Приблизительно таким же образом возвращался в Блаю и сеньор Жерар, сравнивая себя с легендарным Роландом с тою только разницею, что граф Роланд был совершенно мертв, а князь Жерар все еще жив, хотя и едва-едва. Но в данном случае разницу надлежит признать существенной.

В неудавшейся попытке захватить Монтиньяк Жерар потерял пять человек убитыми, еще восемь были тяжело искалечены в бою, а за прочих надлежало заплатить 60 марок полновесным серебром.

Жерар лежал в телеге на попоне, снятой с Беллена, и глядел в небо, помутневшее от его страданий. Попона почти не смягчала ударов, которыми награждала сеньора де Блая дорога. А уж дорога эта расстаралась на славу: и лягала-то она его в поясницу, и пинала в бока, и лупила по голове, так что Жерар и в самом деле едва не испустил дух. Однако оставаться для излечения в Монтиньяке он наотрез отказался, ибо легче казалось ему умереть в пути, нежели сносить насмешки кузена, попреки освобожденного из заточения Понса и слезы разобиженной девицы.

Скоро показалась Блая – знакомые очертания красных стен с башнями – и тупыми, с ровной площадкой для обзора, и островерхими; а дальше – лес тонких мачт и сверкающее зеркало залива Жиронда. Нет лучше Блаи места на земле! Даже дышать полегче стало, словно тот незримый злой гном, что чугунной тушей сидел на груди у Жерара, – и тот приподнялся, дабы получше разглядеть чудесный город, окутанный светом, точно облаком.

Ну как тут оставаться лежащим в телеге? Немыслимое это дело, чтобы сеньор, пусть даже потерпевший поражение, вступал в свои владения таким позорным и недопустимым образом. И потому велел Жерар остановиться.

Расторопный Амелен (у самого рука перевязана тряпкой и через весь лоб – гигантская ссадина) склонился над телегой – разобрал приказ: князя с телеги поднять, облачить в плащ поверх кровавой рубахи, дабы скрыть многочисленные повреждения, причиненные как плоти его, так и одежде, и, усадив на Беллена, тайно поддерживать с обеих сторон. Таким-то способом, скрывая одолевшую князя печаль, следует пройти через город до самой цитадели.

Подданные Жерара ничего еще не знали о постигшей его неудаче, а поскольку ехал князь медленно, торжественным шагом, тесно окруженный рыцарями, и глядел по обыкновению свирепым и неподвижным взором, то и встречали его радостными кликами.

Только в цитадели, оставшись наедине со своими людьми, Жерар испустил ужасный вопль, исторгшийся из самой его утробы, бело закатил глаза и кулем повалился наземь.

Поднялась обычная в таких случаях суета: князя унесли в покои и уложили на жестком сундуке; домну Филиппу, вот-вот ожидавшую появления на свет потомства, до израненного мужа никак не допустили, говоря, что это будет вредно для ребеночка. Послали за капелланом в замковую часовню и за клириками в Сен-Роман. Кроме того Амелен на всякий случай отправился в город приискать там толкового лекаря, поскольку пользовавший обыкновенно князя, его супругу и приближенных только и горазд был, что отворять кровь и рассуждать о свойствах, цвете и прозрачности мочи, чем немало развлекал Жерара и утешал домну Филиппу. Однако доверять ему в делах более серьезных Амелен был не склонен.

И вот неподалеку от гавани Амелену указали одного человека, учености, по слухам, почти диавольской. Звали его Нивардом; прозвание от людей он имел «Басурман», ибо несколько лет провел в Святой Земле, где изучал медицинские науки, не брезгуя при этом никакими учителями. То и дело Нивард Басурман призываем бывал на церковный суд, где прилюдно подтверждал свою верность Господу нашему Иисусу Христу и святой католической церкви, давал присягу в том, что ни сном ни духом не предавал себя врагу рода человеческого и разъяснял различные случаи исцеления им безнадежно больных. Неоднократно преследуемый за свои медицинские опыты, он переменил уже с десяток городов (как утверждали знающие люди), и совсем недавно прибыл в Блаю из Бордо; однако на него уже донесли, будто он, словно в насмешку над деянием Сына Человеческого, воскресил умершую дочь одного виноторговца с помощью колб, перегонного куба, нескольких порошков и магического ланцета, так что может статься, что скоро Ниварду придется давать Церкви новое объяснение.

– Такой-то человек мне и надобен! – воскликнул Амелен и, поблагодарив знающих людей, тотчас отправился по указанному адресу.

