— Трудно сказать…

— Да жива она была, это же ясно! Вот только где она в таком разе? Была бы жива, давно бы объявилась!.. Выходит, и вправду в огне сгорела…

— Что ты врешь, Аврора! — вмешалась оставившая шоколад Оля. — Жива моя мамочка!

— Да откуда ты-то можешь знать? — с досадой отмахнулась Аврора.

— А вот и знаю! Мне бабушка сказала!

— Какая бабушка? — остолбенела няня. — Ты же без меня никуда не выходишь! Какая бабушка?!

— Такая. Во сне которая.

— Выдумщица! — облегченно вздохнула Аврора. — А я уж испугалась, что к Олюшке кто-то подбирается. Соседки рассказывали, детей воруют…

— И что вы думаете делать дальше? — спросила её Катерина.

— Ох, Катерина Остаповна, у меня от этих думок голова скоро лопнет! Из цирка давеча приходили. У них вроде как детский дом есть, для сирот… Только жалко мне Олю туда отдавать. Вдруг Наталья Сергеевна объявится, что я ей скажу? Что при живой матери дочь в сироты определила?.. Но и жить как-то надо… Подруга мне место на фабрике приискала.

— А что, если Оленька у меня поживет? С Пашкой, сыном моим, расти будет. Наташа объявится — найдет меня.

— А как же я?

— А ты сможешь в гости приходить, когда захочешь!

— Не знаю, что и сказать…

Катерина улыбнулась и достала из сумочки пропуск в наркомат.

— Вот, посмотри мой документ. Адрес я тебе сейчас запишу.

— Комиссариат иностранных дел, — уважительно прочитала Аврора. — Переводчица… Интересная, наверно, у вас работа?

— Не жалуюсь!

— А я бы хотела на водителя трамвая выучиться… Да кто ж меня возьмет?

— Пожалуй, я смогу тебе в этом помочь. Позвони завтра вечером мне домой, я днем переговорю с нужным человеком.

— Правда? — У Авроры загорелись глаза, но она вспомнила об их планах, от которых зависела судьба малышки. — А если Оле у вас не понравится?

Катерина взяла девчушку на руки.

— Оленька, пойдешь ко мне жить?

Девочка серьезно посмотрела на нее.

— Мама вернется, посмотрит, что меня нет, и расстроится: "Где же моя доченька?"

— А мы ей записку оставим: она в гостях у тети Кати!

— И Машу можно будет взять?

— Кто это — Маша?

— Кукла моя!

Катерина, смеясь, прижала ребенка к себе. Вещи они собрали на скорую руку — самое необходимое.

— К завтрашнему дню я приготовлю все остальное, — пообещала Аврора.

— А я пришлю за ними мужа, — решила Катерина. — Он у меня — майор ОГПУ, так что не бойся, когда военные к тебе постучат.

— Да я к военным привыкла, — сказала Аврора. — У нас хозяин военным был…

Она опять всхлипнула.

Катерина с Олей были уже у порога, когда услышали вслед робкое:

— Как вы думаете, Катерина Остаповна, мне здесь жить или на квартиру уходить?

— Конечно, живи здесь, раз никто не беспокоит!

— Спасибо! — Аврора порывисто поцеловала Катерину: чувствовалось, что ей никак не хотелось отсюда уходить. Она потискала девочку: — Олька, не забывай свою нянюшку!

— Не забуду!

"Интересно, — подумала Катерина, — как отнесется к этому Дмитрий?" Только сейчас она вспомнила о нем, а ведь раньше ни одного решения не принимала без его предварительного одобрения!

Тот, о ком вспоминала Катерина, как раз в эту минуту, отправив на Лубянку служебный автомобиль, решил пройтись пешком, чтобы без помех разве помеха спешащие мимо и даже задевающие его локтями москвичи? подумать о событии, вызвавшем досаду его товарищей: ещё один! И до глубины души поразившем его самого, ибо для Гапоненко это был не просто "еще один", а вполне конкретный человек, с которым он недавно разговаривал в своем кабинете.

Вроде не было вины Дмитрия в этой смерти, а сердце неприятно свербило: как расскажет он, к радости товарищей вызвавшийся исполнить неприятную обязанность, жене Крутько Светлане о гибели её мужа?

Обычно убийствами занимался уголовный розыск: свидетели нашли труп с ножом в спине и позвонили, поскольку на мертвом была военная форма, не в милицию, а на Лубянку…

Он вполне мог представить себе, как это случилось. Николай Иванович Крутько шел с дежурства в военном госпитале.

