Глеб проявил твердость и переехал на свою квартиру. Он скучал без Анны, потому что успел уже привязаться, привыкнуть к ней. Однако полагал, что обязан выдержать характер и наказать ее за легкомыслие.

Петр Уткин обрадовался вернувшемуся свояку и соседу. Вдовец заметно опустился, ходил небритый и в постоянном подпитии. Пока в бассейне на его состояние смотрели сквозь пальцы: с обязанностями худо-бедно справляется, и ладно. Но сохранить работу после ремонта у Петра было мало шансов. Заведение европейского образца предъявляет требования и к внешнему виду персонала. Уткин предполагал, что его скоро попросят, и работал спустя рукава. Единственным поплавком, удерживающим его на поверхности, стал литературный кружок. Там можно было и выпить в приятной компании, и по душам поговорить.

Однако ему страстно требовалась и женская поддержка. Малую толику Петр получал от Иветты, однако рамки ее были определены дружеским участием к нему. В бассейне они вместе перекусывали. Иветте с трудом удавалось заставить Петра Что-нибудь съесть, отвлечь от выпивки. Иногда это удавалось, и тогда он брал над ней шефство: учил правильно плавать. Теперь Иветте так понравились эти занятия, что она задерживалась после смены – отработать показанные Петром упражнения. Прежде далекая от спорта и физкультуры, Иветта узнала радость ощущений здорового тела. Ощущение упругости своих мышц, свободное дыхание, какая-то широта движений заменяли ей уже недоступные наслаждения. Оказалось, существуют в жизни радости не хуже секса!

Глеб тоже старался отвлечь зятя от спиртного. Вечерами они долго и откровенно разговаривали за чаем. Иногда Петр выкладывал новости, связанные с Иветтой, но чаще предавался воспоминаниям о Валерии. Для него не было в целом свете женщины трогательнее, мягче и душевнее, чем покойная жена.

– Только одного не могу понять: отчего она так противилась твоему браку с Иветтой? – задумчиво говорил Петр.

– Это же очевидно. Она ревновала. Что ты, женщин не знаешь? Но в последние часы своей жизни она признала, что была не права.

– А скажи-ка, что ты с Анькой не поделил? С Иветтой разбежались, с Анной тоже не ужились.

– Так. Ничего. На работе заморочки, вот я сюда и переехал на время, чтобы без помех подумать.

– А-а.

Петр помолчал, потом радостно припомнил:

– Знаешь, Глебыч… В нашем литобъединении скоро концерт, посвященный юбилею города. Приходи.

– И вы туда же! – усмехнулся Глеб. – Все уши прожужжали этим юбилеем: и кинофестивали, и спортивные соревнования, и концерты.

– А ты, приятель, празднику не рад?

– Конечно рад. Но зачем же все валить в одну кучу? У нас на работе сейчас тоже бум заказов. Все заморские женихи хотят приехать в Санкт-Петербург в дни празднования. Как будто после этого конец света наступит! А когда ваш концерт?

Петр назвал время и место проведения.

Глеб решил, что обязательно сходит. И не для того, чтобы слушать стихи самодеятельных поэтов. Он вдруг понял, как давно не видел Иветту. Пусть она ушла к другому, пусть вынудила его сойтись с Анной. За эти месяцы Глеб уверовал, что именно она, Иветта, его оставила. Ему даже показалось, что он по-прежнему любит ее. И он так благодарен ей, что она наставила его на правильную дорогу. Возможно, без Иветты Глеб до седых волос метался бы в поисках.

Глеб встал из-за стола и ушел в свою комнату.

Давненько Глеб не заглядывал в Интернет! Он включал компьютер только по рабочей надобности. Но сегодня решил вновь «початиться», заглянуть на форум, проверить электронную почту. Новые невесты, скрывшиеся за таинственными псевдонимами, окутывали поле экрана вязью нежных романтических слов. Но за обещаниями неземной любви Глеб видел только полутемную комнату, в которой барахтались четверо. Осадок от той оргии припечатался к душе намертво. И потому Глеб совсем не обрадовался письму Отшельницы. Она писала:


«Глеб, дорогой, вернись. Я страшно перед тобой виновата. Мне следовало тебя предупредить и получить согласие, прежде чем вовлекать в сомнительные игры. Казни меня, но не бросай. Если ты этого требуешь, я обещаю: никогда не будет других рядом с нами. Твоя Анна».


Глеб не ответил на письмо.

