— Считаешь, Федор Арсентьевич, такому умению можно обучить? — изумился Ян.

— Вполне, — кивнул Головин, — но сначала умению обучать придется научить тебя самого. Для того чтобы выжить и продолжить нашу работу, мы должны быть готовы ко всему. Учиться, например, астрологии…

— Предсказанию судьбы по расположению звезд? — уточнила Таня.

Головин кивнул.

— Френологии…

— Минуточку, — вмешался Ян, — мне показалось или я не ослышался? Это лженаука, которая определяет психологические особенности человека по строению его черепа? Вот уж действительно шарлатанство: влияние линий руки на судьбу, влияние формы черепа на характер, влияние Луны на что-то там…

— На земные приливы и отливы, — спокойно проговорил Головин.

— Даже Знахарь, ярый поклонник народной медицины, и то, боюсь, не понял бы тебя, — покачал головой Ян. — Зачем нам подобные науки?

— Не скажи. Был, например, такой французский юрист — Бертильон, который с помощью френологии разработал целую систему идентификации преступников…

— Ею пользуются полицейские всего мира? — поинтересовалась Татьяна. Головин заколебался.

— Некоторые с ним не согласны, да я и не о том. Я только хотел сказать, что мы должны своими исследованиями помочь всем: ученым, военным, политикам. Исследование мозга таит в себе такие возможности!.. Если государство поверит в полезность нашей работы, мы сможем спокойно заниматься наукой, не беспокоясь впредь о куске хлеба.

— Считаешь, для наших исследований понадобится много денег? — спросил Ян. — Сколько, например?

— Чем больше, тем лучше! Представь себе, — загорелся Федор, — нам придется, скорей всего, обращаться к физикам, к механикам, чтобы помогли создать приборы, регистрирующие мозговую энергию…

— Возможно ли это? — посомневался Ян. — Увидеть невидимое?

— Придется поработать. — согласился Головин. — Никто не говорит, что такое возможно немедленно, но мы можем к нему стремиться…

— Фантазер ты!

— На себя посмотри! У самого в кармане — вошь на аркане, блоха на цепи, а туда же: сколько денег нам нужно?!

Он передразнил юношу, но, что-то вспомнив, внимательно посмотрел на Яна.

— Постой, я же тебя знаю, с чего это вдруг глазки затуманились, какая-то идея появилась? Я-то, чиновник со стажем, подумал только о том, как придется ходить по кабинетам с протянутой рукой! Признавайся, что задумал?

О сокровищах Воронова Ян ни в тот момент, ни когда-нибудь позднее не вспомнил, чему очень порадовался бы один майор ОГПУ. То есть однажды он подумал, что, наверное, их нашли, раз ему, студенту Поплавскому, такой подарок преподнесли. Небось тут же сдали в доход государства. Советам сейчас ох как много денег надо! Нет, он думал о том, что некто Гапоненко отмел как задачу труднодоступную и даже вредную. Да ему и не нужно было большего богатства, чем то, которое можно было просто уложить в чемодан, привезти туда, куда тебе надо, и без помех им воспользоваться. Нет, Ян подумал совсем о другом.

— Федор, помнишь, я говорил тебе о сокровищах духоборов?

— Это о тех, что живут под землей и годами, а может, и веками копят неисчислимые богатства? — он махнул рукой, как бы отгоняя от себя что-то ненужное и прилипчивое. — Брось, забудь! Я уж не стал тебе сразу такое говорить, чтобы не обидеть; ерунда это, ей-богу! Сказки бабушки Арины. Да если бы они существовали, к ним давно бы нашли дорогу — не рядовые граждане, так государственные чиновники. Подумай сам: страна считает каждый рубль, а где-то лежат нажитые неправедно сокровища, и государство не попытается их изъять?! У ювелиров отобрали все до последнего грамма. Церковные колокола идут в переплавку, оклады дорогие с икон снимают… Сказки все это!

Ян провожал Таню домой. Она молчала, не сияла ему глазами, как тогда на свадьбе, и юноша почувствовал раскаяние. Конечно, она обижается: оставил одну, в неведении, позволил отдалиться друг от друга, войти между ними отчуждению. Где та духовная близость, то тепло, которое грело его все время, стоило лишь ему остаться наедине со своими мыслями? Он был не слишком искушен в отношениях с девушками, но догадался, что не стоит объясняться сразу в лоб, а лучше зайти издалека. Отвлечь Таню от грустных мыслей, растормошить и постепенно вернуть её доверие. Яну повезло: Таня сама начала разговор.

