Через несколько недель Никита шёл по огромному двору между корпусов и прислушивался к тишине. Территория их предприятия была такой огромной, что город шумел где-то далеко. А сам пока ещё сопротивляющийся умиранию завод уже давно не работал круглосуточно, как раньше, и тоже был словно накрыт тишиной. На ночь на нём оставались всего несколько стариков-вохровцев. Почти все они работали здесь смолоду, но кто инженером, кто в цехах. А потом вышли на пенсию, но расстаться с заводом так и не смогли — подались в сторожа.

Никита, помнивший почти каждого из них с детства, с ними дружил и очень любил их. По вечерам, когда завод затихал, он нередко засиживался в их каморках, расспрашивая, что и как было заведено на предприятии раньше. Почему-то ему казалось это важным. И он не жалел времени на долгие неспешные разговоры. А старики-вохровцы, чувствуя его интерес, старались изо всех сил, вспоминая мельчайшие подробности тех лет. Никита слушал и запоминал. Но сегодня он хотел ещё поработать дома, поэтому вопреки обыкновению быстро простился с дежурной сменой и вышел на улицу.

За проходной, на обычно пустынной в этот час площади, Никита с удивлением заметил отца и сначала испугался.

— Что с мамой?

— Ничего, не волнуйся, — успокоил отец. — Просто я шёл мимо и решил дождаться тебя.

— А если бы я не скоро?

— Я зашёл на проходную и узнал, что ты уже кабинет на охрану поставил. Несложно прикинуть, через сколько минут ты выйдешь. Всё же я здесь больше тридцати лет проработал и все пути-дорожки знаю…

— Хорошо у тебя разведка работает, — устало рассмеялся Никита.

— Стараемся… — Отец тоже улыбнулся.

Они неспешно шли вдоль пруда, там, где пару лет назад Никита частенько ходил с Кэти. О ней он почти не думал всё это время. Ни она сама, ни её братья исчезли из его жизни. И в этот тёплый вечер Никита вдруг впервые подумал, что хотел бы узнать, как там его бывшая любоница. Не потому, что скучал, а потому, что хотел ей, а ещё больше её мужу и сыну счастья. Ах, если бы мысли и правду были материальны, как утверждают некоторые, тогда всё у Кэти было бы замечательно. И были бы счастливы её добрый терпеливый муж и их сынишка.

— Никита, — негромко позвал его отец. — Я хотел с тобой поговорить.

— Да, пап, — немного удивился Никита, услышав в голосе отца непривычную серьёзность.

Отец вздохнул, явно готовясь сказать что-то важное для него. И Никита снова испугался. Но отец начал вполне невинно:

— Скажи мне, тебе нравится твоя работа?

Никита ненадолго задумался и честно ответил:

— Да, пап, нравится.

Отец, казалось, был удивлён, но всё же продолжил:

— Но ведь вам платят такие гроши, что просто страшно за будущее завода. Кто на нём за такие копейки останется?

Никита испытующе посмотрел на отца и ответил:

— Пап, я тебе не буду врать, что я бессребренник. Конечно, моя зарплата меня не устраивает и устраивать не может. Зато меня вполне устраивает то, чем я занимаюсь. Мне интересно здесь, понимаешь?

— Конечно, понимаю. Я тоже работал здесь с удовольствием. Но завод умирает. Неужели ты не видишь, что это предсмертные конвульсии?

— Он не умирает, — с нажимом ответил Никита. — Он болен, да. Врать не буду. Но надежда ещё есть…

— Ты отдаёшь себе отчёт в том, что агония может длиться годы? — Отец, как показалось Никите, был раздражён. — Ты потратишь лучшие годы на реанимацию трупа. А потом будешь вынужден искать работу. Сейчас такое удивительное время. Ты посмотри, сколько вокруг возможностей…

— Пап! — негромко позвал его Никита. — Пап, я тебя понял и знаю, что ты хочешь мне добра. Но поверь, завод — это то место, где мне интересно, и единственное место, кроме вашего дома и дачи, где я счастлив. И я буду бороться за него.

— Ты правда считаешь, что можешь сделать хоть что-то? — отец остановился и испытующе всмотрелся в сына.

— Я считаю, что буду себе противен, если хотя бы не попробую.

— Ну, хорошо… — задумчиво протянул отец. — Я ни на чём не настаиваю. Но давай хотя бы попробуем…

— Что? — Никита всё никак не мог понять, что задумал отец.

— Отправить твоё резюме в Германию. У тебя прекрасное образование и редкий по нашим временам опыт. Вдруг они заинтересуются. Всё же ты закончил автомеханический. А это вуз с именем. Наверняка им нужны такие специалисты.

