Рейлинд начала расплетать свою длинную косу и массировать кожу головы, не зная, как реагировать на столь вопиющее невежество сестры.

— Тебе удалось встретиться с ткачами? — поинтересовалась она, рассчитывая поговорить о чем-то более позитивном.

— Ни разу, — простонала Мериел. — У свечника закончилось то, что ему нужно, и он сказал, что может отлить свечи из воска. Мне это показалось прекрасной идеей, но…

— Скажи мне, что ты не позволила ему этого сделать! — ахнула Рейлинд.

— Нет, позволила. А что мне оставалось?

— Ты должна была найти жир или заставить слуг его приготовить. Свечник должен был следить за запасами жира и предупредить тебя или эконома, когда они начали подходить к концу.

Огорченная раздраженным тоном Рейлинд, Мериел наморщила лоб и процедила сквозь зубы:

— Он этого не сделал. Поэтому он воспользовался воском, и теперь Фаллон говорит, что лэрд Мак-Тирни меня убьет.

Рейлинд наклонилась, чтобы стянуть с ноги вторую туфлю, одновременно бормоча себе под нос:

— Еще бы, конечно, убьет.

Воск горел гораздо чище, чем жир, но использовать животный жир было значительно проще, а главное, дешевле, особенно в больших количествах. Рейлинд всегда строго следила за тем, чтобы восковые свечи зажигали в определенных местах и только в особые моменты.

— Но это ерунда по сравнению с тем, что я позволила отцу Ланагли взять ткань, которую увидела в кладовой, и перетянуть все подушечки в часовне. Ты не поверишь, но когда об этом узнал Фаллон, его лицо стало темно-фиолетовым. Я думала, его хватит удар.

Рейлинд упала на кровать.

— Если бы я могла поменяться с тобой местами, я бы с удовольствием это сделала, но ты мне этого не простишь, потому что так тяжело я еще никогда не работала.

— Что именно ты делаешь?

«Все», — подумала Рейлинд.

— Я готовлю еду, убираю, стираю. Мне даже приходится носить воду, — вслух произнесла она.

— Фу-у.

Реакция Мериел была вполне ожидаемой, но если она понятия не имела о том, как руководить работами в замке, то как она могла представить себе, сколько сил уходит у Рейлинд на выполнение новых и неожиданных обязанностей?

— Это ужасная и очень тяжелая работа, но по-настоящему меня беспокоит не она, а Эйлин.

— С виду она очень милая.

— Именно так она и выражает мне свое недовольство по каждому поводу — очень мило. Она ни разу не сказала мне «спасибо», или «ты хорошо это сделала», или «я благодарна тебе за все, что ты делаешь». Она говорит: «Пожалуйста, не ешь хлеб, он для других», — продолжала рассказывать Рейлинд, копируя «ласковые» интонации Эйлин. — Или: «Ты пропустила пятно, пожалуйста, вымой стол еще раз». Или: «Наконец-то ты вернулась». И это после того, как я несколько часов гнула спину над стиральной доской, стоя по колено в воде и отстирывая одежду членов ее семьи.

Мериел усмехнулась и откинулась на спинку кресла. Это привело Рейлинд в ярость.

— Что смешного в том, что со мной так обращаются? — резко садясь на кровати, спросила она. — Я хотя бы попыталась тебе посочувствовать, несмотря на то что среди всего, что ты перечислила, не было дел, с которыми мне не приходилось бы сталкиваться практически ежедневно.

— Я смеялась над тобой, потому что слышала, как все то же самое ты говоришь нашим слугам! — закричала в ответ Мериел, не видя нужды щадить чувства сестры, после того как та не проявила сострадания к ней. — А еще ты прибегаешь к точно такому же деланно жизнерадостному тону, считая, что от этого то, что ты говоришь, станет приятнее. Я уверена, наши слуги чувствуют то же самое, что и ты сейчас.

Сестры в ужасе смотрели друг на друга. Они ссорились очень редко и только по мелочам. В последний раз они так резко и открыто нападали друг на друга еще до смерти матери. Эта потеря вызвала в душе обеих девочек желание защищать и опекать друг друга. Каждая из них всячески ограждала сестру от малейших обид и переживаний.

Мериел огорченно закусила нижнюю губу.

— О Линди, прости меня! Я просто никогда не понимала, что тебе приходится очень тяжело работать, что твоя работа… так изматывает. Мне еще никогда не было настолько плохо.

