– Катя, не отвлекайся, свети прямо!

Ему это письмо дороже всего на свете?!

– Я не настаиваю, Артур, но у меня уже глаза от этого запаха режет.

– Действительно, воняет дымом. Открой дверь!

– Не могу.

– Катя, ну что за «не могу», в самом деле?!

– Не могу потому, что я свечу тебе!

– Солнышко мое ясное, как же мне с тобой хорошо, – довольно пропел увлеченный делом Артур.

В любое другое время я бы обрадовалась, но сейчас у меня полились слезы. Едкий дым буквально выедал мне глаза.

– Артур, милый, ты только не волнуйся, – сказала я нарочито твердым, спокойным голосом. – Только мне кажется, что конюшня горит!

– Что?

– Конюшня запертой была, а в ней кобыла умерла…

– Катя, я рад, что ты поешь. Кстати, у тебя приятный голос.

– Скажи мне еще что-нибудь приятное, милый…

Я всхлипнула. Разве я могла предположить, что он променяет меня на кусок бумаги, пусть даже раритетной?!

– Катя!

– Очень приятно, да.

– Катя! Что ты сидишь?! Мы же горим!

– Я только что тебе об этом сказала.

– Не время устраивать разборки, – Артур вскочил так быстро, что я уронила фонарь. – Видишь окно?! Двери – напротив него! Пробирайся быстрее!

– А ты?

– Я сейчас еще немного попытаюсь…

– Я без тебя не пойду!

– Катя! Как ты смеешь меня не слушаться?!

– Не пойду, да. Я не смогу открыть двери, они тяжелые. И я не хочу, чтобы ты тут оставался.

– Огня не видно, он еще далеко…

– Артур! Что ты говоришь?! Конюшню подожгли! Мы горим, а ты думаешь о письме?! Да ни один раритет в мире не стоит человеческой жизни! Тем более – двух.

Я схватила его за руку и потянула за собой. Он нагнулся, поднял фонарик, чертыхнулся… Ах, как мне все же нравится эта его милая привычка…

И тут мы увидели огонь.

А в нем – живого человека!

Он плясал среди вспыхнувших остатков сена, бодро перебирая ногами и отмахиваясь от дыма.

– Костик! – узнала я танцующего поджигателя. – Что ты тут делаешь?!

И, глотнув дыма, закашляла.

– Костик?! – взревел Артур, бросаясь к нему. – Какого дьявола ты тут делаешь?!

Он схватил студента за шкирку и потащил к выходу.

– Катя! – рявкнул мне. – Иди за мной!

Чего уж – иди, я побежала.

Нам удалось открыть дверь благодаря тому, что на улице стоял крепкий мороз, и металлическая ручка не успела раскалиться добела.

– Там письмо! – трагически простонал Костик, коленками рухнув в снег, словно собирался молиться сгорающей святыне.

– Быстро пошли отсюда, – скомандовал Артур, поднимая его. – Пламя в любой момент может перекинуться на нас!

– Да, – поддакнула я своему нанимателю, – мы слишком близко стоим от очага пожара!

– Вы не понимаете, – стеклянным взглядом одарил нас Костик. – Там письмо Пушкина! Его все ищут.

– Уже нет, – пожала я плечами и подхватила Костика под руку, под вторую его подхватил Давыдов. – От него осталась незаметная горстка пепла.

– У! – взвыл студент.

И его полный нетеатрального трагизма стон пронесся над пожарищем, озарившим окрестности.

Мы оттащили Костика к господскому дому и встали, пытаясь выровнять дыхание. Все-таки тяжело идти, надышавшись всякой гадости. К этому времени отовсюду высыпали остальные. Заохали, запричитали, кинулись вызывать пожарных.

А я подумала о том, что иногда нужно бояться своих желаний – они исполняются мгновенно. Только засомневалась, а нужен ли мне богатый испорченный мужик, как сразу его богатство сгорело синим пламенем. Но оно-то ему нужно! Неужели гораздо больше, чем я?! Я повернулась и пристально посмотрела на Давыдова.

Он не казался опечаленным или как-то еще трагически переживающим потерю.

– Хорошо, что там уже не было Грома, – произнес Артур и повернулся ко мне. – И хорошо, что мы успели выбраться.

Обнял меня за плечи, прижал, поцеловал в пропахшую дымом макушку и повел в гостевой домик.

– Я не поняла, – как-то неестественно произнесла увидевшая нас Фаина, – что произошло?!

– А что тут непонятного? – развел руками Заславский. – Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!.

– Вот именно, – бросила я, не оборачиваясь. – Все хорошо!

