— Спасибо! — Светлана чмокнула его в щеку и смешалась от собственного порыва.

— Хотите, будем пить чай, — предложила она, оправившись от смущения, — как раз вскипел самовар. Наверное, глупо вот так, каждый вечер, кипятить его в надежде, что кто-то придет и будет пить чай. Никто не приходит. Кроме Янека, конечно, но и вчера, и сегодня его не было. Я уж беспокоюсь, не случилось чего?

— Думаю, он просто не хочет пугать вас своей повязкой. Я сегодня видел Поплавского — у него все благополучно заживает.

— Он ранен? — испугалась Светлана.

— Это рана, но не огнестрельная. Преступник каблуком ботинка рассек кожу на его виске. Шрам, как сказал врач, будет едва заметен, а если отпустить волосы чуть подлиннее, его вообще можно будет скрыть.

— Но почему на Янека кто-то напал?

— Он помогал нам брать убийцу вашего мужа.

— Значит, вы его поймали?

— Поймали. Николай Иванович будет отомщен!

— Вы… вы — настоящий рыцарь, — Светлана порывисто схватила его за руку. — Я это сразу поняла! Вы спасли меня, вытащили из застенков совершенно постороннего человека! Ни взглядом, ни намеком не оскорбили мое достоинство… Как жаль, что мы не встретились с вами раньше! Когда я ещё была не замужем, и на мне не выжгли клеймо государственного преступника.

— Для меня это не важно, — тихо сказал он, чувствуя, что начинает дрожать вместе с ней: в конце концов, ему тридцать восемь лет или восемнадцать?!

— Тогда, возможно, вы не осудите меня… Так вот, я больше не хочу здесь жить!

— В этой квартире?

— Нет!

— В Москве?

— Нет! Я не хочу жить в этой стране!

— Имеете в виду Россию? — глупо спросил он, все ещё боясь поверить, что и её мучает та же мысль. Последнее время он все чаще думал об этом. Человек практический и реалистичный, он не хотел больше жить в мире, где все поставлено с ног на голову, где главное для людей не дело, а слово. Где громкая глотка значила больше умной головы. Перед такой ненормальностью он был бессилен. Здесь ничего нельзя было предсказать и спланировать — все были беззащитны перед случайностью, людской глупостью или тщеславием. Все время жить с ощущением висящего над головой меча. Кажется, он назывался дамокловым… Он устал!

Никто, даже Катерина, ещё ничего не знали об этих его мыслях, а тут прекрасная единомышленница. Но это же не значит, что… Он не успел додумать, за него выговорил язык.

— Света, а вы бы не хотели уехать отсюда… со мной?

Спросил и с надеждой вгляделся в её глаза: что в них — сомнение, недоверие, испуг… или согласие?

"Что же я делаю? — пронеслось в голове Светланы отчаянно. — Наверняка у него есть жена, дети?"

А сказала совсем не то, что думала.

— Очень хочу!

ГЛАВА 18

Таня Филатова отмывала полы от известки. Вначале она соскабливала потеки куском стекла, потом смывала водой с тряпкой. Федор Арсентьевич не просил её об этом, но Таня видела, как расстроило его отсутствие на работе уборщицы Гали — наверняка она заболела, ещё вчера жаловалась на слабость в ногах и температуру. Головину хотелось поскорее начать работу, а ему мешали постоянные досадные мелочи! Увидев, что Федор Арсентьевич в одиночку двигает столы, Татьяна бросилась ему на помощь, а потом взяла тряпку…

— Лаборатория! — горестно хмыкнул Головин, присаживаясь на край стола. — Мы с тобой, Танюша, похоже, и весь её штат!

— Интересно, — раздался в коридоре голос Яна, и он заглянул в комнату, улыбаясь до ушей, — а меня, значит, уже побоку? Стоит человеку получить травму на государственной службе, как его тут же вычеркивают из списков! А я-то, глупый, так по вас скучал!

— Янко! — обрадованно подошел к нему Головин. — Куда ты, чертушка, запропал и что означают сии бинты?

Ян обнялся с товарищем и удивленно воззрился на стоящую с тряпкой Таню.

— Здравствуй, Танюша, так вот для каких нужд взял нас на работу Федор Арсентьевич! А нам об этом — ни полслова! Таинственные явления человеческой психики, парапсихология, неизученные способности человека… И вот чем все закончилось!