— О каких духоборах говорил Федор Арсентьевич?

Так и есть! Обида все ещё ощущается. Не обратилась к нему по имени. Что с неё взять? Девчонка! Но он собирался её завоевать!

— Когда-то и я, как Головин, считал их выдумкой. А потом подумал: дай-ка я посмотрю…

— И что? — глаза у Тани загорелись; она даже остановилась посреди улицы и схватила его за руку. — Увидел?!

— Увидел! — он было обрадовался её горячности, но потом подумал, что объясняется она скорей любопытством, а не какими-то особыми чувствами к нему.

— Расскажи, Янек, пожалуйста!

Он улыбнулся. Сейчас она напоминала девчонку, которая просила рассказать интересную сказку.

— Хорошо, расскажу. Отчетливо рассмотреть мне удалось их лишь однажды. Все последующие попытки оказались тщетными. Я видел лишь колеблющиеся в тумане тени.

— Может быть, они закрываются щитом? — предположила Таня — от волнения дыхание её стало прерывистым.

Второй раз Ян слышал о каком-то щите, но не мог представить себе, каков он. Не верить же в неведомых волшебников! Все рано или поздно объясняется. Он так и сказал Тане. Но откуда она-то, городская жительница, знает о каком-то щите?

— Мне было лет десять, — пояснила девушка, — когда к нам в гости приехал мамин друг детства — геолог. От него мы и услышали об этом. Геологи тоже в сверхъестественное не верили и попытались за щит проникнуть. Кончилось все для них печально: двое заболели, а третий умер — он проник глубже всех в невидимую преграду, так что вытаскивать его пришлось с риском для жизни. Дядя Виталий, так его звали, не успокоился и всю оставшуюся жизнь пытался изучить странное явление: разговаривал с другими геологами, путешественниками, учеными, читал древние рукописи — бесполезно. Местные люди называли такие места проклятыми, и просто обходили их стороной. Впрочем, у дяди Виталия выстроилась своя теория. Мне о ней мама рассказывала, как она её сама понимала… Человек, который ставит такие… обереги, должен обладать большим магнетизмом. Он мысленно проводит в нужном месте линию, а потом заряжает её своей энергией. Каждый, кто попытается к этой линии подойти, получает как бы удар в голову. Мозг у него начинает работать невпопад, словно взбесившаяся собака. Человек ощущает беспричинный ужас, испытывает тошноту, головные боли, у некоторых начинаются судороги…

— Ну и ну, — насмешливо фыркнул Ян. — Напугала ты меня.

— Так говорила мне мама, — смутилась Таня. — Со слов дяди Виталия, конечно.

— А он не говорил, в каком приблизительно месте наткнулся на такой щит?

— Помню только, где-то на Урале. Вроде, в Башкирии… Может, мама знает точнее?

— А он не сказал, кроме самого хозяина кто-нибудь может снять этот щит?

— Не слышала. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Да так, — уклонился Ян, — спросил из любопытства.

У подъезда дома, в котором жили Филатовы, стояла телега и двое заросших бородами мужиков укладывали на неё небрежно завязанные узлы. Из дверей появилась закутанная в платок Танина мама и сказала нетерпеливо:

— Таня… Здравствуй, Янек!.. Таня, где же ты так долго задержалась? Я все беспокоилась: придешь, испугаешься, что квартира пустая. Вроде и записку оставила, а тревожилась. Пойди, ещё раз внимательно все осмотри: не забыла ли я чего-нибудь?

— Нас выселяют? — замирающим голосом спросила девушка.

— Это я вас выселяю, Танюша, — пошутил вышедший вслед за Александрой Павловной профессор Подорожанский.

— А куда? — Таня все ещё не понимала.

— Ох, прости, ты же ничего не знаешь. Конечно, не место здесь для такого сообщения, но Алексей Алексеевич предложил мне стать его женой. Он считает, что ты не будешь возражать.

— Мамочка, да я… разве я могу быть против твоего счастья?!

— А я хочу, чтобы и тебе было хорошо, — всхлипнула Филатова-старшая. Они обнялись и разрыдались.

— Танечка, ты не беспокойся, Алексей Алексеевич — хороший человек.

— Знаю, мамочка, и тебя он очень любит.

— Правда?

— А ты до сих пор сомневаешься?

Подорожанский в растерянности смотрел на плачущих мать и дочь худенькие, большеглазые, удивительно похожие в этот момент друг на друга, они напоминали, скорее, двух сестер.

— Послушай, Янек, — прошептал он, — женщины от радости плачут?