Конечно, я вредное создание. Нужно же было уколоть и без того растерянную и испуганную Фаину, находясь в крепких объятиях мужчины, который фактически спас мою жизнь! Или я ему спасла?! Опять все запуталось! В любом случае, мы спасли бестолкового Костика. И это нас должно обязательно как-то сблизить.

– Я не поняла, – подбежала ко мне Фаина, хватая за руки, – она сильно пострадала?! Почему ты в нее так вцепился?! Что у нее?!

Неужели она ревнует своего пасынка ко мне, к его настоящей жене, хмыкнула я. Ну или почти настоящей. Тут дело не в нюансах произношения.

– Срочно ведите ее в дом и уложите на мою кровать! Вызовите врача! Ребенок не должен пострадать!

Фаина отдала приказ, и меня тут же подхватил на руки… Дуло.

Мило! Ничего не скажешь!

– Я не ребенок! – возмутилась я. – Я совершеннолетняя!

– А он там, – подмигнул, кивая на мой живот Артур, – пока еще нет.

Забыла! Забыла, что я считаюсь беременной.

– Ах, – я демонстративно схватилась за живот, – моя тройня! Они надышались гарью…

Больше ничего сыграть мне не дали. Заславский помог Дуло оттащить меня в спальню к мачехе. И я толком не увидела разбирательства, в ходе которого прибывшие огнеборцы выясняли, кто, зачем и в отместку кому поджег конюшню.

Я приняла душ, тщательно вымыла волосы, переоделась в то, что нашла, надеясь, что Фаине это не слишком нужно. И упала в постель.

Конюшня тем временем замечательно догорала. Я лежала на втором этаже и любовалась отблесками ее сияющего пламени. Все-таки хорошо, что там не оказалось лошадей. Одно дело сгорел пустой сарай, и совсем другое, если бы пострадали живые существа. Ну, Костик не в счет.

Оказалось, правда, что Костик в этом деле был замешан целиком и полностью. Как я узнала позже, выпытав у своего мнимого папочки Заславского: наш Константин берет гитару и тихим голосом поет… Нет, все было гораздо хуже. Костик не нашел лишнего фонаря, а у его мобильного телефона, который нормальные люди обычно используют для освещения потемок, закончился заряд, и он решил обыскать конюшню с помощью свечки. Возможно, он не искал, а, возможно, что лишних фонарей и мобильников действительно в доме больше не было. В любом случае, он зажег свечку в конюшне, по привычке отбросил спичку в сторону…

Люди! Кладите использованные спички себе в карман! Уж пусть лучше пострадают ваши никчемные органы, чем случится непоправимое. Эту доходчивую и простую мысль бывает очень тяжело донести до мужчин. Они отчего-то считают непоправимым, если у них пострадает один никчемный орган.

Таким образом, благодаря Костику мы лишились возможности дальнейшего поиска ценного письма, дарующего его владельцу поместье. Мне было обиднее всего! Все уже давно знали о письме и за ним охотились, а я только узнала и сразу лишилась возможности поучаствовать хотя бы в процессе! Поместье мне на фиг было не нужно. Но сама идея того, как я нахожу письмо и с гордым и независимым видом передаю его Давыдову, нравилась безумно. Фактически эта идея составляла мою последнюю, увы, несбыточную, мечту.

Долго валяться я себе не позволила. Как только до меня дошло, что прибывший доктор разоблачит мою лжебеременность, то сразу вскочила с постели и побежала к себе. Пробираясь по темноте, освещенной ярким всполохом догорающей конюшни, я слышала отдаленные голоса.

– Охваченный огнем шифер, многоуважаемые господа погорельцы, – рассказывал бравый пожарный в это время зевакам, среди которых стоял Давыдов, – представляет собой катастрофическую опасность. Разлетаясь на тысячи осколков, он убивает наповал лошадь!

– Как капля никотина, – страдальчески изрек Костик, поддерживаемый за руки Заславским и Дуло.

– Потому с крышами, где в качестве укрывного материала используется шифер, мы предпочитаем дел не иметь!

– Почему это? – возмутилась Фаина. – А если крыша горит? Вы обязаны ее потушить!

– Вашу крышу уже ничего не спасет, – благоразумно не стал вступать с ней в прения огнеборец.

Я проскрипела снегом чуть тише, стараясь передвигаться на цыпочках. Но предательский кашель меня выдал. Все-таки дымом я надышалась. Бедный мой будущий ребенок! Если он когда-нибудь будет, конечно.

– Екатерина?! – возмутилась Фаина, оторвавшись от созерцания ущерба. – Ты почему не в постели?!

