Мария Коваленко - Василиса и Серый волк

Когда через пару минут в дверь позвонили, оба друга удивленно переглянулись. Димон и Гошка давно сидели по домам с женами. А больше придти было некому.

Немного замешкавшись, Кир открыл дверь.

Александр Грабовский собственной персоной с задумчивым видом и блокнотом в руке стоял на пороге.

Уж этого гостя никто не ожидал.

— Здравствуйте, молодые люди! Вы, видимо, так рады меня видеть, что даже слова растеряли.

— Александр Михайлович, извините, — первым пришел в себя Кир. — Милости прошу в дом. Вы как-то неожиданно нагрянули…

— Нет, неожиданно это ваш рыжий друг к девочкам наведался, а я так… Мимо проходил, — затем он повернулся к Лешке и добавил: — Алексей, рекомендую забрать Викторию из квартиры. Со мной на диванчике милые дамы спать отказались, и сейчас пытаются улечься паззлами на узкой тахте твоей благоверной.

Лешка сразу вспомнил, что Филька одну из кроватей временно вывел из эксплуатации, и засобирался.

— Спасибо, Михалыч, что сказал. Кир, я лучше поеду!

Друзья обнялись на прощание, и в просторной двухкомнатной квартире остались лишь двое, не считая пушистого партизана.

Профессор сразу же нашел кухню и с важным видом уселся на самый высокий табурет.

Кир все не мог понять, что же делает в его квартире этот странный тип, но приступать к расспросу первым почему-то не решился.

— Вы, Кир Юрьевич, наверно все гадаете, зачем я Вас посетил? — прищурив левый глаз, хитро спросил профессор.

— Александр Михайлович, не скрою — не ожидал Вас увидеть. Хотя после сегодняшнего безумного дня даже это уже не должно казаться странным.

— Может, перейдем на «ты»? — неожиданно предложил Грабовский. — После того, как ты меня на ручках потаскал, если не жениться, так перейти на «ты» мы просто обязаны.

Кир кивнул в знак согласия и, понимая, что спать ему в ближайшее время не позволят, принялся варить кофе. Грабовский взял в руки кофейную банку, понюхал и показал два пальца. Вторая кружка тут же появилась на столе.

Последующие минуты прошли в молчании. Никто из мужчин не проронил ни слова, пока на донышке не показалась кофейная гуща. Даже Филя молчал, поглядывал то на гостя, то на хозяина. Глаза у котенка слипались, но упрямство брало верх.

— Где у тебя тут покурить можно? — спросил Грабовский.

— Квартира съемная, так что лучше на общей площадке, если датчиков пожарных нет.

Профессор о чем-то подумал, почесал густую бороду и пошел за курткой. Через минуту из коридора послышался его голос.

— Пошли на крышу. У вас дом на горке, вид на город будет хороший.

Киру ничего не оставалось. Понимал, что условия здесь ставит не он.

С крыши девятнадцатиэтажного дома вид действительно был впечатляющим. Целый район лежал как на ладони, правда, из-за снегопада видимость оставляла желать лучшего. Но они не видами наслаждаться пришли.

Возле верхушки лифтовой шахты, что у самого края дома, находилась странная металлическая конструкция. Сидеть на ней было хоть и неудобно, но все-таки лучше, чем стоять. Оба, не сговариваясь, присели на переплетенные железные прутья.

— Что у вас с Василисой? без предисловия спросил Грабовский. — Только честно говори.

— Да как тебе объяснить, я еще и сам не могу понять, — Кир тяжело вздохнув, запахнул тонкую куртку поплотнее. — Она мне дорога. Очень. Не знаю, может, это та самая любовь…

— Страшное это слово! — тряся головой, прошептал профессор.

Кир улыбнулся. Приятно радовало, что не ему одному от этого слова становилось не по себе.

— Любовь… А что такое любовь? Словечко-то затасканное вдоль и поперек, — профессор стряхнул пепел с сигареты и продолжил. — Им обычно нормальных мужиков пугают и глупых баб соблазняют. Вот я для себя все иначе вижу. Это кайф от прихода домой, удовольствие от блинчиков утром в субботу, готовность смиряться с дурным настроением в критические дни и щенячья радость, когда в пузе любимой толкается твой собственный карапуз.

— А как же ухаживания? Конфетно-букетная хиромантия?

