Луи Бриньон - Валутина гора

– Разумеется! – ответил несколько удивлённо Арсанов старший и ещё раз попросил прощения за поведение своего сына.

– Да забудьте граф. Забудьте. – Милостиво произнёс Абашев. – По молодости с кем не бывает? Кровь то кипит.

Арсанов старший испытывая огромное облегчение, отошёл от Абашева. С отцом он поговорил. Осталась дочери принести извинения. Он поискал её среди гостей, но так и не нашёл. Да и не смог бы найти по очень простой причине. Виктория покинула зал сразу вслед за Петром, только он этого не заметил.

Виктория не долго искала своего жениха. Она его нашла его перед входом в особняк. Пётр стоял, опираясь рукой на колесо кареты. Голова у него была задрана вверх. Рот открыт. Он занимался тем, что выпускал изо рта струи пара и следил за их направлением. Виктория молча встала рядом с ним. А затем взяла его руку в свою и с болью спросила:

– Что с вами происходит Пётр? Почему вы так странно себя ведёте? Неужели вы не видите, что оскорбляете всех вокруг своим абсолютно бесцеремонным поведением? Как же так можно жить?

– Я по другому не умею сударыня, – не глядя на неё ответил Пётр. – Мне нужна вся жизнь целиком, а не её крохи.

Я вас не понимаю Пётр!

– Ну и слава богу!

Пётр отпустил колесо и повернулся к ней лицом. Глаза были слегка мутными, но это не помешало ему принести извинения.

– Простите меня сударыня! Перед вами я виноват. А что до остальных…до них мне дела нет. Нравится им моё поведение или нет, меня совершенно не заботит.

– Вы не в себе Пётр! – обеспокоено заметила Виктория, – вы даже не понимаете насколько неприлично звучат ваши слова. Приглашать в дом гостей, а потом оскорблять их…неправильно. Нельзя так поступать.

– Для оскорблённых есть вот это, – Пётр похлопал по эфесу сабли, – или это – он двумя пальцами изобразил пистолет. – И вообще сударыня…я хотел бы остаться один. Надеюсь, я не слишком огорчу вас, если скажу, что не нуждаюсь в нравоучениях. У вас же есть слуги сударыня…так используйте своё красноречие для них.

– Сударь! – бледная Виктория присела в реверансе, а затем развернулась и вошла в дом. Пётр ей вслед поклонился, а затем глубокомысленно изрёк.

– Только и знают, что уму учат! Надоело всё до чёртиков. И это общество, и это имение. Эх, друзей моих бы сейчас да в трактир. На славу бы повеселился. Кузьма,…где ты, чёрт бы тебя побрал!

Пётр нетвёрдой походкой вошёл в особняк и сразу поднялся в свои покои. Там он прямо в одежде плюхнулся на постель и мгновенно заснул. Чуть позже, бал по настоянию Виктории покинули Абашевы. А вслед за ними, начали постепенно расходиться гости. Пётр так и не возвратился назад, чего ожидали практически все. И этот поступок несомненно явился серьёзным оскорблением для общества. Как ни старался Арсанов старший поддержать веселье и задержать гостей, ничего не получалось. Один за другим все покинули имение. Перед отъездом многие бросали на него сочувственные взгляды. Арсанов старший и без того понимал, в какое неприятное положение перед обществом поставил его Пётр. По этой причине, он прежде всего отправил несколько слуг на его поиски. Узнав, что сын спит пьяный, он пришёл в ярость и незамедлительно отправился к нему в покои. Однако все его попытки разбудить Петра ни к чему, ни привели. Тот спал беспробудным сном. Откуда ему было знать, что со времени приезда, Пётр впервые нормально заснул. В итоге, он вышел из покоев ещё более разозлённым. Он пообещал себе, что поутру серьёзно поговорит с сыном. Его поведение переходили всякие границы. Оттуда Арсанов старший спустился на второй и этаж и прошёл в левое крыло, к покоям Анастасии. Она сразу откликнулась на стук. Анастасия и не думала спать. Произошедшее беспокоило её не меньше чем Арсанова старшего. Анастасия взяла опекуна за руку и усадила на диван, а сама села перед ним на низеньком табурете обшитым бархатом. Руки Арсанова старшего безвольно свисали вниз. Лицо выражало одновременно и гнев и растерянность.

