На все собеседования он добросовестно съездил, провел глубокий анализ каждой такой встречи и переговоров, навел справки, попросив помощи у бывших сослуживцев из отдела безопасности компании, и выбрал для себя одну небольшую фирму, ориентированную на производство программного продукта по госзаказам, в основном социальной и медицинской направленности.

Ничего так компания, интересные попадались проекты, но это так – скажем, для официальной занятости. Основной же заработок и реализация талантов Стаховского лежали в иной области: частные заказы и договорное сотрудничество с некоторыми организациями, наука и кое-что еще.

Первым серьезным достижением и предметом гордости этого самого «кое-чего» стало для Стаховского освобождение из мест заключения и полная реабилитация Михаила Лазарева. Миша Лазарев был племянник Артема Андреевича Круглова, близкого друга отца Яна. Дядь Артем, теть Лена, их дети, Аркаша и Светка, были для семьи Стаховских практически как родственники, поскольку давно и прочно дружили, да так, что жизни двух семейств плотно переплелись. Мишу Ян почти не знал, ну, во-первых, потому что он был старше его на пять лет, а во-вторых, потому что он сын родной сестры Артема Андреевича, с которой у Стаховских не было столь тесного контакта. Виделись-встречались, конечно же, и не раз, на каких-то семейных торжествах Кругловых, но не более.

Впрочем, не суть, хороший знакомый, одним словом.

И вот этот хороший знакомый, почти дальний родственник Миша Лазарев оказался однажды не в том месте и совершенно не в то время. Жил он с женой в небольшом подмосковном городке, работал доктором в местной больничке и как-то, возвращаясь ранним утром с ночной смены, сокращая дорогу домой по еле заметной тропинке через лес, услышал слабенький стон в кустах. Глянул, а там девочка лет десяти, в крови, в подранной одежде и без сознания. Понятное дело, Михаил позвонил куда требуется, вызвал полицию и «Скорую», а сам начал оказывать ребенку первую помощь. Оказал.

И стал основным подозреваемым в изнасиловании и убийстве несовершеннолетней, поскольку девочка умерла в больнице. Что только не предпринимали родные и близкие, коллеги и друзья Михаила, чтобы помочь доктору Лазареву, даже родственники погибшей девочки не верили в его причастность и коллективное заявление в полицию писали о его невиновности – бесполезно. Местное высшее руководство требовало немедленного раскрытия громкого дела, а поскольку раскрыть его не было возможности, а еще больше желания, то Михаила и назначили главным виноватым.

Мужика допросили с тщательным пристрастием, не гнушаясь методов, не добились ничего, но в принципе им его признание и не требовалось, сляпали дело – и привет, получите пятнадцать лет в колонии строгого режима.

В статусе убийцы-насильника-педофила.

Просвещенные бесконечными ментовскими сериалами, жители нашей страны отлично понимают, что ждет человека с такой статьей на зоне. Лазарева спасло от смерти, но не от полного пакета издевательств лишь то, что он доктор, не лишенный врачебной лицензии. Да еще то, что через пару лет, оценив мужество и стойкость, с которой «лепила» противостоял и выносил издевательства, которым его подвергали зэки, «смотрящий» зоны, вор, уж в законе там или нет, бог ведает, но главный в том «содружестве» мужчин, сделал «запрос» через братву по делу Миши, а получив ответ, дал отмашку доктора больше не гнобить, понимая, что он к этому делу не причастен никаким боком. И сделал-то это не по доброте душевной и по законам каким-то там воровским, а лишь потому, что лепила реально спас ему жизнь, когда вор загибался от перитонита.

Вот первым делом, которым занялся Ян, когда полностью укомплектовал для работы необходимым оборудованием кабинеты квартиры и дома, это решение вопроса Михаила. Талант, азарт, огромные познания, непростые умения, знание законов и систем работы юридических контор, судов, госучреждений и прочая, прочая – и Стаховский запустил механизм пересмотра дела.

От Михаила потребовалось только собственноручно написанное заявление. Кстати, далеко не первое. А дальше все сделал Ян, не выходя из дома: заявка на проведение ДНК-теста и более тщательное изучение вещдоков криминалистами вдруг обнаружились в компьютере полицейского управления, постановление о пересмотре дела легло на те начальственные столы, на какие требовалось, и так далее, так далее. Через полгода Мишу освободили, реабилитировали, восстановив во всех гражданских правах, полностью сняв с него судимость и обвинения. Не извинились, но компенсировали материальный ущерб, правда, в минимальных величинах. Выпустили – и хватит с тебя.