Нивард Басурман оказался щуплым, неказистым человечком с сереньким личиком, похожим на мышиную мордочку, и елейной улыбочкой. С виду он точь-в-точь напоминал ханжу, ежедневно высылаемого из монастыря для сбора милостыни среди жестоковыйного плебса. Лекарь был облачен в длинное бесформенное одеяние из грубой эсклавины; он был бос; маленькие руки с тонкими пальцами были красны и слегка шелушились.

Все увиденное настолько поразило Амелена, что тот не нашел ничего лучше, как ткнуть лекаря в кисть руки и спросить грубым тоном:

– Что это у тебя, а?

– Возьму на себя дерзновение пожелать тебе хорошего дня, если будет на то воля Божья, господин, – с поклоном произнес Нивард. – Господь в своем бескрайнем милосердии ниспослал мне сие испытание, наградив мои руки болезненным шелушением и неприятною на вид краснотою; однако причина, вызвавшая сии изменения, – вовсе не болезнь, опасная для других, но одно лишь попечение Божье и непрестанное соприкосновение с различными лекарствами.

Амелен плюнул и сказал:

– Ну вот что. Ты мне нужен. Князь Блаи серьезно ранен.

Диковинный лекарь воззрился на Амелена с совершенно искренним ужасом.

– Неужели Господь допустил столь огромное несчастье? – завопил он. – Надобно, однако, искать утешение в той мысли, что и беды посылаются для нашей же пользы, дабы посетили нас за время болезни несвойственные нам в обычном состоянии раздумья…

Вереща, воздевая руки к небу, хватаясь за голову и приседая, ханжа носился по своей маленькой комнатке и быстро-быстро хватал с полок и из сундучка, срывал со стен и с оконца различные свертки, баночки, мешочки, коробочки, какие-то звякающие предметы, завернутые в полотно, и прочий хлам. Наконец он побросал все это в нищенскую торбу и устремился к выходу, исступленно крича, чтобы его немедленно доставили к святому страдальцу.

Жерар и вправду был очень плох. Двое клириков из Сен-Романа читали над ним псалмы. Капеллан тихо уговаривал князя исповедаться. В ответ князь только слабо шевелил пальцами, показывая, что не может говорить.

Соседний покой оглашался пронзительными криками домны Филиппы, которой приспело время рожать, и мимо Жерара то и дело, шурша, пробегали служанки с какими-то тазами.

Затем до слуха Жерара донеслись причитания, похожие на назойливое зудение мухи, и быстро перебирая босыми ногами предстал перед князем Нивард Басурман. Лекарь стремительно поклонился, выпалил две молитвы, одна за другой, прямо в лицо ошеломленным клирикам, после чего незамедлительно принялся раскладывать вокруг сундука, служившего Жерару ложем, разнообразнейшие гноеотсасывающие примочки, мясозаживляющие мази, шраморастворяющие примочки и кожезарастительные повязки.

Совершив все это, лекарь взглянул на больного. Увидев желтоватое лицо Жерара, покрытое радужными потеками и казавшееся вылепленным из раскрашенного воска, лекарь на миг замер, а потом завопил в полном отчаянии:

– О Небеса, как не разверзлись вы при виде столь неописуемых страданий?

– Кто это? – спросил капеллан у Амелена, едва лишь оправился настолько, чтобы говорить.

– Лекарь, – отвечал Амелен. – Говорят, он весьма искусен.

– Ступай прочь! – закричал капеллан, напирая на Ниварда, и закрыл собою сундук с простертым князем Жераром. – Не о бренном теперь попечение!

– Благослови вас Бог, господин мой, за всю вашу мудрость! – вскричал лекарь, повергаясь перед капелланом во прах и смиренно тряся головою. – Да только Господь не одних лишь недужных дал нашему миру! Нет, о нет! Неизреченной милостью своей дал Он также миру и лекарей, так что, по воле Божьей, обращаться в случае недуга к лекарю отнюдь не грех. Ибо искусство лекарское стоит на тех естественных средствах, которые Самим же Господом и устроены, мудро и милосердно. И о каждой из моих мазей я могу подробнейше рассказать и разъяснить, так что, с Божьей помощью, все недоразумения рассеются.

Высыпав, как горох, эту тираду, Нивард суетливо задвигался на полу у ног капеллана и наконец вскочил.

Тут Жерар пошевелился на сундуке и с трудом прошептал:

– Пусть… лечит…

Повинуясь воле князя, капеллан оставил лекаря в покое и удалился, велев, однако, клирикам оставаться и ни на миг не прекращать чтения. Нивард Басурман тотчас потребовал себе в помощь какую-нибудь расторопную девицу из прислуги, ибо, заявил он, «из покоев госпожи выбежало никак не менее пяти, а такого количества при родах не требуется, поскольку роды – явление естественное и свойственное всему живому, проистекающее, к тому же, с благословения Самого Господа».

