Она жестом отпустила его и повернулась, чтобы продолжить мучить его родителей. Лайл оставил их, без малейших угрызений совести, и растворился в толчее.

Бальный зал, как и обещала вдова, был переполнен красавицами, а Лайл никогда не был к ним равнодушным, будь они полностью одетыми или нет. Он точно не питал отвращения к танцам. Партнёрши находились без труда, и он танцевал с удовольствием.

Однако всё это время взгляд Перегрина блуждал в толпе, ища головку с волосами огненно-рыжего цвета.

Если Оливия не танцует, значит, играет в карты и обыгрывает того, кто оказался достаточно глуп, чтобы играть с нею. Или она в одном из тёмных углов, вновь принимает чье-то предложение, как заподозрила вдова. Разорванные помолвки Оливии, которые давно погубили бы девушку, обладающую меньшим состоянием или из менее влиятельной семьи, не отпугивали поклонников. Они также не имели ничего против того, что она не красавица. Оливия Карсингтон была завидной добычей.

Её покойный отец Джек Уингейт был никчемным младшим сыном недавно скончавшегося графа Фосбури, который оставил ей целое состояние. У её отчима и дяди Лайла, виконта Ратборна, тоже была куча денег, и он являлся наследником графа Харгейта, который был ещё богаче.

Во время танцев и в промежутках между ними Оливия служила излюбленным предметом пересудов: вызывающее платье, которое она надела на коронацию в прошлом месяце, её гонки на экипажах с леди Давенпорт, дуэль, на которую она вызвала лорда Бентвистла за то, что он ударил хлыстом мальчика-посыльного, и так далее.

Она выезжала уже четыре года, и была по-прежнему не замужем. Однако о ней говорил весь Лондон.

Это ничуть не удивляло Перегрина.

Её мать, Батшеба, происходила из погрязшей в грехах ветви семейства ДеЛюси: множество мошенников, обманщиков и двоежёнцев. До того как Батшеба Уингейт вышла замуж за лорда Ратборна, уже были заметны признаки того, что Оливия пойдёт по стопам своих предков. С того времени аристократическое воспитание скрыло эти признаки, но характер Оливиии, очевидно, совершенно не изменился.

Лайл вспомнил несколько строк из письма, которое она написала ему в Египет, вскоре после того, как родился его первый младший брат.

Я с нетерпением жду того дня, когда стану Холостяком. Мне наверняка понравитсябеспорядочный образ жизни.

Судя по слухам, она в этом преуспела.

Лайл уже был близок к тому, чтобы начать активные поиски Оливии, когда заметил мужчин, прихорашивающихся и маневрирующих, чтобы занять место в одном углу комнаты — несомненно, соревнуясь за нынешнюю признанную красавицу.

Он пошёл в этом направлении.

Толпа была настолько плотной, что поначалу он мог видеть лишь модную чудовищную причёску, возвышающуюся над головами мужчин. Две райские птицы, казалось, застряли коготками в капкане из … рыжих волос. Ярко-рыжих волос.

Одна-единственная девушка на свете обладает такими волосами.

Что ж, неудивительно обнаружить Оливию в центре толпы мужчин. У неё есть титул и огромное приданое. Это больше чем…

Толпа расступилась, предоставляя ему полный обзор. Она повернулась в его сторону, и Перегрин на миг застыл.

Он совсем забыл.

Эти огромные синие глаза.

На какое-то время он стоял, полностью потерявшись в этой синеве, такой же насыщенной, как вечернее небо в Египте.

Потом Лайл моргнул и осмотрел всё, от смешных птиц, нависающих над тугими завитками рыжих волос и до остроносых туфель, выглядывающих из-под кружев и оборок подола её бледно-зелёного платья.

Затем его взгляд вернулся наверх, и его разум стал работать со скоростью улитки.

Между причёской и туфельками оказались грациозная дуга шеи, и гладкие плечи, и грудь кремового цвета, более чем щедро выставленная на обозрение…а ниже тонкая талия, переходящая в женственные бёдра…

Нет, это, должно быть, ошибка. У Оливии есть множество достоинств. И красота к ним не принадлежит. Необыкновенная, да: убийственно синие глаза и яркие волосы. Этого у неё неотнимешь. И да, это её лицо под этой ужасной причёской… но нет.

Лайл смотрел, и его взгляд блуждал снизу доверху, снова и снова. Жара в помещении внезапно стала невыносимой, сердце забилось странным образом, и мозг окутался густым туманом воспоминаний, где он пытался отыскать объяснение тому, что видят его глаза.

