Константин Сычев - Василий Храбрый

Вдруг татары, уже ликовавшие и жаждавшие добить последних еще сражавшихся русских, резко, в самый разгар своего торжества, остановились и стали медленно, пятясь, отходить в степь. – Аман! Аман вам, песья кровь! – закричали из зарослей степной травы, возникшие, как во сне, другие татарские всадники.

– Господи, слава Тебе! – крикнул князь Василий и перекрестился. – Татары режут татар! Неужели мрак превратился в свет?

В самом деле, большой татарский отряд, выскочивший на дорогу и вытеснивший ногайцев в траву, со всей яростью и силой ударил по ним, не давая врагу опомниться!

– Аллах! Аллах! – кричал татарский мурза, размахивая своим красным бунчуком, конские волоса которого развевались по ветру. – Слава великому хану Тохтэ!

– Неужели это тысячник? – спросил князь Василий, беспокойно глядя на сражавшихся татар.

– Да, это тысячник, славный князь, – сказал, улыбаясь и морщась от боли, дружинник Удал. Воспользовавшись затишьем, он ловко обломал вражескую стрелу и вытащил из кровоточащей раны древко.

– Зовите лекаря! – крикнул князь Василий так громко, что даже перекричал шум удалявшегося сражения.

– Я здесь, княже, – сказал быстро прибежавший знахарь, прятавшийся во время боя под княжеской обозной телегой. – Я уже готов, – кашлянул он в смущении, – осмотреть ваши раны!

– Взгляни на руку моего воина, Позвизд, – сказал уже спокойным голосом молодой князь, поскольку вдруг стало тихо, и лишь отдаленные крики из глубины степи говорили о продолжавшемся сражении.

– Непростая рана, – покачал головой княжеский лекарь. – Придется повозиться. Пусть же мой сын займется другими ранеными!

Двадцатипятилетний лекарский сын Бермята, услышав слова отца, направился к лежавшим тут и там телам княжеских дружинников.

Сам же Позвизд уселся перед Удалом, сидевшим на помятой степной траве, и быстро обработал его рану. Сначала он присыпал ее особым травяным порошком, чтобы обезболить место будущего лечения, а затем принес и дал выпить Удалу какой-то травяной отвар.

– Так легче переносить боль, – сказал он и, подождав немного, достал длинный, блестевший на солнце, нож. – Ну, с Господом, – кивнул он головой и стал быстро резать поврежденную руку.

– Терпи, брат, – одобрительно сказал князь Василий и отошел в сторону, ища глазами уцелевших после боя дружинников.

– Все, княже, – сказал, подойдя к нему, другой старший дружинник, Извек. – Мы собрали тела всех убитых. Три десятка и еще двое ратников сложили свои буйные головы от татарского железа!

– Больше трех десятков?! – вскричал, не скрывая слез, князь Василий. – О, мои верные люди! О, мои ратные друзья! Как же мне горько вас терять, мои сердечные! Некому будет защищать меня и устрашать наших лютых врагов! Горе мне, горе!

– Не печалься, славный князь, – сказал помрачневший и поникший головой Извек. – Наши славные воины ушли к Господу, победив жестоких врагов. Это огромная честь, что они отдали свои жизни за тебя, княже. Смерть настоящего воина на поле битвы, много лучше, чем смерть на старческом одре!

– Сколько раненых? – спросил его очнувшийся от мучительных переживаний князь. – Есть ли тяжелые? Хватит ли телег для их перевозки?

– Всего раненых четыре десятка, княже, – сказал Извек. – Вряд ли больше. А кто из них тяжелый, я сказать не могу. Если татарская стрела попала в тело, она всегда наносит тяжелую рану. Спроси об этом знахаря.

Седовласый Позвизд в это время быстро зашивал рану лежавшего в забытьи Удала. Вот он ловко вытащил в последний раз иглу, завязал узелок и обрезал нить.

– Все, княже, – тихо сказал он, подойдя к своему господину. – Пусть же Удал радуется: через два десятка дней он вновь станет отменным воином!

В это время откуда-то издалека донесся лошадиный топот, который все нарастал, и, наконец, к спешившемуся князю и его дружинникам с шумом и гиканьем подскакали победители – татарские воины хана Тохтэ.

– Салям тебе, коназ Вэсилэ! – громко сказал приблизившийся к русскому предводителю татарский мурза.

– Салям и тебе! – ответил, улыбаясь, на хорошем татарском князь Василий. – Благодарю тебя за наше спасение, великий воин! Как твое имя и почему ты пришел так вовремя ко мне на помощь?

– Меня зовут Угэн-батур, – ответил знатный татарин. – Разве ты не понял по моему бунчуку, что я – тысячник?

