Сначала их предупреждала приближавшаяся молния и далекие раскаты грома. Они обо всем могли бы догадаться по бурлящей реке, взбешенной бурей, которая назревала выше в горах. Но понадобилась всесильная длань Господня, как позже подумала Уинн, бросающая в нее молнии и поливающая ее дождем, чтобы, в конце концов, вернуть ей разум и спасти от собственной слабости. А ведь она была почти согласна остаться с ним, почти согласна стать его любовницей, женщиной, к которой он бы приходил, исполнив долг супруга.

Пока Уинн бежала по мокрому двору, опередив Клива, который боролся с двумя боковыми дверьми, она искала утешение в своем невероятном спасении. Ведь это действительно было спасение. Спасение от жизни с незаконными удовольствиями и незаконными детьми. Спасение от многолетнего стремления к тому, чего никогда не может быть. Он не собирался жениться на ней, он ни разу не сказал ни одного слова о женитьбе. Но вместо утешения Уинн нашла только ужасающую пустоту.

Проносясь стремительно по холлу, Уинн споткнулась о пьяного слугу, затем чуть не наступила на другого, свернувшегося у подножия лестницы. Но она продолжала мчаться вперед, не замечая, что за ней тянется мокрый след. Она только знала, что должна найти своих детей и прижать к себе. Они, а не Клив, были ее жизнью. Уэльс, а не Англия, был ее домом.

В темной спальне она сбросила с себя мокрую одежду и натянула сухую рубашку. Затем обернула спутанные волосы полоской старой простыни и, не переставая дрожать, нашла Риса и Мэдока. Они заворчали, когда она их раздвинула. Один из них завертелся, и Уинн разобрала слова: «Лошадь. Нет, две». Но как только она улеглась между ними, близнецы сразу затихли.

Они были в тепле, а она в безопасности. Эта мысль вновь и вновь прокручивалась у нее в голове, пока она пыталась успокоить быстрое дыхание и прыгающее сердце. Они были в тепле, а она в безопасности.

Но такая трусливая мысль заставила ее стыдиться самой себя. Их безопасность гораздо важнее ее собственной. Она должна похоронить свои страхи — а самое главное, все свои неподобающие желания — и подумать как следует о будущем сыновей.

Она обняла их и крепко прижала к себе, почувствовав мальчишеский запах, смешанный с розовой водой. Как они ей дороги. Только вчера они были двумя крикливыми младенцами у нее на руках, а сегодня они уже высокие крепкие парнишки, готовые освоить любое новое дело и принять любой вызов. Скоро они превратятся в рослых юношей, а затем и в мужчин.

Умно ли она поступает, что противится притязанию лорда Уильяма на детей, лишая их таким образом обширных владений, которые этот человек хочет передать им по наследству?

Уинн уставилась в потолок с темными балками и неохотно представила, что будет, если оправдаются ее самые большие опасения: она уедет, а они останутся.

Текли минуты. Снаружи бушевала буря, ударяясь о крепкие каменные стены. А в душе Уинн переживала не меньшее волнение.

Наконец слезы прекратились. Она смирилась с тем, что так несправедливо уготовила ей судьба. Но она дала себе слово, что заключит с этим человеком — их отцом — определенную сделку. Он на многое пойдет, если решит оставить детей у себя. У мальчиков будет все необходимое — книги, учителя, а не только лошади и оружие.

И еще одно она решила, опять, несмотря на все усилия, вспоминая Клива. Так как у них уже будут и замки, и земли, лорд Уильям должен дать ей клятву, что предоставит им полную свободу, когда они захотят жениться по своему выбору. Жениться по любви, а не ради денег, земель или политических амбиций. Она горестно вздохнула и отогнала прочь печаль, грозившую вновь захлестнуть ее. Рис и Мэдок никогда не узнают, что значит быть раздираемыми между двух женщин, желая одну ради ее богатства, а другую ради нее самой. Кого бы они, в конце концов, ни выбрали, по крайней мере, Уинн будет знать, что под венец они пойдут ради любви и счастья.

Она понимала, что они, как и Клив, как, скорее всего, большинство мужчин, с легкостью могли бы найти себе жену, исходя из практических соображений, и любовницу для утех.

Господь, храни всех женщин — и жен, и любовниц, — страдающих от такой жестокости.

А вот она больше не страдает. Теперь ее сердце закрыто для Клива и всегда будет закрыто. И даже если душа будет изнывать по нему, она не подаст и вида. Никогда.