Перегрин смутно осознавал, что должен что-то сказать, но не имел понятия, что именно. Его манеры были не столь инстинктивными, как следовало. Он привык к иному миру, другому климату, другим людям. Хотя он приспособился к новому миру, это давалось ему нелегко. Он так и не научился говорить не то, что думал, а сейчас он не знал, что ему сказать.

В этот момент все усилия, которые кто-либо делал раньше, чтобы цивилизовать его, пошли насмарку. Он созерцал видение, которое разрушило все правила, и бессмысленные фразы, то, как подобает смотреть и двигаться, разорвало их на куски и унесло прочь.

— Лорд Лайл, — произнесла Оливия, грациозно наклоняя голову, что вызвало колыхание птичьих перьев. — Мы заключили пари на то, появитесь ли Вы на балу у прабабушки.

При звуке её голоса, столь знакомого, Здравый Смысл начал прокладывать себе дорогу через провал замешательства.

Это же Оливия, сказал Здравый смысл. Вот факты: её голос, глаза, волосы, лицо. Да, лицостало другим, поскольку смягчилось женственностью. Щёки стали круглее. Губы полнее…

Перегрин сознавал, что люди переговариваются об этом, спрашивая, кто он такой, и другие отвечали им. Но всё это, казалось, происходит в другом мире и не имеет значения. Он не мог слышать или видеть или думать о чём-то, кроме Оливии.

Тут он различил вспышку смеха в её глазах и лёгкий изгиб губ.

Это вернуло Лайла на землю со стуком, который можно было услышать на другой стороне большого бального зала.

— Я бы не пропустил его ни за что на свете, — сказал он.

— Рада тебя видеть, — ответила она, — и не только потому, что я выиграла пари.

Она оглядела его медленным оценивающим взглядом, который скользнул по его коже как прикосновение пальцев и вызвал жар, направившийся ему прямо в пах.

О, боги, Оливия стала ещё опаснее, чем была раньше.

Он задумался, чем был вызван этот взгляд. Она просто проверяет свою силу или пытается спровоцировать всех своих обожателей одновременно, притворяясь, что он единственный мужчина в комнате?

Отличная работа, в любом случае.

Вместе с тем, хорошего понемножку.

Она больше не маленькая девочка, если она вообще была когда-либо маленькой девочкой, и он не мальчишка. Перегрин знал, как играть в эти игры. Он опустил взгляд снова к её груди:

— А ты выросла, — сказал он.

— Я знала, что ты будешь насмехаться над моими волосами, — ответила Оливия.

Ей было известно, что он говорит не о волосах. Она никогда не была наивной.

Но он понял намёк и начал старательно разглядывать причёску. Хотя это сооружение возвышалось над многими другими мужчинами, Лайл был достаточно высок, чтобы заглянуть птицам в глаза. Как он знал, другие женщины носили такие же фантастические укладки. В то время как мужская мода становилась всё более строгой, женская приобретала всё более безумные формы.

— Несколько птиц сели тебе на голову, — сказал он. — И умерли там.

— Они, должно быть, решили, что попали в рай, — произнёс мужской голос поблизости.

Оливия послала ему мимолётную улыбку. Что-то загадочное произошло у Перегрина в груди. Кое-что ещё случилось ниже, совсем не загадочное и слишком знакомое. Он усилием отправил воли эти чувства в забвение.

Она не специально, сказал он себе. Она родилась такой, Ужасная ДеЛюси до мозга костей. Ему не стоит принимать это на свой счёт. Она его друг и союзница, почти сестра. Он заставил себя представить Оливию в тот день, когда впервые встретил её: тощую двенадцатилетнюю девчонку, которая пыталась разбить ему голову альбомом для рисования. Раздражающая, опасно притягательная девчонка.

— Я одевалась для тебя, — сказала она. — В честь твоего Благородного Дела в Египте. Я заказала шёлк для платья, который цветом соответствует зелёному Нилу на твоих акварелях. Нам пришлось использовать райских птиц, потому что не удалось раздобыть ибисов.

Понизив голос до заговорщического шепота, она наклонилась к нему, предлагая ещё более близкий и полный вид алебастровой плоти, чьи изгибы идеально поместились бы в мужских ладонях. В этой близости Лайл остро ощутил лёгкий блеск влаги, которую жар бального зала вызвал на её коже. Он также ощутил запах женщины, исходящей от неё: опасную смесь влажной плоти и лёгких цветочных духов.