15

Юбилейный концерт ЛИТО вклинился между майским Днем труда и праздником Победы. Пасмурная погода способствовала притоку зрителей в зал, расположенный рядом с парком. На этот раз на выступление Иветты пришел и Бузыкин, благо все происходило рядом с их домом, а не в центре, как обычно. Он не одобрял ее посещение литературного клуба, однако и запретить не мог. Иветта! перестала быть послушной девочкой: годы придали ей запас прочности. На концерт собиралась и Анна, ее Иветта пригласила лично. Ей хотелось продемонстрировать успехи дочери, а заодно показать, что все у нее в порядке.

Анна пришла не только из-за матери, она надеялась встретить здесь Глеба. Интуиция подсказывала ей, что сейчас, когда они в ссоре, тот может оказаться здесь. И Петр его будет тянуть, и ностальгические чувства к Иветте. Однако справляться заранее она не стала. У нее тоже есть самолюбие: раз Глеб не ответил на электронное письмо, она изменит тактику, будет держать дистанцию. Но, увидев в центре зала Глеба, Анна не выдержала, тут же устремилась к нему. Ей даже пришлось попросить его соседку передвинуться на одно место. Глеб обрадовался Анне, но виду не подал: он хотел ее помучить. Иветта тоже пусть посмотрит на них, она еще пожалеет, что так бездумно ушла от Глеба.

Редкое единение в мыслях: никто из действующих лиц этого треугольника не хотел выставлять напоказ собственные переживания. И тем самым еще больше вводил в заблуждение остальных.

* * *

Занавеса на сцене не было. Кружковцы сидели лицом к залу, заняв ряд стульев у задней стены Они по очереди вставали, делали три шага к микрофону, пели под гитару или читали свои стихи, а после выступления спускались в зал, сливаясь со зрителями. Фамилия Иветты стояла в хвосте списка. Она попросила об этом Петра, чтобы справиться с волнением, которое всегда охватывало ее на сцене. И сейчас она с тревогой рассматривала зал. Постаревший, но по-прежнему вальяжный Бузыкин восседал в первом ряду, величаво опираясь двумя руками на трость. Он ободряюще улыбнулся Иветте. Рядом ютились литовцы, не принимающие участия в концерте. На ближних рядах расположились знакомые и друзья «артистов», а в конце зала – случайные зрители, укрывшиеся от ненастья. Иветта искала взглядом только двоих. Она не сомневалась, что дочь придет с Глебом. Правда, Петр как-то обронил, что Глеб вновь живет в своей квартире. Но Иветта не придала этому значения: милые бранятся – только тешатся. Ожидание ее подтвердилось. Вон они, в первом ряду за проходом, разделяющим зал на две половины. Разумеется, опять вместе. Иветта демонстративно вскинула голову и стала смотреть поверх голов зрителей.

Наконец подошла ее очередь. Глеб прищурился, пытаясь лучше разглядеть родное лицо. Он уже высмотрел ее среди поэтов, но перед микрофоном она выглядела особенно эффектно. За минувшие месяцы Иветта заметно преобразилась. Она стала держаться свободнее, увереннее: ведь ей нечего было терять. На сцене стояла стройная подтянутая женщина, издали казавшаяся совсем молодой. Тонкие сиреневые брюки и полупрозрачный удлиненный кардиган придавали Иветте артистический шарм. Почти не видны были легкие, без оправы очки – лишь едва заметные серебристые полоски, вровень с бровями, удерживали их. А прическа? Иветта отказалась и от кудряшек, и от былой пушистости. Волосы естественной волной чуть колыхались над высоким лбом. В эти минуты Иветта казалась Глебу совершенством. И не только спортзал придал красоту ее телу. Отвергнутая любовь сжигает килограммы быстр ее физических упражнений.

Закончив читать стихи о Петербурге, Иветта смущенно откашлялась и очень тихо объявила:

– А сейчас я хочу прочитать вам одно лирическое стихотворение, не связанное с юбилеем города. Простите маленькую вольность. – И почти шепотом начала:

Костер вчерашний догорает.

Последним искрам краток счет.

А все, что сердце наполняет,

К тебе по-прежнему влечет.

Прости, огнем моих желаний

Ты был смущен и опален,

Но жизни новым испытаньем

От наважденья исцелен.

Прощай! Я верю, не напрасно

С собой вела я долгий спор.

Та искра, что в костре угасла, —

Мне дар сердечный и укор.

Воцарилась тишина. Потом раздались бурные аплодисменты. В сердцах слушателей нашли отклик и эти строки, и взволнованная интонация исполнительницы, скрывшая мелкие огрехи стиха. Придирчивые женские взгляды не оставили без внимания и безукоризненный вид поэтессы, и ее элегантный костюм, и прическу. А мужские глаза нацелились на четкую линию бедер, обтянутых лиловым трикотажем. Глеб ощутил чувство невосполнимой потери, смешанное с непреодолимым желанием приблизиться к Иветте, обнять ее, поздравить с успехом!