– Ума не приложу, как обуздать его дикий нрав. Вот и тебя сегодня обидел. Я видел, что ты не хотела с ним танцевать. Но Пётр,…Пётр даже не подумал об этом. Он заставил тебя танцевать в этот непонятный, дурацкий танец. Выставил на всеобщее посмешище. Не знаю Анастасия, как я смогу загладить его поступок…

– Не думайте об том батюшка, – успокаивающе произнесла Анастасия, – он был немного пьян, вот и позволил лишнее. Я уже забыла обо всё. И вы забудьте. Я уверена, что подобное более не повторится – на последних словах, Анастасия поймала себя на мысли, что явно кривит душой. Она наоборот, была уверена в том, что можно ждать новых неприятностей от Петра Арсанова.

– Благодарю тебя дитя моё, благодарю, – с чувством произнёс Арсанов старший, – у тебя доброе сердце. Я засну спокойно, ибо ты дала мне это спокойствие. А поутру,…поутру я обязательно поговорю с Петром. Я не собираюсь подобное поведение, и он должен со всей ясностью это осознавать.

Видя, что опекун встал, Анастасия тоже поднялась. Он молча поцеловал её в лоб и, пожелав спокойной ночи, покинул её покои. Его визит и Анастасию несколько успокоил. Она чувствовала, что необузданный нрав молодого Арсанова начинает пугать её. Анастасия, не раздеваясь, легла на постель и задумалась. Она пыталась понять поведение Петра Арсанова. И почти сразу же пришла к выводу, что он непредсказуем в своих действиях. Вначале, он заявляет, что не хочет её видеть, а затем этот странный разговор и…этот танец. Вспоминая танец, Анастасия пришла в смятение. В движениях Петра Арсанова, явилось как откровение нечто безумное, страстное…которое не только пугало, но и непостижимым образом притягивало её. Танцуя с другими, Анастасия и в малой части не испытала того головокружительного восторга который ощущала во время танца с Петром Арсановым. Это больше походило на безумие, чем на танец. Но, тем не менее, она испытала нечто такое, чего прежде никогда не испытывала. Что именно она не знала. Она не могла дать название этим чувствам. И всё же, она должна поговорить с ним по поводу произошедшего на балу. Подобное поведение не допустимо. К тому же, у него есть невеста. Он всегда должен помнить об этом. Он должен уважать её доброе имя. Я поговорю с ним. Я поставлю его на место. Пусть знает, что в моём присутствии он не имеет права выказывать свой скверный характер. Это была последняя мысль Анастасии. Она так и заснула в одежде. Позже в покои пришла Маша, её служанка. Она раздела спящую Анастасию и накрыла пуховым одеялом.

Пётр чувствовал себя омерзительно. Спускаясь по лестнице в гостиную, он восстанавливал в памяти все события вчерашнего вечера. Он пытался понять, не обидел ли кого ни будь из гостей ненароком. Вроде ничего такого на память не приходило. Следовательно, отец просто захотел его увидеть, поэтому и позвал. Пётр остановился перед дверью гостиной и оглядел себя. Вернее он оглядел измятую одежду, которую так и не сменил после бала. После разговора переоденусь – решил он, и смело вошёл внутрь и…остановился как вкопанный. Отец сидел не на привычном месте за столиком, а на диване. А рядом с ним сидела… Анастасия. Едва он подумал о том, зачем она сюда пришла, как раздался гневный голос отца.

– Прежде чем мы начнём разговор, я требую, чтобы ты немедленно…слышишь, Пётр немедленно попросил прощения у Анастасии!

Не успели отзвучать слова отца, как Пётр подошёл к Анастасии и встав в почтительную позу принёс извинения, а вслед за ними негромко спросил у отца:

– Я сделал, как ты велел. Теперь бы неплохо узнать, за что я извиняюсь.

– За что? – поразился Арсанов старший, – и ты ещё спрашиваешь?

– А что? Не должен? – голос Петра прозвучал не совсем уверенно. Он покосился на Анастасию, на губах которой появилась широкая улыбка. Снова раздался гневный голос отца.

– Ты едва ли не похитил Анастасию из рук Ганецкого, тем самым глубоко оскорбив его. Ты угрожал ему. И не надо было слышать слова. Все прекрасно видели, что он напуган. Конечно, зная твою репутацию, ему не оставалось ничего больше как уступить. Но ты не остановился на этом, ты Пётр ещё с вызывающей наглостью вручил ему свой бокал. Унизив тем самым его дворянское достоинство. Заставил его стоять с этим бокалом. А в конце набрался наглости забрать этот бокал обратно. Все вокруг были просто уверены, что ты убьёшь Ганецкого, настолько мрачно ты выглядел. Только непонятно по какой причине.

– Ганецкий держал её за руку! – невзначай вырвалось у Петра. Он сразу же пожалел о своих словах. На него уставились две пары удивлённых глаз.

– Ну и что из того? – Арсанов старший удивлённо приподнял брови, – Ганецкий вёл Анастасию на танец.