Глава 21

— Нам нужно поговорить, — сказала Уинн, обращаясь к лорду Уильяму самым высокомерным тоном, на какой была способна.

Утреннее солнце струилось сквозь узкие окна и освещало зал, все еще носивший следы вчерашнего празднования, и того, кто веселился больше всех, — самого лорда. Он сидел в своем огромном кресле, одежда его была в беспорядке, волосы вздыблены серыми клоками, лицо осунулось. У него наверняка раскалывалась голова, и во рту был мерзкий вкус, но, несмотря на это, он выглядел очень довольным.

— Мы так и поступим. Так и поступим. — Он указал ей на стул слева от себя, затем посмотрел по сторонам налитыми кровью глазами. — Где мое пиво? И хлеб? Сыра я бы тоже поел! — рявкнул он нескольким слугам, которые уже суетились в столь ранний час. Потом схватился руками за голову и застонал. — Ты выбрала неподходящее время для разговора со мной, госпожа колдунья. — Но прежде чем она успела отреагировать на эту дерзость, он сморщился и продолжил: — Прости меня, прости. Я только повторил не думая то, что случайно услышал вчера вечером.

— От сэра Клива, готова поклясться.

Лорд Уильям пожал плечами под ее возмущенным взглядом.

— Не ставь ему в вину то, что он нашел мне сыновей. Если не он, так кто-то другой. — Он пристально посмотрел на нее. — Потому что я обязательно нашел бы их, несмотря ни на что.

Уинн опустилась на стул, покрытый шкурой.

— Возможно. Сразу видно, вы решительно настроены, — добавила она. В это утро она не желала противоречить ему просто в отместку за свою потерю. Сейчас перед ней стояла более важная цель.

На столе появились кувшин с пивом, две кружки и поднос с хлебом, сыром, изюмом и миндалем. Лорд Уильям сделал большой глоток, с шумом выдохнул и вытер рот вышитой манжетой. Только после этого он был готов выслушать ее. Однако начать оказалось самым трудным, и Уинн нервно откашлялась.

— Видимо, Рис и Мэдок, вполне вероятно… появились в результате… — она замолкла.

Лорд Уильям нахмурился.

— Они не были зачаты в насилии. — Его глаза, казалось, сверлили ее насквозь. — Моя Ангелина была… она была всем для меня.

— Тогда почему же вы не женились на ней?

Он выпрямился, и Уинн увидела на его лице боль.

— У меня уже была жена. Но я просил Ангелину поехать со мной. Я знал, что она носит моего ребенка, моих детей. Только она отказалась поехать в Англию.

Какие все-таки мужчины одинаковые, подумала Уинн, пытаясь справиться с собственной болью. Они считают, что если предложат женщине роль любовницы, то это для нее чуть ли не честь. Она покачала головой.

Лорд Уильям, видимо, счел ее жест за сочувствие, потому что продолжил:

— Я бы очень хорошо с ней обращался. Только… только она не захотела растить своих детей как английских бастардов. — Он сжал губы, произнеся эти слова, и провел рукой по лицу, словно стирая гнетущие воспоминания. — Как бы там ни было, я оставил ей все деньги, что были у меня с собой. Я знал, что она собирается выйти замуж за человека, который за ней давно ухаживал, если тот вернется с войны, и это меня приводило в ярость. И все же я предпочел бы видеть ее счастливой женой другого, нежели мертвой.

Уинн не могла не отозваться на сетования старика. И хотя ей хотелось, чтобы и он страдал, она вдруг успокоила его, сама не зная почему.

— Она была счастлива, когда вышла замуж. Муж любил ее. Только когда она умерла, пытаясь дать жизнь их сыну, убитый горем человек не мог представить, как будет воспитывать чужих детей. Так мне рассказывали две женщины, которые принесли близнецов в Раднорский замок.

Лорд Уильям кивнул, и с минуту они оба помолчали. Где-то под окнами замка кричал петух, в огромном камине слуга ворошил угли, пытаясь разжечь огонь. Лорд Уильям отодвинул кружку.

— Мои сыновья хорошо спали?

— Да. Все дети хорошо спали. Они и сейчас еще спят. Так устали от путешествия.

— Сегодня мы будем праздновать целый день.

Уинн с сомнением приподняла бровь.

— А вы вполне уверены, что выдержите?