– Я отлично себя чувствую! И вообще…

– И вообще, – тут же активизировался пожарный, – с этой гражданочки мы еще показания не снимали…

– Я не помню ничего, – отмахнулась я, – была не в себе. И не помню, где и была-то. Просто пришла посмотреть, что вы тут делаете…

Мой чистый, ухоженный вид говорил сам за себя, так что больше ко мне не приставали. Артур снял с себя куртку и накинул на меня, показав в сторону нашего домика. У него было мерзопакостное настроение, так что я решила не усугублять. Промолчала, что поверх Фаининой шубы из шкурок нерожденных ягнят его куртка смотрится лишним аксессуаром. Я догадалась, что этот жест он произвел инстинктивно – на уровне подсознания защитил свою женщину от холода. И ничего, что она в шубе и куртке, а он теперь в одном пуловере…

Какой благородный мужчина!

– Замерзнешь! – возмутилась Фаина, глядя на Давыдова, и…

Она сняла с Дуло дубленку и накинула на плечи пасынку.

– У вас что здесь, – не понял пожарный инспектор, – эстафета передачи верхней одежды?

– Да, – возмутилась Марина, глядя на все эти трогательные отношения, – не пора ли нам всем перейти в дом?! Декабрь все-таки, явно не лето!

– А конюшня? – простонал Костик.

– Ребята делают, что могут, – вздохнул инспектор.

Что мог поделать один-единственный экипаж, прибывший на место пожара с явным опозданием?! Ровным счетом – ничего. К тому же по невероятной традиции у них не оказалось в машине воды. Пока нашли пожарный гидрант, пока размотали рукава и шланги… Пожарные возились без особого энтузиазма, понимая, что от них больше ничего не зависит.

– Мы спасли соседние постройки от переметного пламени! – торжественно подвел итог работы своей команды инспектор. – Претензии есть?

– Мы с вами потом разберемся, – процедила Фаина.

Все это я уже слышала буквально спиной.

– А-а-а-а! – закричал внезапно Костик, с силой буйнопомешанного вырвался из рук Заславского и Дуло, промчался мимо меня, едва не сбив с ног.

– Ты куда, студент?!

Можно было сразу догадаться, чего спрашивать-то? Костик несся на остатки шкафа, стоявшего в конюшне. Бедолага, шкафчик – это не несгораемый сейф! Все, что в нем было, наверняка сгорело.

– Ах ты гад! – прокричал огнеборец и понесся за ним следом.

Под шумок я вернулась обратно, сняла куртку и отдала ее Давыдову. Он молча снял дубленку и отдал ее Дуло.

– Если письмо было там, оно, несомненно, сгорело, – заметил Дуло.

– Ключевая фраза, – прищурился Давыдов, – «если письмо было там».

– Завтра новогодняя ночь вообще-то, – как бы невзначай заметила я.

– Принеси мне выпить! – тут же отреагировала Марина, хватаясь за горло, словно ее начали душить.

Сейчас, разбежалась! Вот стерва! И зачем я только взяла у нее деньги за немыслимо красивую дизайнерскую футболку?!

– Я принесу, – выручил меня Дуло. – А еще лучше, Мариночка, пойдемте в дом. Простудитесь еще…

– Чего это она? – спросил Заславский у Давыдова, когда они ушли.

– Срок, – пожал плечами Артур. – Катя напомнила о том, что срок истекает 31 декабря. Если первого января письмо не будет представлено заинтересованной общественности, поместье отойдет в пользу…

– Бедных! – обрадовалась я.

– Как бы не так, – хмыкнул Артур. – В пользу довольно богатого сообщества полуподпольных миллионеров.

– Почему? – ну, это мой любимый вопрос.

– Потому что мой отец был довольно большим оригиналом!

– Зачем ему все это нужно? – нахмурился Заславский.

– Если бы я знал, – развел руками Давыдов.

– А я знаю! – сказала я. – Если бы вы не поодиночке искали, а собрались и приложили совместные усилия, то поиски давно бы уже увенчались успехом! Одиночки никогда не выигрывают.

– Тем не менее, – хмыкнул Давыдов, – олимпийский марафонец всегда один!

– Не правда, за его плечами целая команда, помогающая ему победить!

– Ты не замерзла? – внезапно сменил тему он.

– У меня теплая шуба. Фаинина. Как думаешь, она будет сильно возмущаться?

– Ничего страшного, куплю ей новую.

Ей?! А почему не мне?! Своей-то жене!

– Иди в дом, дщерь моя! – торжественно подпихнул меня Заславский. – Я отвечаю перед Вандой за твое драгоценное здоровье. Ибо все, что случится с тобой, она обязательно спишет на меня! Будур, дочь наша! Цигель, цигель, айлюлю.