– Что это значит? – встрепенулся и даже как-то протрезвел на какое-то время Стаховский.

– Это значит, молодой человек, что вы можете умереть, – улыбнулась ему мстительно дама.

Достаточно прямолинейное предупреждение.

На следующий день, придя в себя и начав нормально соображать, Стаховский вспомнил астролога с ее красным луанем и предупреждением об опасности, пересмотрел этот чертов гороскоп и прочитал пояснительную записку, прилагавшуюся к нему аж на пяти листах. И даже проконсультировался с другим астрологом по платной видеосвязи, который подтвердил и про «луань» в содружестве с персиком, и про опасный период жизни.

Ян не то чтобы всерьез отнесся к этому прогнозу, но заметочку в голове сделал, тем более что кое-какие факты его биографии были отражены в гороскопе достаточно точно. Однако вскорости, как часто случается, когда человек не очень-то и верит в подобного рода предсказания, относя астрологию к области мистики, про гороскоп тот Ян забыл. Мистику в любом ее виде Стаховский отрицал как антинаучные побасенки. Даже как-то странно, существование некоего Высшего разума он признавал, принимая и некоторые доказательства тому, полученные учеными, а вот мистику и чудеса всякие отрицал, считая шарлатанством.

Первый звонок-напоминание прозвучал для Стаховского на регате, во время яхтенных гонок. Сначала им долго не давали старт, ожидая благоприятной погоды и спада ветра до разрешенных для соревнования величин. Потом все-таки дали, и уже во время гонки ветер неожиданно снова усилился.

Ян выбирал шкот, когда разорвалась оттяжка гика, и сам гик – то есть нижнюю часть мачты, параллельную палубе, на которой крепится нижний край паруса, – сорвало, и тот резко крутнулся вокруг оси мачты. Ян стоял лицом к морю и не мог ни слышать, ни видеть летящую на него на невероятной скорости планку гика, на минуточку, такую тяжеленную, толстую металлическую дуру длиной больше трех метров.

Но как раз в этот момент, потеряв силу в парусе, яхта дернулась всем корпусом, накренившись рывком, и от неожиданности Ян не удержал равновесие, упал на поручень, весьма ощутимо приложившись ребрами. И именно в эту секунду над ним прошел гик мачты, задев лишь по касательной правую лопатку и затылок.

Хорошо так задев, синяк охренительный растекся потом, и шишак вылез здоровущий, а головушка, видимо, словила легкое сотрясение. Когда Стаховский понял, что разминулся с мачтой буквально на полсекунды, не больше, и если бы та «прилетела» ему по полной программе, то мало того, что сковырнула бы за борт, это-то бог бы с ним, он был пристегнут страховкой к поручням, но она запросто могла раскроить ему черепушку, факт. Яна до потрохов пробрало осознание того, что он на доли секунды разошелся со смертью, словно дохнуло чем-то… с той стороны.

Но выводов никаких он не сделал, не попытался осмыслить, почему и что произошло. Снова списал все на свое замечательное везение.

Вторым звонком стала история с ДТП. Ян редко садился за руль, только в выходные и во время отпуска, да и то не всякий раз. Предпочитал пользоваться услугами водителя, успевая по дороге в офис и из офиса или на деловые встречи сделать кучу важных звонков, поработать с документами, даже провести собрание с подчиненными в онлайн-режиме. А тут как-то его водитель заболел, замену могли прислать из гаража только через пару часов, и Стаховский, чтобы сэкономить время, сел за руль сам.

И попал, как водится, в пробку. Отвыкнув праздно сидеть во время езды, передвигаясь вперед по метру-полтора в минуту, Стаховский отвлекся на важный разговор и пропустил момент, когда автомобили того ряда, в котором он стоял, двинулись вперед, и среагировал на изменение обстановки, только когда ему истошно начали бибикать сзади. Ладно, проехал вперед всего-то на метров пять. Но вскоре пробка рассосалась и поток поехал куда как шустрее, и тут его подрезал нервный водила на «Ауди», заставив прижаться к обочине и остановиться.

Ну, понятно, вздохнул про себя Стаховский, сейчас начнутся разборки, а как не наехать на чувака в автомобиле премиум-класса, это ж святое дело для нашего народа. И правда, вылез из «Ауди» такой сбитый, здоровый пузан и попер на Стаховского, матом-перематом уча жизни и правилам движения в пробках. Сначала Ян его игнорировал и покидать машину не собирался, но, когда тот долбанул ногой, обутой в тяжелый ботинок, в крыло машины, не сдержался-таки и вылез. Хлопнул дверцей и сместился так, чтобы мужик оказался между его и своей машинами, успел даже выступить конкретно, да так, что пузан заметно струхнул и побледнел, поняв влет, что попер на другую социальную весовую категорию и реально может огрести таких «приключений» на свою дурную голову за тявканье не по рангу, что проклянет ту минуту, когда вздумал понты колотить не с тем человеком.