– Понял, отважный воин, – кивнул головой князь Василий. – Твой славный бунчук мы сразу же увидели!

– То-то же, коназ-урус! – засмеялся Угэн-батур. – Благодари за свое спасение не меня, а славного государя Тохтэ! Он узнал, что в степи появились разбойничьи отряды и приказал мне пойти за тобой и твоими людьми. И едва успели!

– Тогда прими от меня этот душевный подарок, – сказал князь Василий и сделал знак своему дружиннику принести его кожаный мешок. Дружинник Извек быстро подбежал к телеге, схватил в охапку княжескую суму и подал ее князю. Князь Василий извлек из мешка большую золотую чашу, украшенную драгоценными камнями и кинжал дамасской стали с серебряной рукояткой. – Я хочу, чтобы ты стал моим вечным другом и даже названным братом, Угэн-батур, – сказал русский князь, улыбаясь. – Я не забуду твоего подвига до конца жизни! Выпей со мной греческого вина, непобедимый воин!

– Пусть будет так, коназ-урус, – улыбнулся татарский мурза, принимая дорогие подарки. – Моя душа радуется, имея такого кунака. Всегда открыт полог моей юрты для тебя, щедрый коназ! – И татарский тысячник, взяв обеими руками протянутую ему княжескими слугами чашу с вином, стал жадно пить.

– Как же ты осмелился, могучий Угэн-батур, – спросил спустя некоторое время князь Василий, – сражаться с воинами самого беспощадного Ногая? Ты не боишься его мести?

– Не боюсь, брат, – решительно сказал, вытирая усы, татарский полководец. – Да и кто теперь расскажет об этой стычке Ногаю? Не такие мои люди, чтобы упустить врагов живыми! Там, в степи, – он махнул рукой в сторону минувшего сражения, – лежат их непотребные кости! Ни один из них не уцелел в жестокой схватке, а раненых – сразу же добили! Разве сможет жалкий воробей сражаться с грозным коршуном? Каждый, кто пойдет против моего повелителя, узнает силу моего тяжелого меча!

– Не торопись, княже, отказываться от своей власти, данной батюшкой и Господом, – говорил черниговский епископ Арсений, сидя на скамье напротив восседавшего в своем княжеском кресле Олега Брянского.

– Уж не знаю, святой отец, – тихо сказал седовласый князь. – Мне нынче было такое знамение, что у меня теперь нет на этот счет сомнений! Разве ты не помнишь, владыка, как в год смерти моего батюшки на небе стояла кровавая луна, а потом вдруг ушла в бездонную тьму…А вот вчера, в полдень и полночь, на небе стоял словно бы полк из воинов! А это предвещает беду! Будет или жестокая война, или чья-то безвременная смерть! Я и подумал, а может Господь хочет от меня праведной жертвы? Вот я и решил оставить свой княжеский «стол», чтобы с миром уйти в монахи…

Епископ улыбнулся и с любовью, душевной теплотой на лице сказал: – Нет сомнения, сын мой, что это знамение – знак Господень! Я это понимаю, как предсказание большой войны! Но это еще не значит, что война случится на черниговской или брянской земле! Я считаю, что война, скорее всего, произойдет в суздальском уделе!

– А почему тогда знамение стояло над нами?

– А потому, сын мой, что Господь велик, – епископ перекрестился, то же сделал и князь Олег, – и охватывает своими знаками если не всю землю, то хотя бы ее православную часть! Зачем же тебе спешить в свой славный монастырь? Сидел бы себе на своем «столе» и ходил бы в монастырь, когда тебе надо. На то есть мы, люди святой церкви, чтобы помогать тебе молитвами…И слуги у тебя отменные: хорошо справляются с делами удела. Позавчера опять заседали в суде без тебя, но все сделали как надо, по «Правде» Ярослава. Молись себе и живи, как хочешь, сохраняя при этом свой княжеский «стол»!

В это время в княжескую светлицу вбежал верный Злотко.

– Великий князь! – крикнул он без церемоний. – Вернулся из Орды наш славный купец Стойко!

– Скорей проси, Злотко, моего Стойко Лепковича, – сказал, подскочив со своего кресла, князь Олег. – Вот уже осень настала, а он только вернулся! Пусть же идет сюда!

Купец Стойко бодрым шагом вошел в светлицу, перекрестился на иконы, подставил свою голову под епископское благословение и, обойдя скамью, на которой сидел владыка, остановился напротив князя так, чтобы не оказаться спиной к священнику, и низко, поясно, поклонился.

– Здоровья тебе и счастья, великий князь! – сказал он.

– Того же и тебе, мой почтенный Стойко! – ответил князь. – Чего ты так долго пребывал в поганской Орде?

