Алина Кускова

Вам хорошо, прекрасная маркиза?

© Кускова А., 2014

© Оформление. ООО Издательство «Эксмо», 2014

* * *

Глава 1

Все хорошо, прекрасная маркиза, Дела идут и жизнь легка

В декабре в театре всегда витал запах мандаринов. По утрам проводили новогодние утренники, на которых детям в театральном фойе, где установили огромную наряженную елку, упирающуюся макушкой в потолок, вручали подарки. Они, возбужденные и восторженные, тут же на месте разрывали красочные упаковки и, как саранча, поедали сладости и фрукты. А потом, довольные, сидели на спектакле и хлопали в ладоши. И это создавало необыкновенно праздничную атмосферу, одновременно уютную и торжественную.

Я пробиралась к Заславскому, чтобы позвать его на последнюю примерку фрака, в котором он должен был играть вечерний спектакль. Навстречу бежала толпа дошкольников. С криками:

– Не так! Не так! Ты пел неправильно про елочку!

– Плохой Дед Мороз!

– Он ненастоящий!

Впереди детей бежал запыхавшийся Заславский, поддерживая полы длиной красной шубы. Я поняла, что он по традиции переврал слова известных детских песен, за что ему досталось от ушлой ребятни. Да, у нас замечательные артисты в театре! Ну есть у них свои маленькие слабости. Пожилого актера подводила память. Но на взрослых постановках он всегда выкручивался, заменяя забытые фразы на схожие реплики из разных спектаклей и фильмов. С детскими так не получалось, за что Заславский и получал. Я встала впереди бегущей на меня детворы и заслонила от них артиста. Пока за углом он отдышался, я сказала детям, что настоящий Дед Мороз только что зашел в зрительный зал. И они дружно побежали туда.

Заславский поблагодарил меня и поклялся, что это был последний спектакль в его жизни.


А вечером состоялась демонстрация на сцене первого сшитого мною фрака. Ну почти только одной мной. Ведь я тоже много сделала, чтобы он появился на Заславском.

– Лорд Гринворд, что с вами?

– Леди Риана, я болен!

– Ах, лорд Гринворд, насколько серьезен ваш недуг?!

– Леди Риана, он разбил мне сердце! Парализовал душу, атрофировал мозги.

Бум-с! И лорд Гринворд припадает на колено, одной рукой держась за сердце, а вторую протягивая леди Риане. Я вздрагиваю, вспоминая, как в прошлый раз Заславского прихватил радикулит и пришлось вызывать «Скорую помощь».

– «Я старый солдат и не знаю слов любви»…

Фраза из другого спектакля – Брэндона Томаса «Тетка Чарлея».

О! Только этого не хватало! Заславский снова забыл текст и занялся самодеятельностью. Привычка цитировать фразы из известных кинофильмов и спектаклей скоро выйдет ему боком. Режиссер его убьет. Нет, скорее, уволит, что грозился сделать пару дней назад. И кому будет нужен шестидесятилетний артист, умеющий только паясничать на сцене? Мне искренне жаль Заславского, хоть артист он средний, но человек-то хороший.

– Катерина, вот ты где…

Ко мне за кулисы подплыла Ванда Вольфовна с неизменной сигаретой в зубах. Сигарета ненастоящая, эрзац, моя руководительница и по совместительству главная костюмерша театра в который раз бросала курить.

– «Я старый солдат и не знаю слов любви»…

Его что, заклинило?!

– Старый дурак, – ехидно бросила Заславскому на сцену Ванда Вольфовна и улыбнулась. Сигарета при этом грозила вывалиться, но чудом удержалась в ее желтых зубах.

– Старый дурак, – повторил за ней Заславский и повернулся в нашу сторону.

Ванда Вольфовна знала реплики наизусть. Ее покойный муж, которого я в живых не застала, подрабатывал написанием сценариев. И этот спектакль о неземной любви старого лорда и пожилой леди сочинил именно он.

– Я старый дурак, – ехидничала Ванда Вольфовна, оттягивая подсказку.

– Я старый дурак, – покорно повторил Заславский, понимая, что угодил в ловушку.

– «И готов бросить к вашим очаровательным ножкам весь мир», – процитировала, смягчаясь, Ванда.

– Я готов забросить весь мир…

Заславский в своем репертуаре! Опустил пару слов, и фраза приобрела совершенно иной смысл.

– Ноблесс оближ, леди Риана. Перевожу – благородство обязывает.

– Вы весьма благородны, лорд Гринворд…

– Катерина, пойдем!

– Еще немного, Ванда Вольфовна! Еще чуть-чуть, – прошу я.