Начальником госпиталя его назначили сравнительно недавно. Против ожидания, это не только не повлияло на его отношения с персоналом госпиталя, но и почти ничего не изменило в расписании его работы. По-прежнему наравне с другими хирургами он делал операции, совершал обходы и ходил на дежурства, что уж вовсе было не обязательно…

Вот с такого дежурства он и шел. Усталый? Наверняка! И вдруг увидел в спешащей навстречу толпе знакомое лицо… Нет, пожалуй, такая версия выглядит притянутой за уши. Наверняка Рагозин-Воронов внешне изменился, а шрам на руке на ходу не разглядишь!.. Он мог проходить мимо кого-то, с кем разговаривал этот мужчина, что, в общем-то, почти то же самое… А что если он зашел куда-нибудь? Например, в парикмахерскую. Думай, Митя! Молодая жена дома, а он после дежурства. С суточной щетиной! Конечно, он мог побриться и на работе. Если у него была бритва. Или свободное время!

Кинжалом в спину! Конечно, он не эксперт, но и младенцу ясно: удар один и тот же, точно в сердце… Нет, в толпе, через столько лет, он его вряд ли бы узнал. Другое дело, если в какой-то ситуации у Крутько было время рассмотреть шрам на его руке! Парикмахерская все-таки для этого удобнее всего…

Как бы то ни было, его смерть проясняла кое-что: драгоценности все ещё здесь, и об этом знает только он! По "эту сторону баррикад", конечно. Ах, как не хватало Черному Паше преданных ему ребят! Он знал их всех вдоль и поперек, со всеми их слабостями и недостатками, и умел добиваться беспрекословного подчинения!

На миг мелькнула мысль: "А зачем тебе, Митя, эти драгоценности? Ты не можешь пользоваться здесь даже теми, что у тебя есть". Но другая мысль пришла ей на смену: "А надо ли здесь оставаться?" В отличие от многих "белых" прожектеров, он знал точно: красные — это надолго! Уж больно удобны их лозунги и для тех, кто процветает под их прикрытием, и для тех, кто прямо-таки жаждет быть одураченными!

Прежде он об этом не думал. Но если даже ему тут неуютно, значит, дело неладно! Быть изгоем где-то в чужой Европе или далекой Америке?

Изгой — если ты в свои "под сорок" оказываешься там без гроша в кармане, чтобы начать все сначала, а если попытаешься втиснуться в их клан богатеньких не с пустыми руками? Так ли унизительно это будет? Человек, заработавший большие деньги своим умом и руками, всегда чувствует такого же!

Среди коллег-гэпэушников он себе друзей не найдет. Они так все время оглядываются, чтобы какая-нибудь шавка в бок не вцепилась! А ведь ему до зарезу нужен помощник! Тут уж не до собачьей преданности, был бы просто порядочный человек! Он даже согласен с ним поделиться. Но не искать же такого среди десятка стукачей, доставшихся ему в наследство от бывшего хозяина кабинета!

Вот, кстати, печальный пример доверчивости: человек решил, что в стране победившего пролетариата нельзя обижать недоверием своих товарищей по партии. Схарчили, и глазом не моргнули!

Однако время шло. Он не заметил, как ускорил шаг. Рагозина надо искать по горячим следам! Кое-что он может сделать путем официального следствия: послать парочку молодых, горячих ребят, чтобы выяснили путь военврача, поспрашивали; может, кто заметил, куда заходил, с кем разговаривал…

Надо зайти к молодой вдове, сообщить, что она — вдова! Впервые Дмитрий Ильич подумал, что, оказывается, не знает, как нужно выражать соболезнование. Все, приходящее на ум, казалось фальшивым, неестественным. В самом деле, как можно соболезновать, если умерший тебе безразличен? Снявши голову, по волосам не плачут! Все равно ведь его не воскресить! Неужели он не стал бы горевать, случись что с Катериной или, не дай Бог, с Пашкой? Стал бы! Но сочувствовать, сопереживать он не умел. Потому и не знал слов утешения. Одно вытекало из другого.

Тогда почему сейчас он шел к Светлане? Этого Гапоненко не мог объяснить и сам!

Он зашел в подъезд, куда за несколько мгновений до него прошмыгнул какой-то шустрый хлопец. Прыткости ему было не занимать — он легко мчался на несколько ступенек впереди майора. И постучал он — это уже не было совпадением! — в ту же самую дверь, какая требовалась и ему. Парень оглянулся, когда Гапоненко просто встал у него за спиной, молча дыша в затылок. А узнав, вздрогнул, и оба — один с досадой, другой с удовольствием — отметили: его прежний страх перед майором до конца не изжит!

