Кроме того, в плену он, казалось бы, родившийся с ножом в руке, вдруг остался без своего привычного инструмента. Долго выдержать без тренировки меткости он не мог, потому наловчился делать не ножи, скорее, дротики из кусочков сталактита. Парочка наиболее тонких и прочных из них были в его тайнике, и Аполлон не сомневался, что в случае его побега из посланных за ним в погоню успокоятся навек со сталактитами в горле не меньше двух…

В плену Аполлон ни с кем из товарищей по несчастью не дружил. Более того, в глубине души он презирал их, смирившихся со своей жалкой участью. Их давно потухшие глаза наводили на мысль об оживших мертвецах, двигавшихся лишь по чьей-то злой воле, без собственных желаний и надежд.

Эти люди часто рассказывали друг другу истории о беглецах, из которых никто не доходил до места, потому что, мол, от слуг Арала уйти невозможно.

"А я уйду!" — упрямо думал он, продолжая все запоминать и примечать. Сейчас ему оставалось узнать последнее: в какие дни и часы на границах Аралхамада пропадает защитный барьер? То, что это происходит, он знал наверняка: слуги Арала и не скрывали, что защиту много лет назад поставил ныне умерший очень могущественный маг. Несколько раз в месяц в течение часа в сплошном барьере как бы открывались ворота, и слуги Арала могли уходить и возвращаться домой по мере необходимости.

Правда, в такие моменты охрана Аралхамада существенно увеличивалась, но солнцепоклонники ждали в основном, не заявится ли кто-нибудь извне? О побеге рабов никто не задумывался, потому что они о воротах знать не могли: это было большой тайной, доверенной лишь посвященным высших ступеней.

Аполлон решил обратиться с просьбой к Альке; прежде он сам решительно пресекал все попытки мальчишки к нему приблизиться, теперь придется отрабатывать задний ход. Конечно, и он, и Батя оказались предателями, продавшимися врагам за миску чечевичной похлебки. Мальчишку ещё можно было понять — золотая дребедень стукнула ему в голову. Но старик-то! На что купился? Подняли его, видите ли, из штольни наверх, занимается легкой работой: то силки для охотников мастерит, то дичь, что они приносят, разделывает, то деревянные ложки-поварешки вырезает. О сокровищах, небось, и думать забыл! У него теперь одно на уме: как бы подольше пожить да на жертвенный алтарь не загреметь!

Но Аполлон ошибался. Привыкший жить и действовать в одиночку, он плохо знал людей. Вернее, он не знал хороших людей. По законам мира, в котором он родился и вырос, можно было почитать все человечество стаей диких зверей, готовых разорвать друг друга ради лучшего куска для себя…

Рабы нижних этажей могли обратиться к посвященным лишь в одном случае: если они желали приобщиться к святыням Арала. Улучив момент, когда Алимгафар проходил мимо отводимых на ночлег алмазодобытчиков, Аполлон при всех попросил его о встрече. Юноша обязан был поставить в известность верховного мага, что он и сделал. Маг разрешил встречу в небольшой келье, которая просматривалась и прослушивалась, как и многие комнаты посвященных. Маг не гнушался народной мудрости: доверяй, но проверяй.

Бывшие соратники стояли друг перед другом. Насколько за эти годы изменился Алька, настолько остался неизменным Аполлон. Было даже странным это его постоянство во внешности: на такой работе надрывались здоровяки и помощнее. Но этот сын шлюхи и неизвестного посетителя борделя словно черпал для себя энергию из камня, который окружал со всех сторон: огонь в его глазах стал ещё более яростным. Неукротимый, несгибаемый человек! Как странно: никто в Аралхамаде не знал наверняка ни об устройствах для подслушивания, ни о замаскированных глазках, но почти каждый вел себя так, как будто они наверняка есть. Было что-то нездоровое в атмосфере этих подземелий, а потому и в отношениях жителей Аралхамада между собой. Наверное, и Аполлон о чем-то таком догадывался, потому что начал разговор так:

— Ночью мне было видение: сам Бог Арал разговаривал со мной. Мое участие в убийстве двух его слуг он пообещал простить, как нечаянное, по неразумности содеянное, если раскаяние мое чистосердечное. Я прошу передать верховному магу, что согласен на любое наказание, вплоть до того, чтобы смыть невольный грех кровью…

Он незаметно сунул в руку Альке пластинку, на которой аккуратно, печатными буквами был написан вопрос: "Когда в стене открывается проход?" Иными словами, Аполлон хотел знать, когда, и насколько открывается защитный барьер.