Амелен тотчас ухватил первую попавшуюся девицу, выскочившую от домны Филиппы с ворохом покрывал, и велел ей прислуживать теперь лекарю и выполнять все его распоряжения, за исключением срамных.

После этого Нивард перестал обращать внимание на кого бы то ни было. Он заголил сеньора Жерара и снял с его ран все наложенные ранее повязки. Дабы размочить их и не причинять князю лишних страданий, отдирая коросту, лекарь отправил служанку в покои госпожи с наказом незамедлительно похитить оттуда таз теплой воды.

Сняв таким образом старые повязки, лекарь принялся накладывать новые, пропитанные различными лекарственными составами. При этом он, не переставая, причитал, славословил Господа, Деву Марию и всех святых, восхвалял их милосердие, указывал на неслыханные страдания больного и спустя час так утомился, что начал путаться и взывать то к пророку Исе, то к Мухаммеду, то вообще к Богу Израиля. В конце концов лекарь выпустил последнюю повязку из рук и, не завершив труда, пал на пол возле сундука и мгновенно заснул.

Девица, данная ему в услужение, стыдливо наложила эту повязку сама и тихо удалилась, а Амелен, не покидавший своего господина ни на миг, сказал осипшим клирикам:

– Клянусь Господом, ни разу не солгавшим! Свет еще не видывал подобного пройдохи!

* * *

Родившийся к вечеру этого дня сын был первым ребенком домны Филиппы, так что своим появлением на свет он чрезвычайно утомил свою мать. Сам младенец, не слишком еще понимая, радоваться ему случившейся с ним перемене или возмущаться и требовать возвращения назад, в таинственную покойную тьму, на всякий случай оглушительно орал. Опытная повивальная бабка схватила молодую мать за грудь и сунула сосок в ревущий младенческий рот. Ошеломленный новшеством, ребенок замолчал и потянул сосок – для пробы, сделав осторожный глоток. Замер, прислушиваясь к себе. Затем на крошечном личике появилось выражение, в точности напоминающее то, какое бывало у его отца, когда сеньор Жерар произносил: «Клянусь зубами Господа! Вполне недурное пойло!». После этого ребенок начал жадно сосать, то и дело кося подслеповатыми еще глазами.

Домна Филиппа опустила веки, не в силах больше бороться с усталостью. Из сонного забытья ее вывел странный, неподобающий грохот. С трудом открыв глаза, она увидела мужа, который, хватаясь за стены, подбирался к ее ложу. Вид сеньора Жерара был ужасен, он еле держался на ногах, однако – стараниями ли Ниварда Басурмана, собственной ли жизненной силой, покамест еще не исчерпанной – был весьма далек от смерти.

Домна Филиппа показала ему младенца, который, внезапно лишенный груди, также очнулся от сладостной полудремы и яростно взревел.

Жерар глядел на него с непонятной грустью и даже как будто завистливо. Наконец промолвил, обращаясь к домне Филиппе:

– Ах, жена, покуда я постыдно проигрывал свою битву, этот маленький сеньор, как я погляжу, выиграл свою!

* * *

Невежественные люди до сих пор считают, что крестными могут становиться колдуны, феи и даже оборотни, как пишется о том в сборнике «Глагол Спрягающий, или Истина в примерах и поучениях», составленном Братством Проповедников в 1202 году от Воплощения, ровно за десять лет до того, как это знаменитое Братство было запрещено. Воистину жаль! Ибо ученые клирики Братства, охотно бравшиеся ради платы за любую проповедь, умели говорить и красно и занимательно и принесли этим немало пользы. Увы – проповедники сии были на поприще спасения душ то же самое, что наемные солдаты – на поприще погубления тел, и оттого попали под запрет.

«Бог поругаем не бывает, – оправдывались они впоследствии, – и тем менее возможно осквернить Имя Его наемной проповедью за плату. Не более ли вреда приносят невежды, открывающие уста для глупого и ошибочного поучения? Ибо сказано: не то оскверняет, что в уста входит, но то, что из уст исходит!»

Но ни одно из подобных превосходных рассуждений не помогло спасти Братство и таким образом оно было уничтожено.

Однако в те годы, когда Джауфре Рюдель де Блая был ребенком, Братство, на его счастье, еще процветало, и иной раз ходить в церковь было одно сплошное удовольствие.