— Здравствуйте, Ян! — сказала Таня, крутя в руках тряпку. — Федор Арсентьевич здесь ни при чем, я сама выразила желание…

— Мы опять на "вы", — протянул Ян, — а я-то думал, мне все обрадуются и хотя бы кое-кто пожалеет…

— Давай я тебя пожалею, — предложил Федор, — особенно, если расскажешь, где это тебя угораздило.

— Так, пустяки! — Ян прошелся перед товарищами, слегка выпятив грудь. — Небольшая царапина. И ещё кое-что…

Он вытащил из кармана часы и торжественно щелкнул крышкой, давая им прочитать надпись.

— Дорогие, — протянул Головин. — Расщедрились, видать, неспроста, организация серьезная. За что это дают, если не секрет?

— Помог им задержать убийцу, — небрежно проронил Ян. Татьяна ахнула. Головин постучал пальцами по столу.

— Положим, волнует это тебя в гораздо большей степени, чем ты стараешься показать, — он внимательно посмотрел в глаза юноше. — Небось гордишься, какой ты мужественный, самоотверженный, воспарил над простыми смертными… Нам можно, как и раньше, тебя по имени звать или непременно Ян Георгиевич?

Белая повязка ещё больше оттенила вспыхнувший на лице Яна румянец. И правда, почему он так заважничал, так распустил перья именно перед Танюшкой? Хочется выглядеть в её глазах героем? Ведь никому из студентов он и словом не обмолвился, а уж тем более не стал тыкать в нос своими часами.

— Наверное, у меня чесотка, — со вздохом сказал он, — только у других больных чешутся спина, руки, ноги, а у меня — язык.

Татьяна прыснула. Она уже не сердилась на него, хотя и совсем недавно твердила себе: "Он для меня больше не существует!" Получается — сердцу не прикажешь? Не хотела бы о нем думать, да само думается! И во сне она продолжала танцевать в его объятиях, сидеть рядом с ним за столом и долго прощаться у дверей квартиры, а потом с колотящимся сердцем вспоминать его черные глаза, глядящие прямо в душу!

Словом, дремавшее сердце проснулось и теперь не давало спать своей хозяйке. Новое чувство тревожило: она как бы перестала принадлежать себе самой. О чем бы Таня ни думала, всегда её мысли возвращались к Яну. При звуках его голоса она бледнела, от её прикосновения её бросало в дрожь. Выходило так, что любовь была болезнью потяжелей, чем брюшной тиф? Больше Таня ничем не болела, потому и сравнить не могла…

Особенно огорчали её мысли о том, что ничего такого к ней самой Ян не чувствует! Для него наверняка это просто отношения двух товарищей. Правда, иной раз она вспоминала слова Зои о том, что прежде у Яна не было девушки, но ведь она могла и не знать…

Благодаря Яну в маленькой квартирке Филатовых стал появляться и профессор Подорожанский, отчего жизнь Таниной мамы тоже круто изменилась. Александра Павловна поправилась, ещё больше похорошела, но беспокойство стало преследовать и её, хотя совершенно другого характера. Алексей Алексеевич каждодневно заявлялся к ним с огромным пакетом продуктов в руках: ему доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие заботиться о женщинах, и он не замечал, что это проявляется у него в гипертрофированной форме.

— Заберите ваш ужасный пакет и больше никогда ничего мне не носите! — возмутилась как-то старшая Филатова. — В конце концов, мы для вас — чужие люди! В какое положение вы меня ставите?!

— Шурочка, вы не можете запретить мне о вас заботиться! — отбивался он.

— Могу и запрещаю! — категорически приказала она. — Я, знаете ли, сударь, не привыкла быть обязанной. Купить у вас продукты я пока не могу, последнее колечко, обручальное, мы с Танечкой "проели" ещё в ноябре! Работу мне пообещали, но пока это только обещание…

Алексей Алексеевич, встретив такой отпор, растерялся. Он покупал в магазинах все подряд, не глядя на цены. Он тратил уже марки, которые получил в Берлине за публикацию своей книги о кишечнополостных операциях…

Сейчас Подорожанский топтался у порога с пресловутым пакетом в руках, не зная, что делать. Хотя давно понял: Александра Павловна не походит ни на одну из женщин, что встречались прежде в его жизни. Их было не так уж много, и Алексею Алексеевичу без труда удалось сохранить свою свободу и не обременять себя слишком серьезными отношениями. Если бы она и дальше позволяла ему заботиться о ней, то их роман перерос бы во что-нибудь идиллическое, как говорится, без особых последствий. Он, поставивший свою Шурочку на пьедестал, так и остался бы внизу, отправляя ей наверх свои знаки внимания. Тогда не понадобилось бы что-то в жизни менять. Если бы…

Если бы Александра Павловна была личностью заурядной, принимавшей жизнь как данность, в которой она не в силах что-либо изменить… Но Филатова по натуре была бойцом, и только длительное недоедание — последний кусок она старалась отдать дочери — на время выбивало её из колеи.

