— Меня он тоже все время пытался удачно пристроить, — добавила Александра. — Но, к счастью, ни один кандидат не продержался вблизи меня достаточно времени, чтобы успеть перейти к предложению руки и сердца! Только я их и видела!

— Ну что ты, — засмеялась Валентина. — Я уверена, что ты составила бы чудесную партию любому мужчине, который только способен был бы с тобой справиться! Но у меня, к сожалению, нет никого на примете. А у вас, полковник?

— О нет, — полковник прокашлялся со смехом. — Но я думаю, что такой прекрасный принц существует, хотя он должен быть недюжинным человеком во всех смыслах — вы уж меня простите!

— Замужество! — фыркнула Александра. — Это всего лишь контракт о совместной жизни, в котором предусмотрены все преимущества для мужчины. То и дело ко мне являются с поклоном эти ничтожные создания, и все пытаются привлечь к себе внимание богатой девушки, каковою я являюсь. У меня иногда появляется желание просто их разогнать! «Ты останешься старой девой, одинокой и несчастной!» — говорил мне отец… Ваше здоровье, полковник! — Она допила коньяк. — Но отец меня побаивался. Он понимал, что я заколола бы Теодора в первую брачную ночь, и потому, должно быть, не стал делать со мной того, что он проделал с бедной Валентиной. В конце концов он оставил меня в покое. И мне очень нравится жить так, как я живу. Мне совершенно не нужно выходить замуж!

— Знаете ли… — де Шавель взглянул на нее с огромным интересом; вино и коньяк гораздо больше подействовали на его сознание, чем ему казалось, и теперь ему уже было не до Валентины, а привлекала все больше эта необычная женщина с таким ясным и рациональным, почти мужским отношением к жизни. Но все эти рассуждения о браке, должно быть, приоткрыли только давно затянувшиеся старые раны души… — Знаете ли, — повторил он, — я впервые в своей жизни вижу женщину, чьи взгляды на проклятый институт брака совпадают с моими собственными! Но я думаю, что вы не совсем верно расставили акценты! Именно женщина получает в браке все преимущества, графиня! Женщина, способная в лучшем случае стать только дорогой игрушкой для мужа, да! — И, скосив глаза на Валентину, он добавил: — Конечно, речь не идет обо всех женщинах. И среди мужчин встречаются негодяи, подобные Грюновскому, но, слава Богу, их мало, гораздо меньше, чем женщин, которые только лгут, изменяют своим мужьям и в конечном счете убивают в них все святое! Да, графиня, брак создан для идиотов. Мы с вами это понимаем. Давайте же выпьем за это наше понимание!

— За нас, полковник! За нашу глубокую мудрость! — Усмехнувшись, Александра осушила очередной бокал; краешком глаза она успела заметить, как побледнела ее сестра, когда полковник произносил свой тост.

— Выпей же с нами, Валентина, — обратилась она к сестре неожиданно нежным голосом. — Свобода лучше всего на свете, моя маленькая, и теперь ты имеешь эту свободу. Мы вам бесконечно признательны, полковник, я должна это вам особо сказать! Да хранит вас Господь, вы вернули мне сестру!

— Я счастлив, — заявил де Шавель. — Счастлив тем, что она в безопасности. Никто не посмеет беспокоить вас здесь. Я вам это обещаю.

— Пока французский орел реет над Польшей, нам нечего бояться, — сказала Александра, потянувшись через стол и беря Валентину за руку. — Мы обе будем молить Бога о победе для французской армии, несмотря на то, что утром я заявила сестрице о своем нейтралитете!

— Я тоже буду молиться за это каждое утро, — слабо улыбнулась Валентина.

Он и не думал обернуться к ней. Он был занят чем-то другим, может быть, от вина, а может, оттого, что атмосфера в комнате, где они сидели, была слишком зыбкой, предательски теплой. Но когда он все-таки встретил ее взгляд, он увидел, что глаза ее полны слез.

— Я буду молиться за вас всякую минуту, — сказала Валентина тихо. — За то, чтобы вы вернулись с войны живым и невредимым.

Они выпили, и, выдержав паузу, Александра спросила:

— Как долго вы можете оставаться здесь, с нами?

— Не больше, чем на ночь, — отвечал полковник. — Я взял отпуск только для того, чтобы доставить мадам домой, и теперь мне необходимо спешить назад. Приказ о наступлении может быть отдан в любой момент. Так что завтра я уеду; сам император уже в дороге на пути в Труро, где сосредоточена основная часть армии.