Нет, не из-за Заславского, безбожно перевирающего дальше текст, я хотела задержаться за кулисами. Тот, на кого я время от времени поглядывала, сидел в первом ряду зрительного зала и не сводил со сцены глаз. Серых, стальных, пронзительных. По большому счету, этого парня красавцем назвать можно было с большой натяжкой. Но что-то особенное и демоническое в нем явно присутствовало. Я заметила, что приходил он третий вечер подряд и неотрывно смотрел на актеров. Завзятый театрал? Вряд ли. Нормальный человек не пойдет третий раз на одну и ту же дурацкую постановку. Тем более что перед Новым годом полно премьер! Ох, извините меня, Ванда Вольфовна, но ваш муж шедевры явно не писал. Парень влюбился? Но в кого? В леди Риану? Ей тоже под шестьдесят. Ну не в Заславского же, в самом деле! Хотя между репликами леди Рианы и лорда Гринворда, появлялась смазливая горничная. Но я в третий раз внимательно наблюдала за реакцией сероглазого парня. Нет, не ради нее он здесь сидел.

– Катерина, пош-ш-ш-ли, – зашипела позади меня Ванда Вольфовна и потянула за блузку.

Я любила торчать за кулисами и наблюдать не за игрой актеров, а за тем, как на них смотрятся мои костюмы. Вообще-то я хорошо шью. Крою тоже сама. Всему этому меня научила бабушка, проработавшая всю сознательную жизнь в ателье женской одежды. Мама науку кройки и шитья постигать не стала, она работала экономистом, но всю жизнь мечтала о сцене. Благодаря ее связям я попала в этот театр. Благодаря Ванде я попала не на сцену в качестве статистки, а в пошивочный цех. Конечно, про цех это я слишком громко сказала. Мы обитали в двух больших комнатах, одна их которых была гардеробной, забитой сценическими костюмами.

Кинув последний взгляд на сероглазого, мучимая догадкой, что же ему на самом деле нужно в нашем средненьком театре, я пошла следом за Вандой. Мне предстояло отгладить костюмы к следующему выступлению. На этот раз на сцене собиралась блеснуть красотой и изяществом форм наша прима. Но не о ней речь.

Если кто-то подумал, что я завидовала ее красоте, то ошибся. Безусловно, я не являла собой образец Музы Микеланджело или красотку Мэрилин Монро, но определенный шарм у меня был. В результате чего к двадцати восьми годам у меня в наличии имелось дважды разбитое сердце, один вялотекущий роман и масса надежд на светлое будущее.

Гримерка Заславского по иронии судьбы располагалась как раз напротив нашего пристанища. Профессионально орудуя утюгом, через полчаса я услышала его зычный бас, от которого дребезжали тонкие стенные перегородки:

– Пшел к черту, Богомольцев! Умри, несчастный! Я все сказал.

Хлопнула дверь, погас свет… У нас всегда гас свет, когда кто-то хлопал дверью. Я не понимала связи между этими двумя явлениями, но она определенно была. На всякий случай отключив утюг, я вышла в коридор. Там, грозно размахивая кулаками в сторону двери Заславского, стоял режиссер Богомольцев.

– Собирай свои манатки и проваливай! – кричал он, обращаясь непосредственно к двери.

Дверь многозначительно молчала.

Увидев меня, Богомольцев едва не задохнулся от ярости, гикнул и понесся вскачь к выходу. На мгновение в коридоре воцарилась зловещая тишина. Я испуганно прислушалась, не раздастся ли щелчок курка пистолета. Заславский грозился покончить жизнь самоубийством, если его выставят из театра. Мне было б его жаль.

Я постучалась к нему.

– Изыди, сатана!

– Это не сатана, Иван Сергеевич, это я, Катерина.

– Катерина? – трагически простонал актер. – Тогда входи!

Мужчины довольно непредсказуемые создания, я это знала. Но каждый раз сомневалась. Вот и уволенный Заславский представлялся мне стоящим у окна с приставленным к виску пистолетом. Наяву он сидел в кресле и наливал себе водки в большой граненый стакан.

– Может быть, не надо? – тоскливо поинтересовалась я, собираясь начать успокаивать человека.

– Надо, Катя, надо, – тоном Гамлета произнес Заславский и поднес стакан ко рту.

И тут в дверь постучали.

Интеллигентно так постучали, можно сказать, что поскреблись. Мы с Иваном Сергеевичем напряглись. В нашем театре так никто не мог просить разрешения войти. Значит, гость был пришлый, не от мира сего и, чем черт не шутит, вполне возможно – поклонник Заславского. Давненько их не было у старого актера. В таком случае можно было привести Богомольцева и ткнуть поклонником в его наглую морду, указав, как народ любит и ценит Ивана Сергеевича.

– Все хорошо, прекрасная маркиза, – пропел Иван Сергеевич, подмигивая мне.

– Дела идут, и жизнь легка, – подпела ему я.

Мы переглянулись, и я толкнула дверь, открывая ее.

Каково же было мое удивление, когда на пороге показался сероглазый!

