коль скоро были приняты серьезные меры, в самом деле велика, хотя Фред Маулсен заверил его… Где же бренди? Бренди и еще раз бренди было для него единственным способом отгородиться от рушившегося вокруг него мира. Бренди согрел его и успокоил, оградил от страхов.

Делия, в отличие от большинства присутствовавших женщин, выбрала себе в качестве наряда широчайший кринолин и платье, более подходившее для вечернего раута, чем для раннего завтрака. На ней была бледно-голубая муслиновая юбка с четырьмя оборками, окаймленными узкой бархатной лентой, тугой корсаж, дополненный маленькими рукавами с буфами и широкий муаровый пояс. Ее прелестные волосы не были затянуты в узел, а были подвязаны чуть заметной лентой, позволявшей им ниспадать по спине блестящими каштановыми завитками. Полковник Маулсен нашел ее восхитительной, но сообщить об этом ей ему не дал послышавшийся топот скакавших во весь опор.

— Мне следовало бы это предвидеть! — злобно бросил полковник. — Я всегда говорил, что этот идиот Гарденен слишком мягок со своими людьми. Я им покажу. Они что, удирают в Дели с полковой казной, да? Где, черт подери, моя лошадь? Если мы быстро выдвинем на майдан три роты, мы их отрежем и разнесем на куски!

И он галопом уехал в сопровождении своего адъютанта и командира одного из батальонов навстречу своей судьбе.

Полк встретил его молчанием. Никто не двинулся с места по его зычной команде, тени солдат на горячей земле словно застыли. Затем один из них громко и пронзительно рассмеялся, а другой прицелился и выстрелил.

Десять минут спустя адъютант, из руки которого алым потоком лилась кровь, соскользнул с раненого коня на солнечной веранде Алекса и чуть слышно произнес: — Они застрелили его… и Моттишама тоже… и Холливелла, и Ривеса, и Чарли, и маленького Дженса. Они все мертвы. Сипаи Пэкера тоже взбунтовались. Они убили его. Я видел его тело, порубленное на куски. А старый Гарденен…

— Я знаю, — сказал Алекс, с поразительной быстротой накладывая повязку из оборванной занавески на его раздробленные руки и плечо. Повернув голову, он крикнул скакавшему во весь опор из конюшни к бунгало Ниязу: — Лунджорский пехотный тоже! Скачи к реке. Забери заряды из Оленьей башни. Там встретимся. Давай скорей!

Нияз поднял руку в знак согласия и резко развернул обратно свою неистовую лошадь, пока Алекс помогал адъютанту подняться обратно в седло.

— Если люди Маулсена восстали, значит артиллеристы уйдут, — проговорил Алекс, — скачите в резиденцию и скажите им, чтобы они вели женщин и детей через лощину в джунгли, немедленно! Вы в состоянии это сделать? Хорошо, Аладин, скачи с белым господином, быстро!

Сбежав по ступеням веранды, он поймал за уздечку своего коня.

— Куда вы? — чуть слышно спросил адъютант, пришпоривая своего раненого скакуна.

— На склад.

Нияз, проехав уже полпути до ворот, услышав слова Алекса, резко натянул поводья.

— В чем дело? — спросил Алекс, устремляясь на подъездную дорогу.

— Поеду с тобой, — сквозь зубы произнес Нияз, догнав его.

— Делай, как я тебе сказал! — дико на английском прокричал Алекс и ожег плеткой лошадь Нияза. Когда его быстрый Орел легко обогнал ее, он через плечо на местном наречии добавил: — Это приказ! Тебе надлежит его выполнять. Не подведи меня, брат!

Склад, небольшое, квадратное, ничем не примечательное здание из блеклого белого камня, находился в районе военного городка, окруженный высокой стеной и несколькими деревьями с густыми кронами. Вокруг него сновала визжащая толпа сипаев, увидев которую и услышав треск мушкетов, Алекс отскочил в заросли бамбука. Значит, кто-то удерживал склад. Он увидел розовощекое мальчишеское лицо, без головного убора и по рыжим волосам, ярко выделявшимся на фоне блекло-белого камня внутреннего ограждения, узнал молодого Эйтона, новобранца, не более месяца назад прибывшего из Англии. Второй лежал вниз лицом, ярдах в тридцати от ворот со стороны беснующейся толпы. Его мозги растеклись по горячей пыли в странно симметричный звездообразный рисунок.

Рядом с молодым Эйтоном появилось другое лицо — смуглое, бородатое, ярко сверкавшее белыми зубами. Раздался выстрел винтовки и в толпе упал еще один человек. Алексу удалось расслышать слова, назойливо повторяемые вопящей толпой: «Идите к нам. Не воюйте за тех, кто вас предал! Мы будем вашими братьями. Убейте инородцев и идите к нам!» Ответом на это был еще один выстрел, направленный в гущу толпы. Значит кое-кто оставался преданным своим хозяевам. Но бой был неравным, поскольку более пятидесяти человек вылезли за внешнюю стену, и ворота под тяжелыми ударами дюжины бревен начали поддаваться. Алекс понял, что надо уходить. Он ничего не смог бы сделать. Но он не сдвинулся с места. Он видел, как новобранец на мгновение появился на ограждении, внимательно взглянул на осаждающих и, уклоняясь от выстрелов, выбросил вверх руку, подавая какой-то сигнал. Алекс хорошо знал этот сигнал и, повернув коня, погнал его к низкой стене, расположенной ярдах в пятидесяти, перескочил ее и поскакал по открытой местности. Когда он уже миновал ее, услышал грохот и почувствовал сильный удар взрывной волны в спину.

— Отлично! — закричал Алекс, не сознавая, что кричит во весь голос. — Отличная работа!

Пришпорив коня, он миновал еще один открытый участок и, перескочив через стену европейского городка, оказался в саду капитана Бэттерсли.

Госпожа Бэттерсли, одна из пяти женщин, посчитавших переезд в резиденцию совершенно излишним, предпочла остаться в своем бунгало.

— Детям здесь гораздо лучше. Ну что вы, мои слуги их обожают! Я уверена, они жизнь отдадут за них, — заявила она. Это оказалось правдой. Ее няня, съежившись, лежала в обугленных кустах под верандой, и мертвая пыталась защитить маленькую неподвижную фигурку в белом платьице с голубым поясом, которую все еще прикрывали ее коченеющее тело и протянутые руки. А в помещении для прислуги за бунгало дородный дворецкий Фарид, тонконогий садовник, ординарец капитана Бэттерсли из браминов и дворник из низшей касты Бунаки погибли, сражаясь бок о бок, чтобы защитить трех маленьких мальчиков, до которых добрались лишь через трупы четырех человек, которые по собственной воле вступились за детей иностранцев.