А Лазареву на самом деле настолько «хватило», что вернуться к обычной полноценной жизни, встроиться в нее человек не смог. Жена бросила Михаила еще во время судебного процесса, детей нет, родные… Ну, родные, понятно, на его стороне и готовы помогать всем, чем возможно. Только уже невозможно было помочь – что-то сломалось внутри человека, изменилось безвозвратно в психике. Попал в тюрьму здоровый, полный сил, уверенный в своей невиновности и правоте доктор тридцати девяти лет, а вышел через девять лет старик, опустошенный душой.

И в медицину не смог вернуться.

Пришел к Стаховскому поблагодарить за освобождение с бутылочкой коньяка, как водится. Ян отказать не мог, хоть не пил практически, тем паче крепкие напитки, но тут такой случай, не откажешься, накрыл стол по-быстрому, пригласил гостя к разговору неспешному. Что почувствовал в нем Михаил, что узрел невидимым внутренним взором, он никогда не признавался, но разоткровенничался неожиданно с Яном, приоткрыл душу, излил больное. И попросил:

– Возьми меня к себе.

– В каком смысле к себе? – не сразу понял Ян.

– Работать, хоть кем. Водилой, сторожем, домработником, дворником-садовником, все равно. – И признался: – Не могу я пристроиться, понимаешь, Ян. Куда ни приду, все что-то спрашивают, смотрят сочувственно или, того хуже, брезгливо. А я даже разговаривать толком не могу с людьми, даже с родными: с матерью, отцом. Нет душевных сил. Так что, Ян Валерьевич, раз уж ты меня вызволил, то вызволяй, Христа ради, до конца.

Так в жизни Яна появился Михаил. Поселился в гостевом коттеджике загородного дома Яна и весьма замечательно там устроился – домик-то крепкий, добротно укомплектованный всем необходимым, уютный. Да и сам Михаил оказался мужиком рукастым-головастым, любое дело, за которое брался, справлял добротно, качественно, с выдумкой.

На специальном автомобиле, приспособленном к инвалидной коляске, с автоматической выезжающей платформой под загрузку, приобретенном Стаховским сразу после выписки из больницы еще пять лет назад взамен всем своим понтовым иномаркам и автомобилю премиум-класса, Михаил теперь возил Яна по всем его надобностям. Стал незаменимым помощником по хозяйству во всех делах. И все так же сторонился людей, но мог и помочь, если к нему обращался за экстренной медицинской помощью или еще какой подмогой кто-нибудь из поселковых. А так все больше отсиживался на участке в своем домике. Правда, год назад у него появилась женщина местная, из числа постоянно проживающих в поселке. Встречаются иногда, но ничего более серьезного, однако и то уж невиданный прогресс для Михаила.


– Ну вот, как-то так, – закончил на оптимистичной ноте свой рассказ Стаховский.

– А я даже не видела твоего Михаила, – удивилась Марианна, узнав, что еще кто-то живет рядом с Яном.

– Когда у меня гости, Миша редко показывается из своего коттеджа, тактично не светится, да и общения не ищет, если, конечно, я не позову.

– То есть ты хакер, я правильно поняла? – переключившись с загадочного доктора Лазарева на более интересную тему, спросила Марианна, заинтригованная недосказанностью Яна о работе.

– Господь с тобой, Марианна Викторовна, – преувеличенно активно возразил Стаховский. – Хакеры – это ребята, которые занимаются взламыванием и проникновением в закрытые системы и базы данных в личных корыстных интересах с целью наживы и самолюбования своей крутостью. Я же человек насквозь мирный и практически законопослушный, – улыбался он ей предельно искренней улыбкой.

– Да? – улыбнулась в ответ Марианна. – Но определение тому, чем ты конкретно занимаешься, ты дал весьма расплывчатое и обтекаемое.

– Просто это неинтересно, – отбоярился Стаховский.

– А невеста? – спросила Марианна с осторожностью. – Ты переживал ее, не знаю, предательство, наверное?

– Да ну, – отмахнулся Ян, изобразив мимикой несерьезность этой темы, – какое там предательство.

