— Кира! — сказала она вдруг. — Я знаю, тебя зовут Кира.

Рогнеда побледнела так сильно, что Наташа испугалась за нее: не упала бы в обморок! Она ещё не чувствовала в себе достаточно силы, чтобы удержать высокую дородную женщину своими ослабевшими руками.

— Откуда ты узнала?! — наконец оправившись от шока, вымолвила она.

Наташа не спешила объясняться, вглядываясь в даль, откуда пришло это имя. Сколько лет прошло с тех пор — пять, десять? "Четырнадцать!" подсказало прошлое. Она давно уже перестала задумываться над тем, кто ей обо всем сообщает. Обычный голос! Она попыталась представить себе, как выглядела Рогнеда — тогда ещё Кира — четырнадцать лет назад.

А четырнадцать лет назад ей было девятнадцать и была она замужем за богатым стариком. Девятнадцать. И у Наташи этот возраст выдался нелегким. Тогда её как кутенка, не умеющего плавать, взяли и выбросили за борт, в самую круговерть чуждой прежде жизни. Выплывешь — твое счастье…

Как же случилось с Рогнедой? Ее выдали насильно? Нет. Как наяву услышала Наташа жаркий шепот свахи: "Будешь ходить в соболях да каменьях драгоценных, сладко есть, мягко спать. Что захочешь — все твое будет! Год-другой потерпишь, а там — сама себе хозяйка".

Но прошел год, а ненавистный супруг не только не думал помирать, а и почувствовал в себе, рядом с молодой женой, забытую уж мужскую силу…

Рогнеду передернуло. Она вспомнила то, что увидела Наташа — отчаяние в глазах молодой женщины, вынужденной уступать домогательствам старика, повсюду преследующего её, тщетные попытки избежать стыда…

Однажды он схватил Киру прямо на кухне, стал опрокидывать тут же, на обеденный стол — пакость-то какая! Она оттолкнула его. Он упал и ударился затылком об угол печи…

Остолбеневшая от ужаса Кира задрожала от истошного крика появившейся в дверях кухарки.

У Наташи закружилась голова, и Рогнеда еле успела подхватить её, такую легкую, почти невесомую.

Нес её на руках незнакомый мускулистый мужчина в той же одежде, что и остальные солнцепоклонники, но, судя по шелковым нитям, которыми было расшито изображение Арала, он занимал в иерархии Аралхамада более высокое место, чем Алька.

Рогнеда шла за ними и из-за плеча несущего могла видеть, как мелькающие тени прошлого касаются её лица, оставляя на нем чуть заметные горестные морщинки.

— А что было потом? — спросила Наташа.

— Я убежала в лес, — будничным голосом проговорила Рогнеда.

Посвященный удивленно скосил на неё глаз, впрочем, не сбавляя хода.

— Два дня бродила, не помня себя, а на третий — повстречалась со слугами Арала. Тогда и испытала на себе действие золотой иглы. Меня тащили в неволю, а я таяла от блаженства… Да и о чем мне было жалеть? О каторге, что ждала дома? А здесь, в Тереме, мне пришлось испытать такие чувства, которые многим женщинам до смерти не суждены… Возьми хотя бы Адониса, Рогнеда коснулась плеча мужчины. — Недаром ему дали имя, столь отличное от других. Он — бог в искусстве любви!

Адонис осторожно опустил Наташу на кушетку, будто невзначай коснувшись её груди, и она в который раз подумала, что все жители этой подземной республики будто немного не в себе…

Как будто эти люди сговорились между собой не взрослеть или не воспринимать мир таким, каков он есть. Они любовно взрастили свои пороки или нездоровые увлечения, чтобы упиваться ими и собственной безнаказанностью…

Рогнеда присела на кушетку. Наташа прежде не ощущала в себе потребности говорить заведомую гадость, но нездоровый воздух подземелья или странная аура его обитателей толкнули её на это.

— Предлагаешь мне, значит, для любовных утех Адониса выбрать. Думаешь, не прогадаю?

— Не прогадаешь, — охотно, с заметным облегчением, проговорила Рогнеда.

— А если я выберу верховного мага? — невинно глядя в её глаза, предположила Наташа и поняла, что попала в точку.

Глаза Рогнеды, только что светлые и открытые, потемнели от ярости. Но, бросив взгляд на противоположную стену, она ответила нарочито спокойно:

— Отчего же, выбери. Только сделать это ты сможешь всего один раз. Потом любой из посвященных будет брать тебя, когда захочет. Здесь, дорогая подружка, свои законы!

