Начиная со школьных времен, я считала, что все зло исходило от Марты. Было ли это правдой или моей фантазией, но во всех своих злоключениях и неудачах я винила Марту. Начиная с ролей, которые не достались мне в школьных спектаклях, и вплоть до потери моего жениха Джеда и моей работы — во всем была виновата Марта. Но на самом деле все было не так просто, потому что уж теперь-то она разрушила мою жизнь по-настоящему, а виновата в этом была я, я одна.

Я убила человека. И теперь двум жизням пришел конец, ее и моей.

Пластиковый стаканчик выскользнул из моей руки. Прежде чем я успела поймать его, сделав резкое движение головой, мой лоб натолкнулся на другой лоб, появившийся невесть откуда.

— Ох! — У меня возникло ощущение, что меня саданули по лбу молотком.

— Ух! — вторил мне молоток.

Мы оба выпрямились. Это был он, тот малый, на которого я обратила внимание.

Прежде чем я успела привести в действие остатки своего здравого смысла, он протянул мне мой пластиковый стакан, из которого не пролилось ни капли вина.

— Пожалуйста.

Он морщился, потирая лоб. Глаза у него оказались зелеными.

— Хороший рефлекс, — сказала я, трогая ушибленный левый висок, чтобы убедиться, что я еще жива.

— Извините меня. Я заметил вас с другого конца зала, и похоже было, что вы немного расстроены.

У него был очень приятный тембр голоса, и все, что бы он ни произносил, казалось значительным и звучало утешительно.

— Вы пьяны или с вами случилось что-нибудь худшее? — В его голосе явно звучало участие.

— Нет. Я просто задумалась… задумалась о… разном.

Я могла только догадываться, как выглядела несколько минут назад. И почему, черт возьми, я сегодня так нелепо вырядилась? Это была моя школьная униформа — плиссированная серая юбка и хорошо отглаженная белая блузка в сочетании с синим блейзером. И я вспомнила, что, стоя утром перед зеркалом и выбирая одежду, я гадала, не придется ли мне в конце дня переодеваться в тюремную форму и не украсят ли мои руки наручники вместо браслетов, а ноги кандалы.

— О да. Вы думали о чем-то очень важном.

— Да, полагаю, вы правы.

Мы погрузились в неловкое молчание и пребывали в нем несколько минут. Потом он улыбнулся, и на щеках у него обозначились ямочки. «О Господи! — подумала я. — Ямочки!» Почему в такую минуту моей жизни появился этот парень с ямочками? Я ведь всего только человек. Ямочки!

А он, этот бедный, ни о чем не подозревающий малый, не знал, с чего начать разговор с женщиной, которую в ближайшем будущем должны были объявить убийцей и приговорить к соответствующему наказанию. Он явно ничего не знал. Будь я порядочнее, я тотчас ушла бы, не оглядываясь. Но, должна признаться, ямочки — моя слабость, будь я убийцей или нет. И в следующую минуту я осознала, что он протягивает мне руку.

— Прошу простить мои плохие манеры. Я Кристофер Куинн.

Конечно же! Такое потрясающее имя! И выговор! В нем были отзвуки северного акцента.

Рукопожатие его было уверенным и достаточно сильным, но не свалило меня с ног.

— Привет, — сказала я с улыбкой, и он бросил на меня, какой-то особенный взгляд, как если бы узнал меня. — Меня зовут Николь Ловетт.

Он посмотрел на наши руки, все еще соединенные в рукопожатии. Мы их держали, как это показывают в концовках мыльных опер. Потом снова перевел взгляд на меня.

— Значит, вы из этих мест?

— Моя семья происходит из этих мест.

Типичное начало ни к чему не обязывающей болтовни в баре, и я была чуть-чуть разочарована. Я почему-то рассчитывала на то, что он окажется более творческой личностью.

— А вы откуда?

— Из Огайо, — ответил он, — но сейчас живу в Чикаго.

— Интересно, — сказала я, хотя мне это вовсе не показалось интересным. — И на какой ниве вы трудитесь?

— В данный момент я на вольных хлебах, взял отпуск, чтобы написать книгу.

— Основанную на событиях, произошедших в Саванне?

— Да.

— Ну, на здешнем материале много было написано. Но, знаете, здешние не любят, когда приезжие рыщут тут и всюду суют нос.

— Я это заметил.

Он рассмеялся звучным красивым смехом, прекрасно сочетавшимся с ямочками на щеках.