— Завтра? — переспросила Валентина. — Вы собрались ехать завтра? И вы не можете подождать хотя бы еще денек?..

— И даже ни часа, — сказал он хладнокровно. — Поверьте, ничто так не прельщает меня, как проводить время здесь, у вас. Но я солдат, мадам, и мне не пристало искать себе удовольствий.

— Надеюсь, у нас будет возможность попрощаться поутру, когда вы уедете? — спросила Александра.

— Да, я собираюсь выехать, как только рассветет…

— Сандра! — вдруг воскликнула Валентина. — Милая Сандра! Позволь мне сказать несколько слов наедине полковнику. Мне ведь еще надо поблагодарить его за все, что он сделал для меня, и пожелать ему счастливого пути… Не оставишь ли ты нас?..

К ее удивлению, старшая сестра широко улыбнулась. На ее лице на мгновение мелькнуло озорное и зловещее выражение…

— Конечно, дорогая, попрощайтесь конфиденциально… Увидимся завтра на рассвете, полковник. Доброй вам ночи.

Уже у двери она задержалась.

— Моя сестра все еще не сбросила усталость, это чувствуется, — сказала она. — Я надеюсь, полковник, что вы не станете утомлять ее долгой беседой.

Когда она вышла, де Шавель спросил слегка заплетающимся языком:

— Не мог бы я сам подлить себе этого великолепного коньячку?

— Конечно, — Валентина встала из-за стола и отошла к камину; неожиданно она повернулась, и глаза их встретились.

— Вы, конечно, думаете, что я взбалмошная женщина, раз попросила о конфиденциальном разговоре с вами вот так, сейчас?

— Нет, — отвечал он в странном стеснении. — Но я думаю, что вы глупы. Как можно было забыть то, что произошло, когда мы оставались с вами вдвоем в доме Мюрата?

Она вскинула голову. Завтра он уедет. Уедет, возможно, навсегда. Завтра.

— Я хотела бы забыть это, — сказала она. — Я хотела бы спокойно попрощаться с вами завтра утром, вместе с Сандрой, и не думать о вас больше… Но я не могу. Что-то между нами есть…

— А вот в этом вы не правы, — возразил он. — Между нами ничего не произошло и ничего не произойдет. Я сейчас допиваю коньяк, и вы, моя глупенькая сентиментальная девочка, отправитесь вместе со своей сестрой в объятия Морфея…

Она подошла вплотную к нему и взглянула ему в лицо. Она чувствовала странное спокойствие. Завтра он уезжает, и она никогда не увидит его…

— Я люблю вас, — сказала она. — Я даже не знаю вашего имени… Но я полюбила вас еще той первой ночью, на приеме. И даже после, когда вы чуть было не овладели мною силой, я хотела вас… Я хочу вас и теперь, любовь моя, если вы только снизойдете до меня…

Он совершенно не собирался трогать ее; непонятно было, как она вдруг оказалась в его объятиях и кто из них сделал первый шаг навстречу… Но тем не менее в следующий миг они прижались друг к другу и их губы слились… Он чувствовал ее дрожь, когда укладывал на софу ее, раскрасневшуюся, с закрытыми глазами… Теперь для этого не потребовалось усилий. Их страсти столкнулись и смешались. Ее уста словно сами по себе повторяли все напряженнее: «Я люблю тебя, люблю, как же я тебя люблю…»

И именно это остановило его вдруг, тогда, когда еще не поздно было остановиться и когда рухнули бы последние преграды. «Я тебя люблю». Это были слова, которые в страсти шептали все женщины и которые не означали ничего более, как просто стон наслаждения… Да, Лилиана любила постонать: «Я люблю тебя, желанный мой», — а ведь еще пару часов назад она обнимала другого, о котором он ничего не знал… Неисчислимое количество женщин твердили ему эти слова в постели, и вот теперь эта девочка, одурманенная страстью, шептала ему на ухо то же самое. Но из всех них поверить он мог только ей.

Она открыла глаза. Ее сердце заходилось в стремительном беге.

— Но почему… — прошептала она, — почему…

— Я не люблю вас. — Слова застревали в его горле. — Я не хочу вас трогать, вы должны благодарить меня за это. Завтра я уеду, и мы с вами не должны видеться больше никогда. А теперь, ради всего святого, идите наверх, спать!

— А мне казалось, что я что-то значу для вас. — Слезы градом катились по ее лицу, но она их не замечала. — Я думала, что вы хотя бы немного испытываете ко мне то, что я испытываю к вам… Я не могу поверить, что это не так…

— Я хочу вас, — сказал он. — И я не могу иначе этого сказать.