— Но я не знаю! — честно признался он Аполлону.

Тот, похоже, поверил и сунул в руку юноше удивительной чистоты алмаз, который он именно для такого вот дела и хранил в тайнике. Охрана изредка проводила у рабов-добытчиков обыски, но без особой тщательности: куда они с запрятанным денутся дальше этих стен? Так что время от времени захоронки глупцов отыскивались и камни отправлялись в сокровищницу.

Алимгафар попробовал вернуть Аполлону алмаз. Неужели он все, что сможет, не сделает для него бескорыстно? Но Аполлон считал, что с бескорыстием встречался в жизни лишь однажды — когда прекрасная девушка, которую он спас от насильников, подарила ему минуты блаженства и назвала самым стоящим мужчиной, какого она знала. Этим светлым мигом он жил уже много лет. А какая корысть от него этому вероотступнику? Если он не возьмет алмаз, значит, и надежды на его помощь никакой.

Поняв, что спорить с безумцем бесполезно, Алимгафар неуловимым движением спрятал алмаз в потайном кармане: уроки, которые когда-то походя давали ему некоторые фокусники, не прошли даром. От удивления у Аполлона расширились глаза: этот парень далеко пойдет, и может, зря он никогда прежде не хотел с ним разговаривать?

— Хорошо, — наклонил голову посвященный первой ступени, — я передам твою просьбу тому, кому нужно. Приготовься ждать. Возможно, пройдет не один день, но ответ ты получишь обязательно!

Аполлон порадовался: у него появилась надежда. Внешне же ни один мускул не дрогнул на его бесстрастном лице; он склонился перед юношей в низком поклоне.

Он всегда был человеком прямолинейным, в хитростях неизощренным, оттого так трудно и пришлось ему в Аралхамаде. Бывших товарищей Аполлон сразу "раскусил": предатели, слабые духом людишки, христопродавцы! О том, что они могут притворяться для той же цели, он не думал, ибо сам этого не умел. А уж о том, что выйти на свободу можно, ещё и попытавшись с собою что-нибудь прихватить, он даже не помышлял. Потому и не шел ни с кем на компромиссы. Они говорят: человек человеку — волк? Что ж, Аполлон и будет волком, для того чтобы выйти отсюда, он станет рвать их клыками, резать как ягнят — пусть не становятся у него на пути!

Он не догадывался, что и Батя все эти пять лет не стоял на месте, но, в отличие от непримиримого Аполлона, главным орудием в столь сложном деле почитал хитрость, изворотливость, притворство. А думать о сокровищах, находящихся так близко от него, не переставал ни на один день. Более того, старый разбойник имел кое-что в своем тайничке: курочка по зернышку клюет!

С годами решимости пойти на солнцепоклонников приступом у него сильно поубавилось: теперь-то он знал, как труднодоступны их сокровища. О том, чтобы без верховного мага войти в храм, где сектанты молились драгоценной скульптуре своего Бога, нечего было и надеяться! Неизвестно, на какой камень, не дай Бог, наступишь, из какого угла может прилететь твоя смерть!

В своих первоначальных планах он было подумывал: не принять ли самому — для пользы дела! — чужую веру, не притвориться ли озаренным высшим светом? Но потом понял, в его возрасте это покажется просто подозрительным. Иное дело — Алька. Конечно, поначалу малец боялся: как да что? Мол, сможет ли он притворяться так, чтобы не догадались. Ведь если солнцепоклонники о чем проведают, убьют и его, и Батю.

Старший товарищ немало над его доводами поломал голову, а при следующей их встрече повел такой разговор:

— Ты, сынок, и не притворяйся. Говори что думаешь.

— Так ведь станут уговаривать. Вон, Саттар-ака уже заводил речь…

— Пусть себе заводит. Ты мне вот что скажи: веришь в этого Арала?

— Так ведь солнце — вот оно!

— Разумею… От Христовой веры отрекаться заставляют?

— Вроде нет.

— Тогда соглашайся. Пока в послушниках походишь, а там — то ли падишах умрет, то ли осел сдохнет!

— Что?

— Ничего. Одну побасенку персидскую вспомнил… Перехитрить их и не пытайся, кишка тонка! Живи, будто ты с этой жизнью смирился. Забудь пока, что там, снаружи, все по-другому.

Давненько состоялся у них с Батей этот разговор, а вот именно сегодня — в один день с Аполлоном! — он через Рогнеду дал знак: поговорить надо!