Ей следовало предупредить меня, чёрт её побери.

Думай о тощей и двенадцатилетней, посоветовал он себе.

— Я хотела одеться как одна из дам с копий настенных росписей, которые ты присылал, — продолжила Оливия, — но мне запретили…

Запах и упоминание запрещённости размягчили его мозг.

Факты, сказал он себе. Нужно держаться фактов, как…

Куда подевались её веснушки?

Возможно, рассеянный свет свечей сделал их менее заметными. Или, может быть, она пудритсвои груди? Или сводит их лимонным соском?

Перестань думать о её груди. Так начинают сходить с ума. О чём она говорила? Что-то о настенных росписях.

Он вызвал в уме образы плоских фигур на каменных стенах.

— Дамы на фресках, технически говоря, не одеты, — сказал он. — Кажется, при жизни они туго заворачивались в отрез очень тонкой ткани.

Наряд не оставлял для воображения ничего, и вероятно поэтому он, который предпочитал опираться на факты, оставляя воображение своим родителям, без труда представил новое соблазнительное тело Оливии, задрапированным в тонкое полотно.

— Потом, после смерти, — продолжил Перегрин, — их еще туже пеленали с ног до головы в слои полотна. Ни один из этих нарядов не кажется подходящим для английского бала.

— Ты никогда не изменишься, — сказала Оливия, откидываясь назад. — Всегда всё воспринимаешь буквально.

— Только Лайл упустит драгоценную возможность, — проговорил другой мужской голос. — Вместо того чтобы сделать леди комплимент — как должен поступить любой мужчина, у которого есть глаза, — и попытаться завоевать её благосклонность, ему нужно пуститься в скучные лекции об обычаях язычников.

Да, потому что так безопаснее…

— Моё внимание не отвлекалось, уверяю Вас, мисс Карсингтон, — сказал Лайл. — В настоящее время его невозможно удерживать крепче.

Он бы хотел схватить за горло того демона, который одарил её этим телом и лицом — как будто она нуждалась ещё и в таком оружии. Это, должно быть, сам дьявол. Наверное, они заключили сделку за те пять лет, пока Лайл не видел её. Естественно, Сатана, как и любой другой, кто имел дело с Оливией, заключил самую невыгодную сделку.

В уголке сознания голос, напомнивший ему о змеях, скорпионах и наёмных убийцах, которые прячутся в темноте, сказал ему: «Берегись!»

Но он уже знал это, потому что знал Оливию.

Она представляла собой опасность. Прекрасная или ошеломляющая, с грудью или без, она излучала фатальное очарование. Она легко пленяла мужчин, вполне разумных в других отношениях, большинство которых уже видели, как она нарушила покой других сравнительно разумных мужчин.

Перегрин об этом знал. Её письма были полны многочисленными «романтическими разочарованиями», среди всего прочего. Он также слышал другие истории с тех пор, как вошёл в бальный зал. Он знал, какова она.

Он просто немного не в себе, поскольку является мужчиной. Это чисто физическая реакция, совершенно естественная, когда тебя поощряет красивая женщина. У него всё время бывают такие реакции. Этот случай вызывал беспокойство только потому, что она была вызвана Оливией.

Которая была его подругой и союзницей, почти сестрой.

Он всегда думал о ней именно так.

И так я продолжу думать о ней, сказал себе Лайл.

У него случился небольшой шок, вот и всё. Он человек, который подвергался шоку почти ежедневно и справлялся с ним.

— Завладев моим вниманием, — проговорил он, — возможно леди будет столь добра, что подарит мне следующий танец.

— Этот танец мой, — сказал мужчина, нависающий над её плечом. — Мисс Карсингтон обещала.

Оливия щелчком захлопнула веер.

— Вы сможете получить другой, лорд Бельдер, — проговорила она. — Я не видела лорда Лайла целую вечность, и он скоро вновь уедет. Он самый неуловимый мужчина на свете. Если я не потанцую с ним сейчас, кто знает, когда я смогу это сделать снова? Он может утонуть в кораблекрушении. Его может съесть крокодил, укусить змея или скорпион. Он может стать жертвой чумы. Как вам известно, он не бывает счастлив, если не рискует жизнью, чтобы улучшить наши познания о древних цивилизациях. С Вами я могу потанцевать в любое время.