И в этот момент из среднего ряда, ускорившись скачком, под истерический визг тормозов и металлический скрежет бьющихся корпусов машин, рванул в их сторону явно потерявший управление тяжелый джип «Гелендваген», проносясь смертельным тараном через две полосы и сшибая все встречные машины на своем ходу.

Все произошло настолько мгновенно, что ни Ян, ни пузан, растерявший все свои понты, не успели сообразить, что происходит, и оценить ситуацию. Стаховский, исключительно на прокачанных рефлексах, успел лишь резко развернуться на визг тормозов за спиной и интуитивно шагнуть назад, сдвигаясь с дороги. Неуправляемый «Гелендваген», проскрежетал по борту его машины, обдал лицо горячим порывом рассекаемого воздуха, заставив Яна неосознанно отшатнуться, пронесся мимо черным смертельным снарядом сантиметрах в пяти от носков его стильных итальянских ботинок ручной работы и со всей страшной, сокрушительной дури влетел в зад стоявшему впереди джипу пузана.

А Стаховский со всей четкостью увидел и понял, что если бы он не сделал тот единственный интуитивный шаг назад и не отшатнулся, то сейчас был бы «прокладкой» между этими двумя джипарями.

И проняло его от этого понимания так не по-детски, до потрохов проняло, что, придя в себя после адреналинового отходняка, он сильно подивился, как не обделался со страху. Только выводов правильных не сделал и в этот раз, даже не задумался, что же это так «звенит» ему последнее время.

Кстати, пузан отскочить в последний момент все-таки успел. И, как потом кричал, рассказывая всем подоспевшим к месту аварии, в веселом безумном возбуждении отходняка, – даже не помнил, как скакнул назад. Шустрый оказался. Только обделался, не в пример Яну.

Стаховский любил рискованные виды спорта, но никогда не был сторонником так называемого Emotion sale – бизнеса на эмоциях, востребованного у экстремалов разного рода, подсаженных на зависимость адреналинщиков, которым необходим риск на грани смерти, по самой черте. Нет. Стаховский относился к себе с достаточным уважением, ценил и любил свою жизнь и всерьез дорожил ею. Но рисковать, так чтобы без перебора, но все же пощипывало за душу, чтобы пугнуться, но не до смертельного ужаса, а на грани фола, причем на очень надежной грани, – ему нравилось. Это было как заигрывание с фортуной, проверка своего везения и выказывание своего ухарства, лихости, любование собой – таким крутым, рисковым, сильным мужиком, ну, и, понятное дело, игра на публику, в основном женского пола.

Поэтому Ян хоть и смело совался во всякие авантюры и осваивал рисковые виды спорта, но, никогда не манкируя, проходил полный курс серьезного инструктажа у профессионалов и соблюдал технику безопасности.

Где-то через месяц у коллеги и друга-соратника Яна по всем спортивным увлечениям случился юбилей – сороковник, который, по каким-то там приметам, считается, что нельзя отмечать. Ну, Левка решил, что в обычном режиме – застолья-посиделки, подарки, курорты-девочки – отмечать и не будет, а пригласил давно сплоченную спортивную компанию близких друзей, состоящую из пяти мужиков, на недельку на горнолыжный курорт, закрыть, так сказать, сезон. Весна в тот год пришла теплая, ранняя, но снег еще лежал.

Идею, как обычно, поддержали с большим энтузиазмом, собрались за один день и поехали.

Заселившись в шале, за ужином и легким выпивоном – без злоупотребления, лишь по бокалу достойного вина, не более – обсудили план на завтрашний фрирайд, то есть спуск даже не по черной трассе, а по нетронутому, девственному снегу, выбрав вершину, с которой собирались стартануть.

Но утром, когда они пришли в офис администрации, чтобы обозначить свой маршрут и зарегистрироваться, как положено по инструкции спусков по бэк-кантри, спасатели отказались давать мужикам разрешение, уверяя, что в горах лавиноопасно, что три дня назад сошла небольшая лавина по левому хребту, и они вообще собираются закрывать на ближайшее время все черные трассы.