Неужели я обманулась насчет великих талантов Заславского?! Этот симпатичный проницательный парень приходил на спектакли ради Ивана Сергеевича?! Давно пора научиться разбираться в людях, мир на самом деле не так жесток…

– Добрый вечер, – сказал сероглазый и приподнял бровь, глядя на меня.

– И вам того же, – хмыкнула я, стараясь не волноваться.

Есть у меня такая глупая привычка. Если мужчина мне нравится, то я начинаю краснеть, бледнеть и даже дрожать. Но если мне все равно, какие у него глаза, то ничего подобного не происходит.

– Давыдов, – представился он, протягивая руку Заславскому.

– Заславский, – пожал ее тот.

– Очень приятно.

– Весьма признателен.

Мужчины, они такие… мужчины.

– Я хотел бы поговорить с вами на довольно щекотливую тему, – начал Давыдов и покосился на меня.

– Баронесса! Пошла вон!

Смотрели оперетту Иоганна Штрауса-сына про летучую мышь? Так вот эта фраза оттуда. И на этот раз она относилась непосредственно ко мне.

– Так нечестно, – заявила я упрямо. – Отсылать меня на самом интересном месте!

– Боюсь, – прищурился Давыдов, – вас мое предложение не заинтересует.

– А вы не бойтесь, – подсказала я ему, – говорите.

– Катерина! – повысил голос Заславский. – Я что сказал? Придешь позже.

Конечно, у меня было чувство гордости и все такое. А еще мне очень нравился Давыдов. Нет, не до такой степени, чтобы я увидела его и сразу безоглядно влюбилась. Но захотелось постоять рядом с ним подольше, вдыхая аромат парфюма для настоящих мужчин. Его еще рекламировали по всем телеканалам. Парфюм, конечно, рекламировали, а не Давыдова. Хотя я б на месте рекламщиков задумалась над этим вариантом.

– Позже это когда? – ненавязчиво, как мне показалось, спросила я.

– Когда мы завершим наш разговор, – вместо Заславского ответил Давыдов.

– Тогда одна нога там, другая здесь? – игриво попятилась я к двери.

– Обе – там, – рявкнул в нетерпении Заславский и выставил меня за дверь.

А я еще пришла ему посочувствовать!

Мир жесток и несправедлив. Особенно жестоки некоторые особи мужского пола, возомнившие себя непревзойденными красавцами! Нет, определенно в Давыдове что-то было, что цепляло и не отпускало, как липкая лента наивную муху.

Вот женский мир гораздо умнее и изворотливее мужского. Я громко для вида топотала, показывая вид, что ухожу навсегда, а сама тем временем припала к замочной скважине. Хорошо, что двери, как и сам театр, были старые и такие древние, что еще помнили Гражданскую войну. Воевать я не собиралась, без меня как-нибудь обойдутся, а вот послушать, о чем мужчины будут говорить, мне захотелось до умопомрачения. Когда меня одолевало любопытство, то я, как всякая нормальная девушка, теряла над собой контроль.

– Мое положение обязывает… ш-ш-ш-ш-ш…

– Мне нужно подумать… ш-ш-ш-ш-ш…

– Времени мало… ш-ш-ш-ш-ш…

– Пять минут… ш-ш-ш-ш-ш…

Шептуны, блин! Я досадовала, что половину услышать не смогла. А наверняка-то дело стоящее, иначе бы Заславский вообще не думал. Он и мозги – это разные категории человеческого бессознательного. М-да, иногда я могу завернуть такую заумную фразу, что сама ее не понимаю. Ну, в ообщем, вы меня поняли…

– …ш-ш-ш тысяч…

– Хорошо! Я согласен! – внезапно прогромыхал голос Заславского. – Ваши доводы кажутся мне довольно убедительными.

На что он подписался?! Почему так быстро сдался? Сумма слишком велика? Ох, Иван Сергеевич, большие деньги приносят большие беды, вам ли этого не знать…

– Тогда мне еще нужна жена, – решительно сказал Давыдов.

О, эту фразу я слышала отчетливо.

– Ваша дочь, – уточнил он.

– Моя дочь?! – задумался Заславский.

Я поняла, что ничего не поняла. Откуда у закоренелого холостяка Заславского дети? Возможно, я просто мало о нем знала. Вдруг он не холостяк, а разведенный? И у него в наличии пять бывших жен и куча детей, мал мала меньше. Ванда Вольфовна говорила, что Заславский всю жизнь любил только ее одну. С его стороны это была жертвенная любовь без взаимности. Впрочем, моя наставница признавалась, что поначалу взаимность была, и какая! Их с Иваном Сергеевичем уносило на волнах безумия в мир страсти и грез. Но потом Заславский как-то после спектакля остался наедине с поклонницей, а затем после еще одного спектакля со второй… Ванда Вольфовна его бросила и вышла замуж за другого.