— Пап, мне некогда этим заниматься, — покачал головой Никита. — У меня слишком много дел, чтобы я мог позволить себе так бездарно тратить время…

— А от тебя ничего и не требуется, — не дал ему договорить отец. — Я уже всё узнал и сделаю всё, как надо. От тебя требуется только согласие.

Никита долгим взглядом всмотрелся в похудевшее невесёлое лицо отца и всё же кивнул:

— Ладно, отправь, если это и правда несложно.

В душе Никита был уверен, что старания отца останутся тщетными. Но пусть уж попробует, если это его так радует. В конце концов, ему откажут или вовсе не ответят. И отец успокоится и даст Никите спокойно работать.

— Я отправлю, — просиял отец, — мне осталось только на немецкий перевести.

— Ну, и отлично, — кивнул Никита. — Спасибо тебе за заботу.

— Никакая это не забота, — не согласился отец. — Просто я не могу смотреть, как талантливые молодые люди идут ко дну вместе со всей страной…

— Пап, давай не будем об этом, — попросил Никита. Сил на выслушивание политических тезисов у него не было. Ему бы добраться до дома, поесть и подумать над чертежами, пока идея, которая пришла в голову, когда он шёл по заводскому двору, не испарилась.

Надежды на то, что отец, который в последнее время полюбил митинговать к месту и не к месту, успокоится, почти не было. Но тот, видимо, был очень доволен согласием строптивого обычно сына и замолчал. Так они и шли по той дороге, которой раньше, в детстве Никиты тёк поток заводчан, и думали каждый о своём. Ах, как маленький Никита мечтал, когда вырастет, идти так рядом с отцом и мамой, среди знакомых и незнакомых людей, делающих важное общее дело. И вот его мечты почти сбылись. Почти.

Никита почему-то до последнего не верил, что Аркадий с семьёй всё же уедут в Бразилию. Он знал многих, кто решился на эмиграцию и, хотя для себя этот вариант даже не рассматривал, в целом уезжавших понимал. Но именно в случае с братом считал, что отъезд сродни предательству.

Аркаша у тёти был единственным сыном. Капризная и даже вздорная с остальными, в чаде своём она не чаяла души, живя для него. Мальчик родился болезненным, страдал от астмы, был очень слаб. И тётя, рафинированная докторша, известный ленинградский психиатр, постоянно таскала его на руках, а потом, когда он вырос настолько, что её это стало непосильным — на закорках. Врачи рекомендовали Аркаше морской и горный воздух — и мать возила его в Абхазию, где носила в горы. Каждый день по два раза: утром и вечером она проделывала сложный путь с уже довольно большим сыном на спине и никогда не жаловалась никому, даже брату.

Постепенно Аркаша окреп. Родня была убеждена, что только благодаря матери. С мужем к тому времени она развелась, и тот никак не помогал своему ребёнку. Никита в глубине души тётю недолюбливал, но за самоотверженность уважал и временами даже восхищался.

Когда Аркадий подрос, его мать сделала всё возможное, чтобы сын поступил в медицинский институт. Аркаша был умён, да ещё и прекрасно подготовлен, учился легко и в итоге стал нейрохирургом, чем тётя, всегда и во всём помогавшая ему, по праву гордилась.

Родные опасались, что, когда Аркадий решит обзавестись семьёй, тётя при её всепоглощающем обожании сына станет ужасной свекровью. Но и здесь она удивила всех. Возможно, дело было в том, что её сын женился, по мнению окружающих и самой тёти, очень удачно. Жена его принадлежала к известной в городе семье врачей, сама была кардиологом, имела собственную квартиру на Васильевском острове и стараниями многочисленной родни ни в чём не нуждалась.

Так или нет, но тётя проявляла чудеса мудрости, деликатности и такта, относясь к невестке со всей возможной нежностью и при этом умудряясь быть удивительно ненавязчивой. Поэтому молодые жили счастливо и относительно безбедно даже несмотря на непростые времена. Вскоре у них родилась дочка Леночка. И бабушка свою огромную любовь направила на неё, почти совсем освободив сына и невестку от забот о ребёнке. Внучку она обожала, а та отвечала ей полной взаимностью.

И вот теперь Аркаша с женой и дочерью готовились к отъезду. Старую квартиру на Васильевском острове продали весьма удачно, небольшую однушку Аркадия — тоже, и даже гаражу и машине нашли покупателей.