Ян, Паша и Олег согласились с инструкторами – нельзя так нельзя, раз опасно, давайте по красной погоняем, что ж теперь. А Левка уперся бараном непрошибаемым: я, мол, сюда не для того ехал, я этот спуск несколько месяцев планировал и ждал, и вообще, у кого день рождения? Хочу – и все тут. И Гарик его поддержал. Ну чисто как у нашего любимого классика: «Пусть все передохнут, а ты на лыжах!»

Поубеждали Левка с Гариком руководство курорта, поспорили, надавили и составили новый маршрут, как утверждали спасатели, более безопасный, чем тот, который они наметили изначально.

«Ну лады, мы тихонько», – пообещали Левка со товарищи и отправились на подъем в гору. Пехом, понятное дело, от высшей точки начала официальных трасс, куда прибывает канатная дорога, и вверх в горушку своими ножками со всей снарягой на горбе. Конечно, взыграло в мужиках лишнее ретивое да понты неуместные, и от намеченного инструкторами маршрута они отклонились, пусть ненамного, но все ж таки отклонились. Взобрались на вершину, которую наметили, постояли, любуясь, вбирая в себя необыкновенной красоты панораму – высокое, бесконечное насыщенно-голубое небо, яркое солнце, освещавшее заснеженные белые вершины, темно-зеленый лес внизу и звенящая, абсолютная тишина.

Постояли, подышали. Ну ладно, что – погнали?

И погнали, поорав от удовольствия на старте. А следом за ними, с задержкой в полминуты, стартанула и она – Лавина. Именно так, с большой буквы.

Мужики, врубившись в момент, во что вляпались и что происходит, позабыв про всякий выпендреж, понты и свою непомерную лихость, летели рисково по самой возможной кратчайшей траектории, уносясь из-под белой смерти, неотвратимо надвигавшейся на них.

Они были очень быстрыми, очень. Но лавина была быстрее.

Когда Ян понял, что ни хрена не успевает, что его вот-вот накроет, скрипя связками и сухожилиями на ногах, входя в рискованный острый угол поворота, он рванул вбок. Кинулся в сторону от лавины, несущейся со скоростью разогнавшегося болида Формулы-1 между двух горных хребтов в долину, и летел, летел, выкладываясь на пределе всех сил, озираясь назад, на неотвратимо надвигающегося белого монстра, уже закрывшего своим огромным телом солнце. И четко осознавал, что не успевает, не успевает…

И это необъятное стремительное белое тело втянуло его в себя, словно заглотнуло в нутро заведенного огромного миксера.


– Ты был в сознании, понимал, что происходит, когда оказался под лавиной? – тихим голосом спросила Марианна, полностью окунувшись в его рассказ, чутко резонируя с его эмоциями.

– Нет, – выдохнул Ян, улыбнувшись ей ободряюще одними уголками губ. – Меня так болтало в том «миксере», что вышибло дух на какое-то время. А когда пришел в сознание, то обнаружил, что полностью обездвижен и зажат со всех сторон.

Остановил себя, замолчал. Перевел взгляд на прогорающие дрова, погрузившись во что-то глубоко личное и очень непростое…

– Ты понимал, что можешь погибнуть? – совсем уж тихо произнесла Марианна, сочувствуя, пропуская через себя, через сердце его трагедию, и прошептала следующий вопрос: – Понимал, что умираешь?

– Да, – перемолчав, продолжая смотреть на огонь, коротко ответил Ян.

– Страшно? Умирать было страшно? – прошептала она непростой вопрос. Чувствуя каким-то наитием, чем-то необъяснимым, что должна задать ему эти вопросы, что его ответы, его рассказ – это освобождение, что ли.

Он молчал. Секунды, капая, уходили в прошлое в повисшей тишине, тягучей от невысказанных напряженных эмоций, разбиваемой лишь гулом ровного пламени в камине и потрескиванием дров, на которых застыл взгляд задумавшегося Яна.

– Я никому не рассказывал о том, что со мной там произошло. Никогда. Ничего, – неожиданно произнес он и посмотрел на Марьяну странным, каким-то потусторонним взглядом, взглядом оттуда, из той своей снежной могилы. – Когда ты здоровый, сильный, удачливый, благополучный чувак, который абсолютно уверен, что с ним не может случиться ничего непоправимого, никакой беды и трагедии, уверенный в собственной безопасности и неуязвимости, то умирать, осознавать, что вот прямо сейчас наступает смерть, до такой степени дико, настолько непереносимо страшно, что ты умираешь от осознания неотвратимости своей смерти. – И усмехнулся вдруг без тени веселья: – Такой экспириенс не пожелал бы пережить даже самому лютому врагу. Это жесть конкретная, абсолютно нереальная.