Рейлинд смахнула слезу.

— И ты меня прости. Я знаю, как трудно делать то, что от тебя сейчас ожидают. Я тоже до сих пор совершаю ошибки, так что не стоит слишком сильно из-за всего этого переживать. Думаю, нам обеим просто необходимо выспаться.

Мериел шмыгнула носом и кивнула, соглашаясь с сестрой. Она быстро, но крепко обняла Рейлинд и ушла, предоставив ей возможность призадуматься над прозвучавшими обвинениями.

Все то же самое ты говоришь нашим слугам.

Рейлинд отказывалась поверить в то, что не сразу заметила сходство между поведением Эйлин и собственными замашками. Мериел разозлилась на нее и произнесла это в запальчивости, а не для того, чтобы наставить сестру на путь истинный. И тем не менее она была права. Рейлинд разговаривала с обитателями Кайреоха точно так же, как обращалась с ней Эйлин, даже не догадываясь о том, как это обидно и унизительно. Креван часто указывал ей на это, но она совершенно искренне ему не верила, несмотря на то что всегда ощущала недостаток уважения к себе со стороны слуг. Никто из них никогда не высказывал своего недовольства ей в лицо, точно так же, как и она не решилась на открытый бунт против Эйлин. Но вынужденное смирение не означало согласия, и уж совершенно точно оно не подразумевало уважения.

Креван так часто пытался объяснить ей, что хотя напускная ласковость и лучше открытой грубости, но все же она никак не может заменить прямоту и чистосердечие. «Искренняя благодарность способна склонить на свою сторону даже самых угрюмых и упрямых», — внушал он ей. «Искренность и благодарность», — мысленно повторила Рейлинд, расшнуровывая платье и готовясь его снять.

Оставшись в одной сорочке, она задула свечу и упала на кровать. Усталость овладела всем ее телом, но мозг продолжал лихорадочно работать. Что-то не давало ей покоя.

И вдруг Рейлинд поняла, что ее мучает.

«Не-е-е-е-ет!» — мысленно крикнула она. Но было слишком поздно. Девушка знала, что уже не сможет отрицать: последние несколько дней прошли по плану Лорел.

Хозяйка замка была права: это действительно был бесценный опыт, и он полностью изменил взгляды Рейлинд на жизнь.

Но девушка поклялась себе не признаваться в этом никому, особенно Лорел.

Глава 16

Сирик сидел и слушал, как четверо самых влиятельных людей Западных Высокогорий рассуждают об успехах брата короля в Ирландии. Когда сегодня утром его пригласили на эту встречу, Сирик сначала подумал, что он ослышался. Отношение к нему соплеменников за последние несколько дней значительно улучшилось. Уже никто не пытался дать ему понять, насколько нежелательно его присутствие в Кайреохе. Прекратились и язвительные замечания, как бы случайно достигавшие его слуха. Но Сирик не сомневался в том, что они продолжают раздаваться, когда его нет поблизости. А за последние дни ему довольно часто приходилось покидать замок.

В отличие от первых недель, когда он почти все свое время проводил в пределах куртины Кайреоха, теперь его можно было увидеть здесь только во время ужина. Большую часть дня Сирик находился в тренировочных полях, наблюдая за учениями и в случае необходимости оказывая командирам помощь. Дядя знал, что Сирик уезжает в поля, но ни разу не произнес ни единого слова — ни в поддержку его действий, ни против них. И хотя никто не требовал от Сирика покинуть Кайреох, самые важные персоны клана ясно давали ему понять: его присутствие они с трудом, но терпят, однако если он попытается во что-то вмешаться, на их снисхождение ему рассчитывать уже не придется. Однако Сирика такая перспектива волновала гораздо меньше, чем прежде.

Во время одной из ежевечерних встреч с Сириком Ровена отметила происшедшую в нем перемену. Эта девушка поразительно тонко умела чувствовать людей и их эмоции, гораздо лучше, чем кто-либо, включая его дядю. Поэтому Сирик прислушивался к ее даже самым незначительным, на первый взгляд, замечаниям.

Ровена отказалась объяснить, что она имела в виду, говоря о переменах, сказав только, что они не имеют отношения к окружающим его людям. Поначалу ее мнение удивило Сирика. Он-то считал себя тем же человеком, который несколько дней назад явился в Кайреох. Но однажды, отводя свою лошадь в конюшню после особенно долгой поездки, Сирик понял, что Ровена права. Дядя познакомил его с несколькими семьями своего клана, и Сирик решил осмотреть земли Шеллденов. Когда он вернулся, мальчишка-конюх задал ему простой вопрос. Он хотел знать, следует ли ему разыскать лэрда, эконома или одного из командиров, чтобы Сирик смог рассказать им о том, чем он сегодня занимался.