Никита слушал эти новости, как неутешительные военные сводки. Ему было невыносимо горько. Все уезжают. А тётя остаётся. Очень хотелось верить в то, что сын не забудет о матери, и Никита в свободные минуты представлял, как Аркаша удачно устраивается сначала в Бразилии, а потом и в Штатах и сразу же вызывает к себе мать и как та, счастливая и гордая, уезжает к нему. Но представлять получалось плохо, и ему было бесконечно жаль тётку. Поэтому, когда осенью отец на день рождения сестры собрался в Питер, Никита взял на работе несколько дней за свой счёт и отправился вместе с ним.

Тётя их встретила так радушно и приветливо, как никогда раньше. Никите даже неловко было, когда она, не позволяя ему встать и помочь, хлопотала вокруг них. При этом она взахлёб рассказывала о том, как сын с семьёй устроились в Бразилии. В это время глаза её светились.

— А когда ты к ним? — спросил отец Никиты. — Ты хоть заранее предупреди, чтобы мы приехали, помогли тебе собраться…

Никита в этот момент внимательно смотрел на тётю, поэтому заметил, как глаза её потухли. Она начала как-то нервно оправдываться, что ей вообще не было свойственно, поскольку себя и только себя она всегда считала правой.

— Лёша, ну что ты? Им самим нужно сначала устроиться. До меня ли им сейчас? Как только они смогут переехать в Штаты, сразу выпишут меня. Я как раз на пенсию выйду и спокойно брошу всё…

— И даже свою замечательную дачу? — шутливо поинтересовался отец Никиты, зная о любви сестры к своему прекрасному дому и большому участку в Вырице.

— И даже их! — вновь ожила тётя и со смехом продолжила: — Разве они могут сравниться с виллой на берегу океана?

— Ого! Даже так? Вот это планы у тебя! — тоже рассмеялся её брат.

— А как же! Ты же знаешь, я всегда добиваюсь всего, что хочу. — Упёрла руки в боки тётя. Никита улыбался, глядя на её привлекательное и снова сияющее лицо. Ему очень хотелось, чтобы и эта её мечта тоже сбылась. Но почему-то ему сложно было верить в это. Гораздо сложнее, чем во все предыдущие тётушкины мечты, планы и проекты. Уезжал домой он с чувством острой жалости к тёте и надеждой на то, что Аркаша не забудет о матери.

Была уже осень, отец разослал резюме Никиты на самые разные заводы Германии. Его сын только диву давался, откуда такое рвение. Переезд Аркадия, что ли, так на него повлиял? И неужели отец не видит, как одиноко и тоскливо его сестре одной в Петербурге, где у неё совсем никого не осталось? Ведь даже сваты, родители жены Аркадия, вскоре после отъезда дочери в Бразилию эмигрировали в Израиль, к чему, оказывается, готовились очень давно.

— Пап, — шутливо спросил Никита, когда отец в очередной раз встретил его у проходной, передал приглашение мамы на ужин и тут же начал отчитываться о том, что и куда отослал. — Я тебе так надоел, что ты стремишься от меня избавиться? Я понимаю, конечно, родители иногда устают от детей, так я вроде уже совсем самостоятельный, ночами не рыдаю, на ручки не прошусь и не плююсь манной кашей.


Отец рассмеялся.

— Да уж, не плюёшься. И вообще, ты нам удался. Именно поэтому мы с мамой и хотим тебе лучшей жизни…

— Ты правда считаешь, что там она лучше? — удивился Никита.

— Считаю, — с горькой убеждённостью кивнул отец. — Когда Союз распался, я радовался, думал, что теперь-то всё будет иначе, по-новому…

— А разве этого не произошло? — раздражённо хмыкнул Никита. — Куда уж новее-то? — Он зачем-то широко повёл рукой. За высоким забором виднелся огромный корпус завода. Его начали строить в восемьдесят девятом. Многоэтажный, со стеклянными стенами, он должен был стать гордостью предприятия. Никита помнил, как родители с восторгом рассказывали о планах и открывающихся для завода перспективах. Корпус успели возвести и даже вставили большую часть стёкол. Но потом началась «новая» жизнь, и стройка прекратилась. И теперь колоссальный корпус смотрел на мир пустыми чёрными проёмами и редкими пыльными стёклами. Никита иногда ходил туда, сам не зная для чего, и смотрел, смотрел на эту заброшенную, умирающую мощь, с которой теперь руководство завода не знало, что делать.

С другой стороны, за прудом, виднелась ткацкая фабрика. В её окнах вечерами давно уже не горел свет. Сначала второе градообразующее предприятие перешло на работу в одну смену, а теперь и вовсе готовилось к закрытию. И так было во всём: фонари на улицах города в последнее время горели через один, жители города еле сводили концы с концами, а дом, в котором дали квартиру Никите, стал последним построенным их заводом. Денег на заботу о сотрудниках больше не было.