Рогнеда, не подавая вида, что обижена, распрощалась и ушла, пожелав своей подопечной заснуть, ибо все остальное для её выздоровления уже сделано. Наташа пожалела о сказанном, ведь она почувствовала, что её целительница неравнодушна к Саттару-ака. Может, в обычной жизни эти двое могли бы пожениться, иметь нормальную семью, а здесь…

Наташа закрыла глаза и решила заснуть, но ей что-то мешало: чье-то постороннее присутствие, чей-то взгляд будто сквозь стену… Погодите-ка! Она вспомнила настороженность Альки и его нежелание откровенничать здесь, взгляд Рогнеды… Так и есть. Она отчетливо увидела замаскированный глазок и прильнувшего к нему мага. Ай-яй-яй, а ещё верховный! Подглядывает как шкодливый мальчишка. Тем более что знает о способностях Наташи… Может, ему кто-то сказал? Для начала надо ему объяснить, что подглядывать нехорошо. Она сосредоточилась, напряглась и услышала за стеной короткий отчетливый вскрик. Наташа улыбнулась: он просто увидел яркую вспышку, которая ненадолго его ослепила. За стеной раздались осторожные, шаркающие шаги, что-то упало, и наконец хлопнула дверь: верховный отправился залечивать рану.

Раскаяния она не испытывала: так, легкий урок для невоспитанных… Вот как бы ей выбраться отсюда! Ведь в Москве, на руках у няни, глупой девчонки, осталась её маленькая дочь. Оленька, как ты себя чувствуешь?! Но её дальновидение, заглянувшее даже в прошлое Рогнеды, почему-то не смогло прорваться за пределы Аралхамада. Тонкий мысленный лучик безуспешно бился о невидимый, но на удивление прочный барьер, за которым остальной мир виделся лишь серым туманом, заполненным бесплотными тенями…

В свое время, пять лет назад, об этот барьер разбилась экспедиция, о которой Наташа знать не могла, и из-за чего в Аралхамаде оказался Алька. И не только он один…

Экспедиция была малочисленной, но по-боевому настроенной. Возглавлял её бывший контрабандист, бывшая правая рука тайного правителя Азова, Митрофан Батя. Человек немолодой, но крепкий и сметливый, мастер на все руки, он вдруг на старости лет увлекся легендой о несметных сокровищах духоборов, живущих где-то в горах Урала.

Как ни пытались разубедить Батю товарищи, что все это сказки и никаких духоборов на свете нет, старый контрабандист стоял на своем.

Гвардия у Бати была та еще! Один тринадцатилетний Алька чего стоил! Как начнет прыгать, да в воздухе переворачиваться, да на руках ходить… Одно слово, артист. Правда, могло ли понадобиться его искусство в поисках духоборов, никто не мог бы сказать.

Или другой "искатель" — Синбат, в прошлом моряк, вовсе не пригодный для героических дел. Он умел неплохо готовить, любил слушать всякие истории "из жизни", мог вязать морские узлы… Вот, пожалуй, и все.

Воин в артели, собственно, был один: коренастый крепыш Аполлон, виртуозно умеющий метать ножи и спавший чутко, как кот, стерегущий мышь.

Для серьезных дел компания, без сомнения, никуда не годилась, но Батя, которому на роду было написано исполнять приказы, отдавать их вовсе не умел. Он убедил себя, что "орлы" его — разведчики, которые только установят факт существования духоборов и место, где они засели, а уж потом… Потом он вернется, найдет Черного Пашу, и тот соберет свою армию, перед которой не устоит сам черт!

"Дуракам — счастье!" — сказал бы атаман контрабандистов, чьим войском собирался разгромить духоборов Батя. День за днем поисковая артель продвигалась вперед, выуживая туманные сведения о духоборах из случайных разговоров, местных сплетен, сказок и легенд, продвигаясь по их следу на Восток, пока направление не определилось — Башкирия, Урал.

Здесь получилось, как в известной игре, когда водящий ищет спрятанную вещь, а спрятавший по мере его поисков "наводит" на место определениями вроде: "холодно", "теплее", "горячо"… Сперва в разговорах о сектантах появились новые названия "нечестивых" — идолы каменные, злые духи гор. Они, мол, убивали всякого, кто осмеливался переступить границу их территории. А где начиналась та граница? Говорят, с опушки Проклятого леса.

Так появилось "горячо". Только Батина гвардия попыталась приблизиться к этому самому лесу, как началась чертовщина. У всех без исключения ослабели ноги и закружилась голова. Если прежде даже издалека они могли хоть немного просматривать Проклятый лес вглубь, то теперь, в непосредственной близости от него, отчетливость картины нарушилась. Деревья извивались и качались в тумане как гигантские змеи, а за ними не виделось ничего, просто огромная черная дыра.