— Ухаживания нужны, только когда стоит вопрос доступа к телу! вздохнул профессор. — Рестораном можно обмануть разум, да и то ненадолго. Душу трюфелями не обманешь, тем более Васькину, раненую…

Кир уселся поудобнее. Впереди маячил очень долгий разговор. И дело было не в последней фразе профессора. Атмосфера казалась такой, пронзительно-искренней. Медленный снегопад, тусклые огни фонарей, редкие одинокие машины на кольцевой недалеко.

— Саша, давай уже. Я готов, — просто сказал он.

Снег медленно кружился перед самыми лицами и таял на щеках. Кир не прятал лицо, почему-то сейчас это было нужно. Холод пробирал сквозь одежду, заставлял подрагивать и чувствовать себя живым.

Грабовский достал очередную сигарету, прокашлялся и начал.

— Три года назад произошло одно некрасивое событие, отголоски которого по сей день ломают девочке жизнь, — он тяжело вздохнул, но продолжать было надо. — Тогдашний Васькин ухажер несколько переборщил с ухаживанием. Сильно переборщил. Девочка уже спала и видела себя в белом свадебном платье с длинной кружевной фатой. Она была настолько счастливой, что мы, олухи, даже не присмотрелись к некоторым странным деталям.

Подумав немного, профессор, сделал первую затяжку.

— Она с Олегом встречалась полгода, но вместе они не жили. Ухажер регулярно мотался в командировки по заграницам, возвращался всегда с дорогими подарками и надолго затаскивал ее в койку. Ваську в те полгода было не узнать. Как она расцвела! У меня заочники толпами ей конфеты таскать начали. Счастливая женщина — это ведь самый соблазнительный фрукт на свете. Она всех отвергала и летела как сумасшедшая по вечерам домой, ждать. А однажды у него задержался самолет. Буря была, январь. Василиса, недолго думая, сама поехала в аэропорт на машине. В общем… На двадцатом километре ее старушку занесло. Скорая приехала вовремя, но из реанимации нашу девочку три дня не выпускали. Мы с Викой по очереди дежурили в больнице. Этот не пришел ни разу. Я потом по своим каналам стал узнавать, где он. И вот это любопытство я до сих пор простить себе не могу.

Грабовский рассказывал, а Кир курил. Он сам не заметил, как тоже вытащил сигарету, зажег и сделал первую большую затяжку. В душе все переворачивалось. Зная Василису, представить те события было несложно. Отчаянная, молодая, влюбленная девушка. Финала истории он еще не знал, но кулаки уже зудели.

Три года назад, точно в такой же январь, в больницу к пострадавшей девушке пришел посетитель. Он был без цветов и традиционных апельсинов. Вместо радости или сочувствия в его глазах плясали огоньки ярости. Девушка сразу узнала своего любимого, только вот слова, которые он произнес, все никак не могла понять.

Закрыв за собой дверь, Олег обрушил на слабую больную целый шквал упреков и оскорблений. Он рвал и метал полчаса, пока она, обливаясь слезами, молча слушала. Оказалось, друзья Грабовского перестарались и, найдя пропажу, позвонили ему домой, сообщить, что любимая девушка в больнице. Трубку подняла законная жена. Что было после этого — догадаться не сложно. Олег винил во всем Василису, и никакое ее состояние не тревожило некогда любящего мужчину.

После разговора девушку отвезли в операционную. Потом опять была реанимация. Еще два дня кошмара. Врачи боролись за жизнь больной против ее собственной воли, привязывали руки и ноги к кровати, чтобы не сбивала капельницы и датчики. После выписки год на транквилизаторах и антидепрессантах. Профессор лично выдавал ей клоназепам по полтаблетки в день, а остальное прятал. К тому времени Вика уже разбежалась с недоумком мужем, и девочки зажили вдвоем.

Для Грабовского это был очень тяжелый год. Беременная жена, страдающая подруга, докторская диссертация. Сам чуть не спился, но пережили.

Когда Александр закончил рассказ, Кир потянулся за еще одной сигаретой.

Большие пушистые снежинки медленно кружились в воздухе. Точно такой же снегопад встретил его в Минске на Рождество, больше двух недель назад.

Сейчас даже простой снег виделся иначе. Все ощущалось более тонко. Появились новые запахи, звуки и оттенки. Снежинки кружились, заслоняя звезды на небе, как будто звезды стали не важны. Только они, белые и хрупкие, имели значение в эту ночь.

Белая пелена укутала крышу, головы и плечи двух мужчин, но никто не уходил. Огоньки от сигарет, дымок и пар изо рта — вот и все, из чего состояла сейчас их маленькая Вселенная.

Грабовский смачно выругался и забросил окурок подальше.