– Об этом я не подумал!

На этот раз Арсанов старший покосился на улыбающуюся Анастасию, а после вновь обернулся к сыну и заговорил, почти с прежним гневом в голосе.

– А надо было думать Пётр! Надо было! Надо было думать, прежде чем заставлять Анастасию танцевать…. Ты глубоко оскорбил своим поведением Абашевых, а потом и всех гостей без исключения.

– И как я же оскорбил гостей? – удивлённо поинтересовался Пётр.

– Он ещё спрашивает? – Арсанов старший не на шутку рассердился, – а кто недвусмысленно намекнул всем собравшимся на дуэль? Может, это не ты был Пётр? А потом оставил всех и пошёл спать. Выказав тем самым полное неуважение обществу.

– Достаточно отец, – твёрдым голосом прервал его Пётр, – я человек чести и ты это знаешь лучше, чем кто либо другой. Неважно, какой поступок я совершил, но насмехаться надо мной, никому не позволено. Произнесённые мною слова исключали всякого рода замечания, которые могли быть отпущены в мой адрес. И за это я не собираюсь ни оправдываться, ни извиняться.

– Наглец! – гневно вскричал Арсанов старший, – как ты смеешь со мной разговаривать в таком тоне.

Взор Петра вспыхнул, но тут же погас. Он тихим голосом попросил отца.

– Прошу вас, не повторяйте этого слова. Если необходимо я попрошу прощения у тех людей, которых вы мне укажете. Я сделаю всё что угодно. Только не повторяйте слов подобных тому, что вы только произнесли. Иначе…иначе я не смогу находится рядом с вами.

Закончив говорить, Пётр поднял на отца открытый взгляд, в котором читалась решимость. Анастасия ни на минуту не усомнилась в том, что он выполнит свою угрозу. Она умоляюще посмотрела на Арсанова старшего. Тот ответил успокаивающим взглядом. А затем негромко приказал сыну.

– Поедешь к Абашевым. Принесёшь извинения. И помни Пётр, ещё одна такая выходка…и мне придётся не только повторить это слово, но и сказать гораздо больше. Хотя бы в отчем доме не показывай свой нрав, иначе нам с тобой придётся расстаться.

Высказав откровенно свои мысли, Арсанов старший покинул гостиную. Едва он ушёл, как раздался голос Анастасии.

– Я тоже хотела бы с вами поговорить сударь! – Анастасия встала и устремила на него неприязненный взгляд.

– И что же вы хотите мне сказать сударыня? – осведомился у неё Пётр.

– В тот день, когда вы сказали, что не хотите меня видеть,…я думала о вас. Мне казалось, что я нарушила семейную идиллию. Я считала во всём себя виноватой. Сейчас же, наблюдая за тем, как неуважительно вели вы себя с отцом, я пришла к другому выводу.

– Очень интересно послушать!

– Не смейте насмехаться надо мной! – Анастасия бросила гневный взгляд на Петра. У того на губах застыла грустная усмешка.

– Вы снова ошиблись сударыня!

– Вы обладает весьма скверным характером – не слушая его, продолжала гневно говорить Анастасия, – вы совершенно бесчувственный человек. Вы используете слабости людей, прекрасно зная, что они вас бояться. И это ещё более гнусно с вашей стороны. Я рада тому, что не понравилась вам, ибо вы мне глубоко ненавистны и омерзительны. Вы…Анастасии пришлось замолчать.

Пётр резко развернулся и, не произнося ни единого слова, пошёл к выходу. Не останавливаясь, он вышел из особняка и едва ли не бегом направился в сторону конюшни. Войдя в конюшню, Пётр прижался спиной к стене и, схватившись двумя руками за голову, прошептал:

– Почему я не мёртв? Почему? И как я смогу жить после этих слов?

Поздней ночью, Граф Салтыков неслышно вошёл в кабинет Российского императора. Александр выглядел усталым. Лицо выражало лёгкую растерянность. Он сидел за столом украшенным позолотой. Верхние пуговицы камзола были расстёгнуты. На столе, перед царём стояла чернильница с пером и бумага. Салтыков низко поклонился. В таком положение он и оставался, дожидаясь высочайшего дозволения заговорить.

– Проходите граф. Надеюсь, вы принесли хорошие вести? – разговаривая с Салтыковым Александр, смотрел на бумагу. Едва Салтыков подошёл близко к столу, как царь придвинул к нему бумагу и негромко произнёс:

Карамзина рука! Ругает меня, чем попадя. Тильзитский договор называет не иначе как преступлением. А назначение на должность государственного секретаря Сперанского – называет большой ошибкой.