Наверное, от осознания того, что плыть и дальше по течению у него не получится, Алексей Алексеевич произнес слова, прежде в его речи не встречавшиеся.

— Шурочка, — сказал он, — выходите за меня замуж!

В комнате повисло молчание. Подорожанский, ошеломленный собственной смелостью, так и остался стоять у порога. Сидящая у стола Александра Павловна застыла: она подозревала, что их недолгое — недельное — знакомство может перерасти во что-нибудь серьезное; профессор так изменился, не сводит с неё глаз, помолодел и посвежел, но чтобы это было так скоро…

— Мое предложение вам неприятно? — нарушил молчание профессор. — Конечно, вы молоды, красивы, а я старый закоренелый холостяк…

И осекся от её звонкого веселого смеха.

— Алексей Алексеевич, Алеша, какой вы, право, горячий! Ну нельзя же так быстро! Мы даже не успели как следует узнать друг друга, привыкнуть…

— Я вам и предлагаю привыкать, — уже осмелел Подорожанский, — но вместе. Я скучаю без вас, мне больно даже представить себе, что вы можете недоедать или быть лишенными чего-то необходимого. А ваша маленькая холодная квартирка? Не забывайте, дорогая, у вас дочь — девушка, ей опасно переохлаждаться…

— Все ясно, заговорил врач. Дайте подумать хоть денек! Вы и так застали меня врасплох. Нужно поговорить с Таней.

— Так я уже поговорил.

— Что?! — казалось, Александра Павловна не верит своим ушам.

— То есть не впрямую… — смешался профессор, — просто вчера Танюша призналась, что совсем не помнит своего отца, я и спросил, не хотела бы она видеть своим отцом меня?

— И что Татьяна?

— Сказала, что не возражала бы.

— Час от часу не легче — заговор! — Александра Павловна говорила подчеркнуто возмущенно, но глаза её смеялись.

— Я не понял. — Подорожанский растерянно посмотрел на нее, — вы мне отказываете или соглашаетесь?

— Ладно, присылайте сватов, — улыбнулась Александра Павловна.

— Что?

— Я хотела сказать: ищите телегу, грузиться будем.

— Правда? — глаза профессора засияли. — Тогда я быстро, я сейчас… Вы только меня подождите!

Он поискал глазами, куда деть принесенный пакет и наконец положил его прямо на коврик у двери.

Александра Павловна проводила взглядом уходящего Подорожанского и посмотрела на небольшую фотографию мужчины, стоящую на комоде.

— Прости, Гриша, но мы расстаемся. Твой незабываемый портрет я оставляю здесь вместе со своим "плачем Ярославны". Как и легенду о том, что ты умер от сердечного приступа. Безутешная вдова снимает траур. Прощаю тебе, Гриша, что ты проиграл в рулетку мое приданое! Прощаю, что оставил нас с дочкой без гроша и сбежал в Италию! Прощаю тебе годы, которые я провела в долгом ожидании и тщетных надеждах! Прощаю тебе, что чуть было не погребла себя навек в море скорби по такому ничтожному человеку, как ты, не видя вокруг других мужчин! Аминь!

Этого монолога никто не слышал, а притаившийся в бездействующем маленьком камине домовой хоть и слышал, но никому ничего не сказал.

А в лаборатории продолжалась уборка. На этот раз к ней подключился Ян — он носил Тане воду и даже выжимал тряпку, чем окончательно реабилитировал себя. Головин, расставив столы, стал вешать на стены какие-то рисунки и среди прочего выполненное цветными карандашами анатомическое строение человека.

— А это зачем? — удивился Ян.

— Увидишь. Не волнуйся, перед началом работы я прочту вам наш план исследований и анализа на первый месяц. Дальше пока заглядывать боюсь. И так мало кто из медиков в нашу затею верит, а один из заместителей Семашко прямо сказал мне, что я хочу подвести научную базу под обычное шарлатанство… Этот первый месяц я поработаю с вами, подробно посвящу в собственные разработки, а на следующий месяц мы наберем две группы желающих расширить свои психологические возможности: с одной будет работать Таня учить видеть с закрытыми глазами, с другой — Ян, учить умению диагностировать внутренним зрением.