– Меня там задержал молодой царь Тохтэ и торговые дела…

И купец рассказал со всеми подробностями о том, что происходило в Орде, о смерти князя Александра Дмитриевича Суздальского, о поездке в Орду молодого смоленского князя Василия. Не упустил он и случая нападения на купеческий караван Ногаевых людей, поведав о сражении и бегстве врагов.

– Мы спаслись лишь Божьим промыслом, – грустно сказал он, качая головой. – Но потеряли, к несчастью, моего верного человека…

– Царствие ему небесное! – перекрестился князь Олег. – Пусть ему будет земля мягким пухом! Как же дети и супруга убитого? Они не остались в нужде и бедности?

– Этого не будет! – сказал, подняв голову, купец. – Я позабочусь о детях и супруге покойного…Только вот послал к ним своих людей, а вечером сам с ними поговорю! Я только вот приехал в наш славный Брянск, переоделся с дальней дороги и сразу же к тебе, великий князь…

– Ну, если больше нет плохих известий, – покачал головой князь Олег, – тогда иди домой, мой славный купец и верный посланник!

– Я пойду, великий князь, – сказал, колеблясь, Стойко Лепкович, – но вот осталось сказать тебе несколько непотребных слов…Но не знаю, как такое говорить…

– А ты не скромничай, сын мой, и выкладывай нам тут всю правду! – молвил, встав со скамьи и подойдя к купцу, епископ Арсений.

– Хорошо, мой господин, – тихо сказал купец. – Молодой царь Тохтэ приказал передать тебе, что он…как бы…отнял у тебя княжеский «стол»! И передал его твоему племяннику, князю Василию! – Он с трудом договорил последние слова и густо покраснел, сдерживая волнение.

– Слава тебе, Господи! – вскричал обрадованный Олег Романович и встал со своего «стола». – Вот и решилась моя судьба волей Господа и моими просьбами! Не зря я так сердечно молился! Да еще и царской волей! Значит, у меня не будет греха!

– Однако же почему было принято такое скоропалительное решение? – спросил, потемнев лицом, епископ. – Неужели молодой князь Василий упросил ордынского царя?

– Нет, владыка, – ответил купец Стойко. – Молодой князь не упрашивал царя Тохтэ, но сам государь придумал это. Может из-за Ногая…Как ты знаешь, Ногай еще раньше хотел отдать стольный Чернигов своему зятю, Федору Ростиславичу…Так и будет в следующем году! Царь Тохтэ не хочет ссориться со славным Ногаем. Ему тяжело быть обязанным Ногаю за свой престол…Но и отдавать Чернигов, пока на великом княжении сидит сын славного Романа Михалыча, не менее позорно! Вот почему царь Тохтэ захотел сместить нашего великого князя, а в Брянске посадить молодого Василия Смоленского! Еще царь Тохтэ говорил, что знает о желании нашего князя уйти в Божьи люди! Поэтому татарский царь посчитал, что он этим не нанес обиды нашему великому князю!

– О какой обиде ты говоришь, сын мой? – весело сказал князь Олег. – Сбываются мои мечты, благодаря молитвам к нашему милосердному Господу! Но сказал ли татарский царь, когда мне ждать моего племянника Василия? Скоро ли это будет?

– В следующем году, великий князь, – сказал с грустью купец, – а точнее, не знаю. Это уже вам, праведным людям, видно будущее!

– Ну, что ж, тогда иди, мой верный Стойко и отдохни с дальней дороги! Благодарю тебя за праведный труд и честную службу во славу нашего Брянска и удела! – радостно улыбнулся князь Олег.

– Вот тебе, владыка, и Божье знамение! – весело сказал князь, когда купец покинул светлицу. – Может и отведет Господь беду от русских земель за эту мою жертву, спасая Русь от жестокого кровопролития…

– Вот беда! – с горечью пробормотал епископ. – Теперь у меня печаль на сердце…

В это время в княжескую светлицу вбежал взлохмаченный растерянный княжеский слуга. – Батюшка великий князь! – закричал он, забыв обо всем на свете. – Горюшко-то, горе какое у нас приключилось!

– Говори же, сын мой, и успокойся! – прикрикнул раздраженный священник. – Что еще там такое?

– Там еще…, батюшка князь…и славный владыка, – пробормотал, заикаясь и давясь слезами, Злотко, – только что скончалась наша славная матушка княгинюшка!

– Матушка! – князь Олег схватился за сердце и упал в свое кресло, обхватив руками голову.

– Так же…царствие небесное великой княгине Анне-Анастасии и землица ей мягким одром! – пробормотал потрясенный епископ.