Для того, прошлого Яна Евгения, без сомнения, была великолепной, блистательной партией. Они бы жили в рамках принятых условностей того социального слоя, в котором находились, по его законам и правилам, и в этих рамках были бы очень полезны друг другу в качестве супругов. Не более того. Впрочем, Евгения была лишь одной из числа тех, кого он считал близкими друзьями и которые мгновенно исчезли из его жизни, как только узнали, что Ян стал инвалидом и вряд ли сможет вновь подняться на тот социальный уровень, который занимал раньше. Причем так смешно исчезли – в один миг ни звонков, ни сообщений. Стаховский пару раз так, ради прикола и чтобы удостовериться, попытался дозвониться до некоторых, ранее считавшихся близкими друзей, с которыми еще пару месяцев назад особенно плотно общался, проводил вместе отпуска, экстремальным спортом баловался, даже девушек, бывало, делил. Никто не ответил. Кто-то сбрасывал вызов, а некоторые так и вовсе номера телефонов поменяли. И Ян им за это был искренне благодарен, потому что все они – это прошлая жизнь. От которой он ни в коем случае не отказывался, это его прошлое, весьма интересное, насыщенное и иногда даже прекрасное, но прошлое. Никому из тех бывших друзей и приятелей он бы не смог рассказать того, что пережил, умирая замурованным в снегу, и объяснить столь резкое и кардинальное изменение своей личности, этот самый перепрошив сознания, восприятия и понимания действительности. Да и не захотел бы ничего объяснять.

Ян подъехал к камину, пошуровал в нем кочергой, собирая в кучу развалившиеся уголья окончательно прогоревших дров, добавил в топку несколько поленьев и вернулся на прежнее место, рядом с креслом Марианны, в охраняющий их уединенность желтый круг света торшера.

– Я потрясена твоим рассказом, – тихо призналась Марьяна, посмотрев ему в глаза. – У меня такое ощущение, словно я была с тобой там. А когда представила себя на твоем месте… заживо погребенной… – У нее вдруг перехватило спазмом горло, подкатили слезы к глазам. – Это… это не то что невозможно пережить, это даже представить смертельно страшно. Когда ты приходишь в себя, открываешь глаза и осознаешь, что находишься в кромешной темноте, практически не можешь дышать и совершенно обездвижен. Вот так примерила на себя и поняла, что я не наделена такой силой воли и таким духовным мужеством, как ты, чтобы противостоять столь убийственным обстоятельствам. Я бы просто погибла, и мои последние минуты были бы ужасными и мучительными, в дикой панике и безысходном отчаянии.

– Не думаю, – возразил ей Ян. – Как показывает практика, человек очень мало знает самого себя и даже не догадывается, на что он способен на самом деле. И поражается открывшимся в нем чертам характера, способностям и возможностям, попадая в экстремальные ситуации. Тебе не раз приходилось проходить довольно жесткие испытания, и проходила ты их с потрясающим мужеством и самообладанием. А для этого как минимум надо иметь неслабый душевный стержень. Так что уверен, ты бы справилась.

– Не стану спорить, хотя у меня иное мнение на этот счет, – не согласилась с ним Марьяна. – Я хотела сказать, что благодарна тебе за откровенность.

– Мне кажется, я переусердствовал в подробностях, невольно придав своему рассказу излишней мелодраматичности, – заметил Стаховский.

– Мне так не показалось. Наоборот, ты был довольно сдержан в описании своих переживаний. Особенно когда рассказывал о том, как тебе приходилось привыкать к новой действительности и жизни в инвалидной коляске.

– Знаешь, первый раз с момента потери ног я хочу, чтобы мне реально посочувствовали, – усмехнулся Ян, протягивая ей руку, и уточнил с прямым сексуальным намеком: – Очень действенно и горячо посочувствовали.

И Марианна, вложив ладошку в его ожидающую руку, рассмеялась своим уникальным, похожим на хрустальный колокольчик смехом. А Ян притянул ее к себе, усадил на колени и поймал этот тихий смех своими губами.


Домой Марианна вернулась где-то около половины шестого утра.

Правда, у ворот своего участка она оказалась намного раньше, где-то за полчаса до этого, но они со Стаховским настолько увлеклись друг другом, что никак не могли расстаться и все целовались распоследним прощальным поцелуем, как подростки с передозировкой сексуальности, прерывались и начинали заново «прощаться». Пока Ян не заметил, что Марьяна уже поеживается от холода. Снял ее со своих ног, поцеловал, на этот раз уж точно последним коротеньким поцелуйчиком в губы, и отпустил, помахав рукой, когда она обернулась и посмотрела на него, проскальзывая в калитку ворот.