«Обрати на это внимание, Ловетт», — сказала я себе.

— Так ваша семья из Саванны?

Я кивнула, потом добавила:

— Я выросла в Чаттануге, но семья моего отца происходит отсюда. Я, собственно говоря, живу здесь в исконно фамильном доме.

— Правда? Это любопытно. — Он отхлебнул глоток из своей кружки с пивом. — И чем вы занимаетесь, мисс Ловетт?

— Пожалуйста, называйте меня Николь, — рассмеялась я, подумав о том, что только мальчик лет десяти или восьмидесятилетний старец могли величать меня «мисс Ловетт». — Я работаю на местной телестудии. На канале Восемьдесят девять.

— Правда? Значит, вы знакомы с той женщиной, что исчезла?

— Нет! — закричала я, не успев подумать.

Все в баре притихли, и хотя я понизила голос, в зале сохранялась странная вибрация.

— Почему я должна ее знать? Она даже еще не приступала к работе.

Медленно, очень медленно мой собеседник поднял палец и просигналил барменше:

— Повторить. — Потом повернулся ко мне: — Но ведь об этом написано во всех газетах. Ее имя — Марта Кокс, и она тоже из Чаттануги. Возраста примерно вашего, как мне кажется. Значит, вы ее не знаете?

Ладно, у меня была некоторая возможность выбора. И я приняла решение не лгать никому, даже себе, а особенно незнакомцу, которого только что встретила. И вместо того чтобы повторить, что я ее не знаю, я полезла напролом, что было неправдоподобно странно.

— О! — Я подняла брови с выражением невероятного удивления. — Так вы о той женщине? Я подумала, что о ком-то другом.

— А вы хотите сказать, что пропала еще одна женщина из Чаттануги, работавшая на вашей телестудии?

У меня началась головная боль.

— Нет, конечно, нет. Просто… Гм… Это трудно объяснить. О!

Барменша поставила заказанные напитки на стойку перед нами.

Вопреки здравому смыслу я опрокинула полный стакан легкого белого вина урожая прошлого года. И в голове моей зазвучала музыка, будто она стала филиалом филармонии.

— Не важно, — пробормотал мой новый знакомый, передавая мне другой пластиковый стаканчик. С минуту он пристально смотрел на меня, будто хотел спросить о чем-то, но передумал.

Я улыбнулась идиотской улыбкой и отхлебнула добрый глоток вина из нового стакана. «На этом он должен успокоиться, — подумала я, стараясь подавить желание выплюнуть вино в свой стакан. — О чем бы он ни думал раньше, надо отвлечь его от этих мыслей».

— Я как раз подумал о ней, — продолжал он, к моему ужасу.

— Вы? — Я отхлебнула еще глоток вина, но выражение его лица не изменилось. Должно быть, изменилось мое лицо, потому что теперь он смотрел на меня с большим интересом.

— Вы в порядке?

— Я чувствую себя прекрасно, великолепно.

— Кто-нибудь говорил вам, что вы вылитая Энн Бакстер?

С минуту я молча смотрела на него.

— Нет, никто и никогда.

Если бы он на моих глазах превратился в слона, едва ли я удивилась бы больше.

— Она всегда была одной из моих любимых актрис. Теперь-то ее никто не помнит.

— Это позор. А вы знаете, что ее дедушкой был…

— Фрэнк Ллойд Райт! — выпалили мы в один голос.

И снова весь бар притих, но я едва обратила на это внимание.

Как вы, возможно, уже догадались, я давняя и неизменная фанатка кино. И как ни люблю я новые фильмы, они не могут для меня затмить кино тех дней, когда это искусство казалось волшебным, как и люди из Голливуда. Но никогда еще за всю свою жизнь я не встречала мужчины, который любил бы их так, как я. А незнакомец их любил. Сначала мы поговорили о малоизвестных фильмах, о почивших в бозе режиссерах, о любимых эпизодах и обо всех характерных актерах, имен которых не помнит никто. И все же у меня возникло желание устроить ему экзамен и проверить, действительно ли он так хорошо во всем этом разбирается.

— А как вы думаете, — спросила я застенчиво, — кто убил Уильяма Десмонда Тейлора?

— Ну, — начал он, оправляя свой жилет, — я знаю, что Кинг Видор полагал, будто это была мать Мэри Майлз Минтер, переодетая мужчиной, но лично я всегда думал, что Мейбл Норман знала об этом больше, чем считала нужным сообщить.