Его лицо тут же приняло жесткое выражение, и он превратился в сурового хозяина Керкстона.

— Не смей сомневаться. На моей земле не найдется ни одного человека, который смог бы превзойти меня хоть в чем-нибудь. — Видя ее недоверчивый взгляд, он слегка смягчился. — Мне стало трудно ездить верхом, после того как я сломал ногу, но не больше, — настаивал он.

Уинн пожала плечами.

— Наступит день, когда Рис и Мэдок возгордятся, превзойдя вас во всем.

Лорд Уильям заулыбался.

— Да, это точно. И для меня будет удовольствием уступить им. Хотя легко сдаваться я не собираюсь.

— Я бы хотела заключить с вами соглашение. — Уинн внезапно поменяла тему разговора. Лорд Уильям подозрительно на нее взглянул, но она невозмутимо продолжала: — До недавнего времени я заботилась об этих мальчиках. И мне лучше знать, что для них хорошо.

— Если хочешь остаться, чтобы быть с ними рядом, я не возражаю.

Уинн нахмурилась.

— Я из Уэльса. Мой дом не здесь.

— Но Клив сказал мне…

— Ваш сэр Клив — глупец, — отрезала она. Лорд Уильям откинулся на спинку кресла и промолчал. Уинн, однако не понравился зловещий огонек, промелькнувший у него в глазах, словно Клив поведал ему о ней то, о чем лучше было бы промолчать. Она продолжала, стараясь сохранять спокойствие:

— Дело в том, что если я все-таки оставлю у вас близнецов, то только на определенных условиях.

Он бросил на нее косой взгляд.

— Я вовсе не обязан выполнять твои условия. Однако сегодня я щедрый. — Он сделал паузу. — Назови свою цену.

Уинн опять вспыхнула от гнева.

— Господи, спаси меня от глупцов! Мне не нужны ни ваши деньги, ни другие богатства, которыми вы гордитесь. Я говорю о счастье моих детей, теперешнем и в далеком будущем. Вы не сможете откупиться от меня деньгами и считать, что теперь ваша совесть чиста.

Лицо лорда Уильяма покрылось пятнами от стыда, и Уинн убедилась, что он понял: она говорила не столько от своего имени, сколько от имени матери мальчиков, Ангелины.

— Так чего же ты хочешь? — отрывисто произнес он, зло поблескивая глазами.

— У них будут учителя.

Он сделал широкий жест, взмахнув кружкой.

— Разумеется, у них будут учителя. Я знатный лорд, а они мои сыновья.

— Учителя латыни. Чтения и богословия. Музыки, — продолжала она, не обращая внимания на его выпад. Когда он нахмурился, словно собирался возразить, она только улыбнулась. — Я больше чем уверена, что вы сделаете из них прекрасных наездников. Несомненно, они пройдут суровую закалку, чтобы участвовать в турнирах, поединках с мечами и любым другим оружием, придуманным мужчинами. Вы научите их, как управлять людьми и землями и даже как творить правосудие, и сделаете это, надеюсь, безукоризненно. Но я, которая воспитала их честными, любознательными, чудесными мальчиками, я требую, чтобы их обучили наилучшим образом тому, что сделает из них действительно прекрасных людей.

Он сидел молча, когда она закончила свою речь. Только задумчивое постукивание пальцами по липкому столу свидетельствовало, что он вообще слышал то, что она говорила. Наконец он кивнул. Ей даже показалось, что он слегка улыбнулся.

— Как пожелаешь, Уинн аб Гриффидд. Мальчики храбрые и преданные. Ты заложила в них только хорошее. Я прослежу, чтобы их обучал самый ученый монах, которого только смогут отыскать.

— И еще одно, — сказала Уинн, стараясь не слишком радоваться первой победе.

Нанять учителя — не очень большая жертва для такого богача, как лорд Уильям. Но лишить его возможности решать будущее своих сыновей без их участия — потому что именно так он расценит ее условие — совсем другое дело.

— Ну, что там? Выкладывай, женщина. Я бы хотел отдохнуть, прежде чем начнется настоящий праздник.

— Вы должны пообещать мне — нет, поклясться перед сыновьями и Богом, — что, когда наступит время, они сами выберут себе невест. — Уинн затаила дыхание, ожидая услышать злобный отказ. Когда же его не последовало, она решила, что лорд Уильям не расслышал. — Это означает, что вы не можете обручить их, исходя из соображений денег, земель…