Алька лишь молча прижимался к Бате, не в силах вымолвить ни слова. Синбат лихорадочно крестился. Аполлон судорожно сжимал рукоятку кинжала.

— Назад, — испуганно пятясь, шепотом приказал Батя. — Назад!

И как только они почувствовали возвращение прежних жизненных сил, кинулись бежать прочь и остановились тогда, когда Проклятый лес остался далеко позади.

Все, что случилось с ними потом, явилось следствием невероятного Батиного упрямства. Таким уж он уродился: чем более трудным представало перед ним препятствие, тем сильнее хотелось его преодолеть. Потому-то свою поисковую артель Батя разместил на ночь в невысоком орешнике, откуда Проклятый лес был хорошо виден. Не торопясь, будто ничего не случилось, они распрягли лошадей, пустив их пастись, разожгли костер и стали готовить ужин.

Все произошло в дежурство Синбата. Впоследствии Батя сокрушался, что этот олух — царство ему небесное! — скорее всего, заснул на посту. Алька резонно возражал, что и не засни он, вряд ли нападавших это остановило бы. Но и со сна заполошный Синбат вдруг так неожиданно встрепенулся, что золотая игла отправила его к праотцам то ли по причине слишком большой дозы парализующего яда, то ли по причине слабого его сердца…

Дозорные Аралхамада давно заметили искателей и наблюдали за ними, ещё не решив для себя, кто это — заблудившиеся путешественники или враги? Врагом был всякий, кто пытался подобраться к тайнам солнцепоклонников и лишить их Бога принадлежащих ему одному сокровищ.

Выяснили определенно: враги! Прежде их потихоньку лишили бы жизни и никто не узнал, отчего тут валяется четыре трупа. Может, грибов плохих съели или лихоманка какая одолела? Но охотникам до чужого повезло: накануне в одной из штолен осела каменная плита, похоронив под собою сразу троих добытчиков алмазов. Работа, угодная Богу, не должна была останавливаться, так что, возможно, сам Арал послал этих неразумных на замену погибшим рабам.

Обычно для разбирательств с любопытными верховный маг посылал тройку посвященных. Вернее, в каждой из них было двое посвященных и один послушник. Но в этот раз… Маг будто предчувствовал, что случится непредвиденное. Будь их трое, поединок впервые в истории солнцепоклонников мог бы закончиться не в пользу слуг Арала. Те, к своему сожалению, не сразу заметили Аполлона, который по привычке разместился под телегой.

В отличие от Синбата, появление солнцепоклонников он услышал, и через несколько секунд двое солнцепоклонников упали замертво с кинжалами в глотках. Второй раз метнуть ножи ему не удалось. Он успел заметить, как один из нападавших приложил к губам какую-то трубку, и очнулся уже в каменном мешке Аралхамада.

Труп Синбата так и оставили лежать возле догоравшего костра, уничтожив все другие следы. Теперь каждый, кто мог найти его, подумал бы, что вот ехал куда-то по своим надобностям мужик, да сердце подвело. Разве догадается кто-нибудь искать на его теле след укола — маленькую, чуть заметную для глаза точечку?

Хуже всех в плену пришлось Аполлону — он был убийцей двух слуг Арала! Даже Алька, добившийся со временем значительных послаблений для Бати, так и не смог ничего для него сделать. Так что пять лет этот ненавистный Аралу человек работал на самых нижних этажах подземелья, на самой черной работе, но никак не мог подохнуть, а подыскать ему замену сейчас, в кровавое смутное время, было невозможно.

После случая с двумя сопровождающими Алимгафара верховный маг решил до поры до времени наверх не подниматься, тем более что на такой вот случай в подземной стране было заготовлено достаточно продуктов. Смутное время опасно как для законопослушных граждан, так и для тех, кто не в ладу с законом: кто друг, кто враг — поди разберись. Потому, по возможности, лучше его пересидеть.

Пять лет каторги не прошли даром для Аполлона. Наверное, он один из всех, захваченных в рабство, находился в постоянной готовности к побегу. Ни один день у него не проходил без того, чтобы он что-нибудь не узнал или не сделал для него.

Прежде всего на тонкую пластинку он постепенно нанес план всех подземелий Аралхамада. План был миниатюрный и прочесть его можно было лишь с помощью лупы. Для обычного глаза пластинка выглядела небольшим кусочком породы, хаотично исцарапанным. Лупу Аполлон сделал из кусочка горного хрусталя, долгие дни и часы полируя его то мелким песком, то подходящим камнем.