Светлана возникла в проеме двери в зеленых лыжных брючках и зеленой спортивной майке с длинным рукавом, так что в сочетании с огненно-рыжими волосами показалась Дмитрию Ильичу кем-то вроде лесной нимфы, а Ян, по привычке, с какой, например, он смотрит на репродукцию картины "Царевна-Лебедь" кисти Врубеля, что висит над его кроватью, отметил: хороша!

— А почему ты не звонишь?.. Вы не звоните?

Она переводила взгляд с одного на другого с плохо скрытым недоумением: что означал их одновременный приход? Просто так прийти вместе они не могли! Светлана посторонилась, приглашая их войти и то ли по тому, как мужчины замешкались, пропуская вперед друг друга, то ли по их напряженному молчанию, она поняла, что случилось неладное. Спросила только:

— Что-то с Колей?

— Да! — как по команде ответили оба.

Ян лишь прочел в глазах майора немой вопрос: "Ты-то откуда знаешь?"

Светлана посадила их на стулья возле большого обеденного стола и коротко предложила, как приказала:

— Рассказывайте!

Ян растерянно посмотрел на Гапоненко.

— Но я ничего наверняка не знаю!

— Ты сказал "да" на мой вопрос, не случилось ли с Колей чего-нибудь плохого, — холодно напомнила Светлана. Сейчас она невольно воспринимала их враждебно, они принесли дурную весть и теперь оглядываются друг на друга, каждый боится начать первым. Неужели она производит впечатление истерички?!

В последнее время Светлана почему-то жила с предчувствием несчастья. Оно могло произойти с нею самой, в худшем случае — с Николаем. Не могло закончиться просто так, без жертв, её пребывание в том страшном заведении, которое живет человеческой кровью. Не могла она не заплатить этому кровожадному молоху!.. [13]

И вот случилось худшее: погиб Николай. Почему же она допытывается у них подробностей? Разве хоть что-то можно исправить?!

Майор сидел с каменным лицом и вовсе не спешил приходить Яну на помощь: не будет лезть поперед батьки в пекло!

— Ты же знаешь, Света, такое со мной иной раз случается. Но впервые я не поверил тому, что увидел… Твой Коля… Мертвый, с кинжалом в спине… Страшно!

Его передернуло.

— Это правда, — кивнул наконец Гапоненко.

— Когда… я смогу его забрать? — с трудом выталкивая наружу слова, заговорила Светлана.

— Завтра. Завтра, когда мы получим заключение эксперта.

— Какое это теперь имеет значение? — горько спросила Светлана и брови её сошлись на переносице. Она силилась постичь смысл слова "никогда". Неужели она никогда не увидит мужа живым? И сказала, ни на кого не глядя: — Хорошо, вчера Ваньку отец забрал. Братик очень любил Колю…

— Иными словами, вы хотите сказать, что искать убийцу не стоит, раз ничего нельзя исправить?! — не выдержал роли смиренного слушателя Гапоненко. — Пусть, значит, ходит себе по белу свету и размахивает кинжалом направо и налево?

— Нет, я этого не хочу! — другая на её месте давно убивалась да волосы на себе рвала, а эта лишь лицом почернела и повторила: — Рассказывайте, Дмитрий Ильич!

Глупышка! Что она там напридумывала своей красивой головкой? Может, решила, что раз Крутько убили, а пришел сообщать об этом майор в форме ОГПУ, значит, муженек был замешан в чем-то противозаконном? Отнюдь!

С другой стороны, кто, как не он, сможет представить происшедшее в наиболее выгодном для себя свете? Он надеялся, что у Яна хватит ума вслух не ставить его слова под сомнение.

— Хорошо, слушайте. В конце концов, это — не государственная тайна!.. Честно рассказывать обо всем, как говорится, себе дороже, но рискну! Авось, вы не запишете меня в невесть какие чудовища! Все равно, не стану от вас ничего скрывать… Когда случилось первое похожее убийство… да-да, подобное преступление, тоже с гибелью военного, ОГПУ уже рассматривало… Тогда я только начал работать в этом заведении. По странному стечению обстоятельств убитый оказался моим давним другом, которого я считал погибшим в перестрелке между… Неважно. Словом, я считал, что его давно на свете нет, но, видно, из той истории он благополучно выбрался. А прежде я мельком увидел его в Реввоенсовете и не поверил своим глазам: живой, да ещё в форме капитана второго ранга. Думал, что ошибся. Стал наводить справки. К сожалению, по причине большой занятости, это получилось у меня не вдруг… Словом, когда я наконец позвонил к нему на работу, мне ответили, что как раз сегодня его хоронят. Я едва успел на кладбище, чтобы проститься с ним. И там, у его могилы, глядя на безутешную, убитую горем вдову, осиротевшего ребенка, я поклялся найти его убийцу и сурово покарать.