Я снова плюхнулась на табурет у стойки бара и смотрела на него, не отводя глаз. Такого со мной не случалось никогда. Потом он улыбнулся, показав свои ямочки во всей красе.

«Господи! — подумала я. — Кажется, я влюбилась».

— Не согласитесь ли вы завтра вечером со мной пообедать? Я только что прочел интереснейший отчет о старом скандале с Фэтти Арбэклем…

Только это я и услышала. Конечно, я ответила согласием: я буду рада пообедать с ним завтра вечером. Глубоко вздохнув, я стала вслушиваться в интонации его голоса, не обращая внимания на слова и праздно наблюдая, как он извлекал из бумажника деньги и тщательно укладывал его снова в карман джинсов. Он оставил слишком большие чаевые, вероятно, ему не хотелось открывать бумажник снова, чтобы положить туда сдачу. И позже, когда я спустилась с облаков на землю, я осознала, что машинально заглянула внутрь его бумажника. И на короткий момент перед глазами моими мелькнуло что-то металлическое и блестящее.

Это был значок. Кристофер Куинн был копом.

Глава 6

Оказавшись дома, в обволакивающем и успокоительном тепле знакомой обстановки и перед лицом пустого блюда для кекса, которое, как мне казалось, смотрело на меня с укором, я решила, что любой ценой должна отделаться от общества полицейского. Главный вопрос заключался в том, как это сделать, не возбудив в нем подозрений. Второй вопрос был посложнее. Действительно ли мне хотелось избежать обеда в обществе Кристофера Куинна? Никогда еще я не встречала никого, похожего на него! А что, если он человек, которого я…

Но тут цепь моих мыслей прервалась. Как я допустила, чтобы в голову мне лезли такие фривольные мысли? Я ведь была убийцей. Я не имела права на простые человеческие радости, не имела права на счастье. Я лишилась этого права в тот момент, когда в моей голове мелькнула мысль о возможности лишить человека жизни. Все дальнейшее было расплатой за этот момент.

И все же перестать думать о Кристофере Куинне, изгнать его образ из своих мыслей оказалось гораздо труднее, чем я предполагала. Пока я стояла в кухне, изобретая политически верный в моей прискорбной ситуации ход, встреча с предполагаемым офицером полиции Куинном представлялась мне притягательной и интригующей. Я вспоминала его глаза, звук его голоса, его интерес к кино и, конечно, ямочки на его щеках.

Итак, безмолвная и неподвижная, я стояла посреди кухни, сжимая в руках влажное полотенце и пытаясь придумать наказание, достойное моего чудовищного преступления, но на лице моем играла широкая и довольная улыбка, в чем я убедилась, поймав свое нелепое отражение в оконном стекле.

Это зрелище меня отрезвило. Если бы кто-нибудь из власть имущих увидел это выражение восторга на лице преступницы, то для меня не нашлось бы достойного наказания. Любого было бы мало. И тогда я приняла решение. Я не стану скрываться. Я не буду трусить. Наступило время облегчить душу признанием в своем грехе и принять все, что мне следовало. И потому я решила пойти на свидание с Кристофером Куинном. Если судьба распорядилась так, чтобы оставшуюся часть жизни я провела за решеткой, я согласна.

На следующее утро, пока я ехала на работу, мое настроение несколько изменилось.

Откровенно говоря, оно изменилось настолько, что я чуть было не проехала мимо телецентра, чтобы махнуть во Флориду, где я могла бы сесть на самолет или отправиться пароходом в какое-нибудь отдаленное местечко на берегу Карибского моря, а возможно, рвануть прямо в Аргентину. Кажется, там принимают преступников с распростертыми объятиями, и в тех краях я могла бы потирать руки и радоваться жизни, если бы преступный склад ума позволил мне это.

Пожалуйста, поймите меня правильно. Я не хочу, чтобы вы сочли меня слишком болтливой. Разумеется, то, что я совершила, было самым ужасным поступком за всю мою жизнь, и ужас свершившегося казался мне непостижимым. И я была готова понести наказание, пострадать за свои грехи, однако свою роль играло и врожденное чувство самосохранения, заставляющее каждое живое существо, даже сознающее, что оно заслуживает возмездия, мечтать о бегстве, чтобы избежать кары. Но вместо того чтобы бежать, я отправилась на работу.

Во всем телецентре стоял гул голосов, говорили только о Марте Кокс. Как явствовало из последних новостей, единственное, что было найдено в апартаментах отеля, где остановилась Марта, был коробок спичек и золотой ножной браслет.