Выступление Иветты завершило концерт. Глеб быстро встал и направился к маленькому столику у входа, где продавались тоненькие брошюры – поэтические сборники выступавших поэтов. Тут же толпились и сами поэты: они охотно раздавали автографы. Основными покупателями были друзья и знакомые поэтов, но вокруг Иветты образовалась толпа почитательниц, вовсе не знакомых ей. Стихи, прочитанные этой одухотворенной женщиной, затронули больные струны ее сестер по несчастной любви. Глеб в ожидании, пока кольцо поклонников рассосется, купил новую книжку Иветты и бегло ее пролистал. Сколько боли в ее стихах, сколько неизбывной любви к нему! Щемящее чувство вины и растерянности охватило Глеба.

Чуть в стороне от Иветты беседовали Анна и Бузыкин. Каждый из собеседников старался выведать у другого нечто важное для себя. Бузыкин интересовался прошлыми отношениями Глеба и Иветты, Анна пыталась определить, насколько устойчив новый гражданский брак ее матери.

Наконец Глеб протянул Иветте книжечку:

– Можно и мне пару слов на память?

Руки, принявшие книжку, мелко затряслись. Иветта постаралась унять предательскую дрожь, но пальцы не слушались хозяйку. Она поставила лишь корявый росчерк:

– Остальное в стихах.

– Я как-нибудь заеду к тебе в бассейн, – вполголоса бросил Глеб, уже оттесняемый желающими получить памятную надпись.

Бузыкин наблюдал за неожиданным успехом Иветты с двойственным чувством. С одной стороны, он гордился, что эта женщина – а следовательно, и ее успех – принадлежит ему. Но с другой, все эти пожелания на книжках вызывали у него ревность, хотя он снисходительно относился к любви, переложенной на бумагу. Главное, чтобы никто не посягнул на саму Иветту! Бузыкин неторопливо достал очки из нагрудного кармана пиджака, водрузил на нос и попросил у Глеба его экземпляр. Увидев сиротливый росчерк рядом с заголовком, удовлетворенно произнес:

– Да-с, не слишком пространная надпись.

Анна, заглянувшая в книгу через плечо Бузыкина, тоже осталась довольна. Затем по-хозяйски взяла Глеба под руку и вывела из зала. Дождь недавно прекратился, из-за туч снова выглянуло солнце. Анна держалась с Глебом так, будто и не было между ними ссоры.

– Пойдем покатаемся в парке на лодках.

Глеб согласился и покататься, и посидеть в кафе на открытом воздухе, но мысли его были целиком заняты Иветтой. А потому он отказался от предложения Анны подвезти его, решительным шагом направился к метро. Анна нырнула в отдающую металлическим блеском машину и понеслась на бешеной скорости. Талона делала всегда, когда ее планы срывались.

* * *

Впечатления поэтического вечера постепенно блекли, но Глеб целую неделю пребывал в размышлениях: вернуться ли ему к Анне, добиваться ли расположения Иветты? Неожиданная встреча на Фонтанке с охранником Алексеем положила конец его колебаниям. Глеб шел к себе домой, а Алексей в противоположную сторону. Конечно, Лешак мог идти куда угодно, но пока направление его движения совпадало с дорогой к Анниному дому.

Они кивнули друг другу, и Глеб решил проверить догадку:

– Лешак, постой!

– Ну?

– Ты к Анне топаешь?

– Ну?

– Та-ак. Вы продолжаете встречаться?

– А ты думал!

– Она меня, между прочим, назад звала.

– Ну и что?

– Она тебя не любит.

– Знаю.

– Тебе это по фигу?

– А тебе по фигу, что она твоего зародыша загубила?

– Ты о чем? Что ты несешь?

– У тебя похороны были, помнишь? А она исчезла.

– Она работала над программой.

– Ха-ха. Скажи еще, пирожки стряпала. Я сам ее тогда провожал в клинику. Она знает, что на меня в любом деле положиться можно.

Глеб ошарашенно смотрел на соперника. Алексей невозмутимо курил, с тайным злорадством наблюдая за реакцией Глеба. Тот тоже закурил, пытаясь осмыслить услышанное:

– Зачем? Ведь ей уже двадцать восемь. Самое время рожать. И я бы против ребенка не возражал. Почему она мне ничего не сказала?