Сначала этот вопрос поставил Сирика в тупик. Зачем это нужно? Кому это интересно? Но вдруг он все понял совершенно отчетливо. Именно об этом он просил мальчишку первые несколько раз, когда покидал пределы замка. А ведь тогда он не отъезжал далеко от стен и не делал ничего, заслуживающего упоминания. На равнине Сирик чувствовал себя уверенно. Ему никогда не приходилось ничего доказывать, потому что там всем было известно о том, как искусно он обращается с оружием, ездит верхом и улаживает щекотливые проблемы. Но тут его не знали, и в попытке заслужить одобрение Сирик пытался рассказать о себе здешним людям. Если бы он смог тогда объективно посмотреть со стороны на свое поведение, то назвал бы себя глупцом. Ровена помогла ему многое переосмыслить, но она озвучивала свои наблюдения осторожно, стараясь не задеть его самолюбия. И все же она была права: он изменился.

Сирик перестал ожидать от других людей подтверждения его достоинств. Уверенность в собственных силах он черпал в себе самом. В прошлом он верил в себя только в том случае, если люди, которых он уважал, были о нем хорошего мнения. Когда же они не желали признавать его достоинства, почва уходила у Сирика из-под ног и он принимался осваивать новые навыки с одной-единственной целью — завоевать чью-то благосклонность и уважение. В результате его повсюду сопровождало ощущение неуверенности в себе.

Теперь Сирик знал, что покинет Высокогорья другим человеком. Потому что отныне он верил в себя. Он знал, на что способен, и этого было достаточно. Впервые в жизни Сирик почувствовал себя человеком, которого, по его мнению, был способен уважать его отец. Именно таким он всегда хотел перед ним предстать. Единственная разница заключалась в том, что теперь Сирик уже не нуждался в одобрении отца. Он хотел заслужить его, но мог обойтись и без этого. Однако все эти перемены произошли внутри него. Никто — кроме Ровены, разумеется, — о них не подозревал.

Поэтому вчера, когда четверо известных людей из соседних кланов прибыли в Кайреох на импровизированное совещание, Сирик никак не ожидал, что дядя пригласит его присоединиться к их собранию. Он понятия не имел, кто эти люди и что они собираются обсуждать. Поэтому Сирик предположил, что это будут какие-то местные, незначительные вопросы. Возможно, какие-нибудь состязания или учения либо предстоящее бракосочетание его кузин. Но все оказалось куда серьезнее, и спустя несколько минут после начала совещания все его внимание сосредоточилось на обсуждаемой проблеме.

На вторжении в Ирландию.

— Говорю вам, это не имеет значения, — произнес Гилберт Грант. — В Ирландии нет настоящего короля. Притом его нет уже много лет, а значит, это нельзя считать вторжением. По сути, нас туда пригласили.

Сирик откинулся на спинку кресла, но промолчал. В чем-то Грант был прав. У Ирландии и в самом деле не было короля. Но можно ли назвать эту кампанию приглашением? Скорее она стала результатом соглашения, заключенного между Робертом Первым, О’Нилом и некоторыми из его союзников, управлявшими значительной частью территории Северной Ирландии.

— Ты хочешь, чтобы мы послали королю людей, в то время как сам не располагаешь полномочиями отправлять туда собственную армию, — напомнил ему Уильям Камирун.

Сирика это обвинение слегка позабавило, поскольку у Камируна подобных полномочий тоже не было. Как и Гилберт Грант, Уильям не был лэрдом. Оба горца состояли в близком родстве с Робертом Первым. Грант — через Роберта Де Гранта и Лорин Ловат. Он прибыл сюда в качестве эмиссара, чтобы обеспечить поддержку брату короля. Но в отличие от Гранта, Уильям Камирун приходился близким родственником Ангусу Огу, которому король только что передал Лохабер. Вот у него как раз люди были.

— Нам придется сражаться не с одним, а с двумя врагами, — заявил Джон Фрейзер, лэрд клана, связанного кровным родством и браком с сэром Александром Фрейзером, выдающимся сторонником Брюса. — Большинство ирландцев тут же объединят свои силы с англичанами.