Он почти грубо отстранил ее от себя. Она не могла сдержать своих слез — они катились словно сами по себе. Но он был еще слаб, и искушение еще наполняло его сердце.

— Вы красивы, Валентина, и я хотел бы быть с вами. Но это не любовь, дорогая моя, а вам ведь нужна любовь. Я не смогу вам ее дать. Я больше не могу любить никого. У меня когда-то была жена. Я любил ее, а она изменяла мне с моими же подчиненными офицерами или с моими друзьями, какая, к черту, разница, с любым, кто бы ее захотел, — да с тем же Мюратом. У меня с любовью покончены счеты. Но я не настолько низок, чтобы взять молоденькую девочку, которая вообразила, что любит меня, и потому считает, что я ее тоже люблю… Идите спать, девочка, ради Бога, я ведь тоже имею предел… И забудьте всю эту чушь про любовь ко мне.

— Нет, я не могу, — проговорила Валентина сквозь рыдания. — Я не смогу забыть вас и не забуду. Если вы задеты — я понимаю вас — я удалюсь… Спокойной вам ночи, Бог да благословит вас и да поможет вам вернуться назад, любовь моя…

Он почувствовал ее слезы на своей щеке и ее теплый, влажный поцелуй… Она ушла. Он встал и подошел к столу, где оставался нетронутым его стакан с коньяком. Он осушил стакан залпом и, повинуясь непонятному всплеску, вдруг швырнул его со всей силы в горящий камин.

* * *

— Надеюсь, вы хорошо выспались, полковник?

В проеме двери стояла Александра, зашедшая к нему явно без приглашения. На ней был черный костюм для верховой езды и старомодная треуголка под мышкой. Рассвет уже разгорался, и по ярко-зеленым полосам на небе было ясно, что солнце с минуты на минуту появится из-за горизонта.

— Отлично, графиня. Однако я не ожидал увидеть вас здесь так рано.

— Я провела бессонную ночь, слушая плач моей сестры, — сказала она тихо. — Что это вы с ней сделали, полковник? Неужели вы думаете, что она недостаточно настрадалась?

Он закрыл дверь и пригласил ее:

— Присядьте, нам надо это обсудить откровенно. И прежде всего поверьте, что я ничего не сделал дурного Валентине. Ничего. Слава Богу.

— Почему же она так надрывается? — Александра закинула ногу на ногу, садясь в кресло. — Она не отвечает на мои вопросы и только рыдает, рыдает уже всю ночь, как будто у нее разбито сердце. Вы… не занимались с ней любовью?

— Во всяком случае совсем не в той форме, что вы предполагаете. Ваша сестра удивительно красива, графиня. Когда я увидел ее в первый раз, я повел себя так, что теперь мне стыдно об этом вспоминать. Но, слава Господу, я вовремя увидел свою ошибку. Я только пытался искупить свою вину перед нею тем, что привез ее сюда, к вам. Но прошедшей ночью она сказала мне, что любит меня.

— По-моему, это может заметить последний дурак! — заявила она. — Но могу ли я знать, что вы ей на это ответили?

— Я ответил ей правду, — сказал он. — Для ее же собственного блага. Поверьте мне, что ее благо было единственным моим резоном, Любовь и желание — вещи куда как разные. Я попытался убедить ее забыть обо всем этом.

— Вы меня несколько удивили, — заметила Александра. — В вашем отношении к моей сестре проглядывает столько нежности… Но, может быть, это мне только кажется?

— Вы, во всяком случае, ошибаетесь, если думаете, что это значит что-либо, кроме жалости и уважения, — ответил полковник. — У меня чистая совесть, княгиня. Валентина не стала моей любовницей, и более того, я ее не люблю. У меня нет ни малейшего желания связываться с неопытной девочкой, готовой все на свете отдать из-за любовного приключения. Ваша сестра — сущее дитя в таких вопросах. Дело в том, что она вышла замуж за человека грубого и нечувствительного, и этим-то человеком исчерпывается все ее представление о мужчинах вообще. Я ничего не хочу сказать более этого. Я вовсе не желаю, чтобы ее разочарование в любви и целомудрии в конечном счете привели ее в какой-нибудь монастырь, где она будет до конца жизни замаливать свои несуществующие грехи. Если бы я не сказал ей правды этой ночью, я боюсь, что все так и получилось бы. Будет лучше, если она поплачет и забудет обо мне… Я уверен, что так и произойдет.