— Она могла бы быть очень счастлива с тобой. Дурацкий случай, как черная кошка на дороге, ее испугал.

— Если бы я знал… — со стоном выдохнул Кир. — Хотя… Ничего бы не изменилось. Это судьба. Но почему она не видит разницы в ситуации?

— Понимаешь ведь как, женщины, в отличие от нас, сделаны из совсем другого теста. Их сознание функционирует сразу в таком количестве измерений, что ни один мужчина даже представить себе не может. Вот, например, во время завтрака. Максимум, на который способен мужчина — это поесть, почитать свежую газету и обдумать, каким маршрутом лучше ехать на работу. Женщина за тот же самый промежуток времени умудряется покормить детей, собраться, одеться, спланировать весь день по часам и даже перекрасить ногти.

— Да, это я понимаю, но как это связано с обидой Василисы?

— Ну, так к этому я и подвожу. Когда мужчина попадает в неприятную ситуацию, он что?

— Бьет или бежит!

— Правильно! У нас эмоции четко делают свое дело. Женщина же поступает иначе: она начинает размышлять, выискивает причину. И делает она это очень по-женски, разносторонне. В суп своих размышлений кладет не только реальные факты, но и приобретенный ею или ее подругами опыт, родовую память, слухи, домыслы, телевизионные истории и даже чириканье скворцов на соседнем дереве. Получается очень странное блюдо. Ни один мужик не способен это блюдо проглотить в принципе!

— И что же в супе у Василисы было, когда она меня так лихо отшивала?

— У Васьки?.. У нее вообще бурда ядовитая! — недовольно фыркнул профессор. — Девчонка запуталась капитально, так что ты зря там кочевряжился. Ее сейчас даже Цирком Дю Солей не проймешь.

— И что делать прикажешь?

— Ждать, мой юный падаван! Сложить ручки и тупо, терпеливо ждать.

Кир тяжело вздохнул. Да, ждать это было, конечно, гораздо лучше, чем забыть. Ждать — это шанс. Только вот, как это делается, он не знал.

— Да не вздыхай ты так, — словно прочитав мысли Пивоварова, успокоил профессор. — Психически Васька здорова, а эти бзики скоро пройдут. Через пару недель она уже сможет отличать черное от белого, а через месяц-два очередь дойдет и до тебя.

— Два месяца — долго!

— Ой, вот только не надо мне травить байки, что ты без секса два месяца не протянешь! Когда работы по горло, даже всплывающие в браузере фотографии голых баб раздражают.

— Об этом я как раз не волнуюсь, — махнул рукой Кир. — У меня дел скопилось на год полнейшего целибата. Состояние подвешенное давит — вот что плохо.

— А что, в хлипкой кабинке пожарников, на высоте четвертого этажа висеть было спокойнее? Там ведь ты не ждал, действовал.

Кир улыбнулся. В этом профессор был прав. Не всякое действие хуже бездействия.

— Так мне просто ждать? он уточнил.

— Да. Оставить все как есть, и ждать.

— А она как?

— Выберется. Можешь мне позванивать, — Грабовский достал из-за пазухи скомканную визитку и протянул Киру. — Только ее пока не беспокой. Время лечит.

Они еще несколько минут посидели в тишине и разошлись.

Больше обсуждать было нечего, а голова Пивоварова от ударной дозы никотина уже начинала болеть.

Недели в Москве летели с ошеломительной скоростью. Кир втянулся сразу в три крупных проекта. Несколько раз пришлось летать в Монреаль. Филя всегда терпеливо дожидался его дома и даже перестал портить мебель и технику. По какой причине, неясно: то ли суровый выговор за лужу в кровати Василисы так подействовал, то ли парень незаметно повзрослел. Каждый вечер хозяина встречал у порога вполне серьезный молодой кот, провожал до умывальника, следовал в спальню и довольно сопел ночами рядышком.

Пивоваров настолько привык к наличию в его жизни этого маленького существа, что в Монреале даже не высыпался, все пытался нащупать на кровати дорогой теплый комочек.

Грабовскому Кир звонить поначалу не решался, но ожидание сделало свое дело. Александр был рад звонку и обрушил на собеседника такой шквал информации, большей частью не о Василисе, что всякая робость исчезла. Постепенно общение перешло в серьезную деловую сферу, и к марту в Минске открылся один из филиалов аутсорсинговой корпорации Пивоварова. Для этого профессору даже пришлось сократить преподавательскую ставку в вузе. Игра стоила свеч и уж очень хорошо оплачивалась.