— Плачут, — улыбнулся тот.

— Странные они существа.

— Странные, но красивые.

— Как думаешь, я не слишком стар для нее? — профессор все не мог поверить, что Александра Павловна дала ему согласие не из жалости.

— Как сказал бы ваш студент по кличке Знахарь, не годы уроды, а люди.

— Что ж, против народной мудрости не попрешь! — повеселел профессор и скомандовал: — Ну-ка, девицы-красавицы, погружайтесь на телегу и рысью вперед.

— Помнится, не так давно, профессор, вы утверждали, что в армии вам служить не пришлось, — хмыкнул Ян.

— Но я ничего не говорил тебе о своем воинственном духе, — отозвался Подорожанский.

— Виринея Егоровна небось хлебом-солью будет встречать?

— О ней-то я как раз и не подумал. Как только получил Шурочкино согласие, за телегой помчался — как бы слово свое обратно не взяла.

Один из бородачей взобрался на место извозчика и взял в руки вожжи, второй примостился рядом.

— Поехали, что ли, хозяин-барин?

— Поехали. Все расселись? Ян, а ты чего столбом торчишь? — громко крикнул профессор и сказал ему на ухо: — Ежели Егоровна чего учудить вздумает, прикроешь?

— Ой, кажется, я не закрыла на ключ квартиру, — встрепенулась Александра Павловна.

— Я закрыл, — успокоил её Подорожанский, передавая женщине ключ.

Она не меньше Подорожанского боялась грядущей перемены в жизни сказывалось многолетнее одиночество. Терзала боязнь: а вдруг что-то не сложится? И Александра Павловна вцепилась в ключ так, что побелели пальцы: все-таки есть куда отступать!

ГЛАВА 19

— Скорее всего, пророчество Валтасара просто неправильно истолковано нашими мудрецами! — заявил вернувшийся после часа отсутствия Адонис. Столько лет прошло, сколько магов правили, сменяя друг друга… Может быть, он имел в виду не разрушение самого Аралхамада, а разрушение его устоев? Во всяком случае, последнее уже началось. Трудно поверить — верховный не просто разрешил, а прямо-таки уговаривал меня жить с тобой столько, сколько я захочу! Точнее, сколько смогу…

— Ты забываешься, — сухо сказала Наташа, не принимая его ернического тона.

— Прости, — повинился он, — но такое событие кого угодно выведет из равновесия. То, что разрешил сейчас маг, во все времена посвященным категорически запрещалось!

— А если кто-то из них любил женщину?

— Он должен был любить только Арала! А женщиной пользоваться по мере надобности.

— Какой кошмар! — содрогнулась Наташа.

— А для чего, по-твоему, существует Терем?

Наташа присела на край кровати — больше в этой комнате сидеть было не на чем. За время отсутствия хозяина она позволила себе покопаться в его шкафу, с удивлением обнаружить несколько женских вещей, в основном из прозрачного газа, и взяла принадлежавшее, как видно, самому Евгению-Адонису одеяние с ярко-красным драконом на спине, похожее на японское кимоно. Она выбрала из шкатулки, которую он и не думал прятать, черепаховый гребень с бриллиантами и наскоро соорудила с его помощью, прическу. Теперь раскрасневшаяся, во гневе, она напомнила посвященному иноземную принцессу, виденную им на одном из приемов во дворце императора. Господи, как давно это было!

— Еще немного, — сказала эта прекрасная женщина, — и мне впрямь захочется обрушить на ваш… Хамад какую-нибудь горку потяжелее.

— Если, конечно, у тебя это получится!

— Ты в этом сомневаешься? — в глазах Наташи мелькнуло нечто, удивившее посвященного: она верила в то, что сможет.

— Пощади, госпожа! — он шутливо воздел руки кверху. — Прости, что усомнился!

— Прощаю, — вздохнула она, подумав вдруг, не слишком ли быстро смирилась? Закалилась или очерствела? Ни тебе страха, ни смущения. Кажется, даже прабабки примолкли от неожиданности — не такой её себе представляли? Или наоборот, успокоились: без них со всем справится? Им-то самим кто помогал? Случались, конечно, рядом достойные мужчины, верные друзья, а в пору сомнений, когда надо принимать решение самостоятельно?

— О такой напарнице прежде я мог только мечтать. Честно говоря, до встречи с тобой считал женщин существами слабыми, истеричными, к серьезному делу непригодными, — вывел её из задумчивости голос Евгения. — А уж силу воли в вас я даже не подозревал.