Верховный маг считал, что никто из посвященных, а тем более слуг, не знает ни про глазки в стенах, ни про щели для подслушивания. Но постоянно выяснялось, что обитатели Аралхамада если прямо об этом и не говорят, то подозревают, и потому действуют по поговорке: береженого Бог бережет! То есть на всякий случай меры принимают. Потому Алимгафар со слугой Батей на первый взгляд просто носили на кухню мешки с картошкой. Посвященные, особенно нижних ступеней, до кухонных работ порой снисходили. В охотку.

Батя сообщил, что план переходов у него готов, ловушки на пути размечены — недаром же он так старательно сопровождал выходящих на охоту посвященных! Алимгафару сие узнать не удавалось. Приданные ему в провожатые послушники сами занимались обезвреживанием ловушек, оставляя ждать его в одном из переходов, а на обратном пути из города опять их заряжали. Дело было не в том, что маг ему не доверял, но послушниками были рожденные в Тереме, коренные жители Аралхамада, им и бежать-то было бы некуда, а он все ещё считался чужим. По крайней мере, до праздника весеннего равноденствия, когда кровь жертвы свяжет его с остальными крепче родственных уз… Остается вызнать время, когда снимается защита и в заколдованной стене обозначается проход наружу.

— Веришь ли, — сообщил Бате Алька, — меня сегодня Аполлон о том же попросил.

— Как, этот земляной червь ещё жив? — хмыкнул Батя; он все не мог простить бывшему артельщику обвинения "христопродавец", которое тот когда-то бросил ему в лицо. — Никак тоже бежать собрался?

Юноша кивнул.

— А спросить ни у кого и не спросишь. Из твоих "верхних" кто об этом знает?

— Адонис. У него пятая ступень. Маг его очень уважает. Говорит, в женщине нет для него секретов.

— Эх, найти бы такую женщину, чтоб и умная была, и головы не потеряла! Может, он в постели-то и проболтается? — мечтательно проговорил Батя. — Да только где же её найдешь?!

— Есть такая женщина, — помедлив, буркнул Алимгафар.

ГЛАВА 11

— Что вы делаете в моем номере? — спокойно, но сухо спросила Катерина, хотя внутри у неё все буквально кипело от ярости: за кого принимает её этот… шпион?!

— Кажется, Катерина Остаповна, вы мне не рады? — подчеркнуто удрученно вымолвил гость, впрочем, не трогаясь с места.

— Представьте себе, не рада, — тем же тоном подтвердила она.

— Как жаль! — он покачал головой. — А я ведь, можно сказать, к вам с дружеским визитом. Вы просто не догадываетесь, как много выиграете от дружбы со мной! И наоборот, как много неприятностей доставит вам наша ссора!

— Немедленно покиньте мой номер или я сейчас же вызову администратора отеля! — нахмурила брови Катерина.

— А вот этого я делать вам не рекомендую, — Петр Игоревич поднялся, и в его руке тускло блеснул револьвер.

Катерина, как ни странно, ничуть не испугалась. Давнее цирковое прошлое, казавшееся ей прочно забытым, вдруг ожило в ней. Она вспомнила Василия Ильича и Альку Аренских, которые увлеченно преподавали Ольге некоторые приемы вольной борьбы — мол, они могут понадобиться в её клоунских репризах. Ольга потом, смеясь, осваивала их с Катериной, а та как-то шутя, неожиданно для себя, вдруг бросила через бедро Герасима, на что он шутливо жаловался Аренскому: научил женщин на свою же голову!

Глядя в глаза так вдруг изменившемуся, а раньше простецкому, добродушному Петруше, она шагнула прямо на револьвер. Врач, решивший её просто попугать, от неожиданности отшатнулся. Катерина нырнула ему под руку и заломила её за спину. От волнения она сделала это так резко, что Коровин вскрикнул и выронил револьвер. Не отпуская руку, молодая воительница довела его до двери, открыла и выпроводила неудачливого посетителя в коридор.

Она закрыла дверь изнутри, но, помня, как он проник в номер в её отсутствие, продела в ручку двери ножку стула…

Когда Петра Игоревича Коровина вызвали в ОГПУ и предложили, памятуя его прежние заслуги перед революцией, приглядеть за уезжающими во вражескую страну врачами, он, не колеблясь, согласился. По его мнению, офицер, состоящий на страже безопасности страны, был абсолютно прав, не доверяя старым медикам: они все учились ещё при царской власти, активно лечили аристократов и их деток… Где еще, как не в этой среде, могли прятаться затаившиеся враги?